Наедине (СИ)

Вот еще одна причина, почему работа в «Клубе почитателей тлена» подходит мне просто идеально. Днем я сплю, ночью работаю. Предельно простой график, позволяющий убежать от множества мелких бытовых проблем.
Город понемногу выплывает из ночной спячки, над плоскими крышами домов прорезаются первые солнечные лучи, но я не тороплюсь отправляться в кровать. Я вновь мысленно возвращаюсь к событиям минувшей ночи и судорожно выдыхаю отравленный никотином дым в утренний воздух. Лишний раз напоминаю себе о том, что дальше так продолжаться не может. Раньше я была опасна для себя самой, теперь становлюсь опасной для других, посторонних людей. Это, черт возьми, препаршиво. Мне повезло, что Михаил почему-то не стал предавать огласке мою ужасную, непростительную ошибку, которая в конечном итоге могла стоить ему слишком дорого. Любой другой на его месте не спустил бы мне это с рук, затеял бы бесконечную канитель с докторами и полицией, обязательно поднял на уши весь наш уединенный клуб, призывая на свою сторону все новых и новых свидетелей… Я в ужасе жмурюсь, стоит мне только представить подобную картину. Шокированный взгляд Никиты, взбудораженный, ничего не понимающий спросонья Стевич… И я во всей своей красе, вооруженная окровавленным ножом, с безумным вращающимся взглядом. Оживший плакат из какого-нибудь второсортного медицинского триллера на тему психбольниц и скрывающихся в их стенах опасных психов…
Господи!
Я могла убить этого парня. Или серьезно ранить. Я ведь почти ничего не соображала, и если бы он не сумел меня скрутить…
Вновь передо мной возникает его внимательное, сосредоточенное лицо. Миха… К глазам неминуемо подступают слезы, с которыми я уже не борюсь. Почти наощупь обнаруживаю пепельницу, куда отправляю остаток сигареты, соскребаю свое тело с пола и проверяю, чтобы балконная дверь была надежно заперта изнутри. С головой зарываюсь в теплое одеяло, но стоит мне прикрыть веки, как на меня с новой силой наваливаются свежие воспоминания и мелькающие красным цветом образы. Я беспокойно ворочаюсь с боку на бок в тщетной надежде их отогнать. Считаю овец. Мысленно просчитываю от одного до ста на английском языке, то и дело путая «тридцать» и «сорок». Переворачиваюсь на спину и какое-то время бездумно таращусь в потолок, не находя там ровным счетом ничего интересного.
Fifty eight… nine… [4]
Внезапно белые плиты на моих глазах разъедает противным красноватым свечением, и вместо безликого потолка я вновь вижу тесную подсобку в клубе, себя саму с перекошенным панической гримасой лицом, и Михаила, у ног которого валяется окровавленный нож.
Из продольного разреза на руке парня непрерывно хлещет кровь, собираясь в вязкую лужицу на холодном полу.
Тусклый звук разбивающихся о плитку капель завораживает.
Я медленно веду глазами по замершей в одном положении мужской фигуре.
«Тебе нужна помощь» — на выдохе говорит Миха, едва морщась от боли в пульсирующем предплечье. Я испуганно дергаю своей рукой, не понимая, каким образом его боль передается моему телу.
«Сима, пожалуйста!.. Тебе нужна помощь», — резко перекрывает его низкий голос измученный мамин выкрик. Я ощутимо вздрагиваю, но не успеваю ничего сообразить, потому что слышу все новые звуки, яркими вспышками проявляющиеся из глубин растревоженной памяти. Вот оно, начинается… Я изо всех сил жмурю глаза и плавно сползаю на пол, выставив перед собой ладони в оборонительном жесте. Как будто это может мне помочь.
«Оставь ее в покое. Ты же сама видишь, она больше ничего не решает», — суровый папин приговор. Он был единственным, кто точно знал, что и как следует предпринять в сложившихся условиях. — «Отныне она будет делать так, как решим мы».
Я беззвучно кричу, хотя меня уже давным-давно никто не слышит. Не желает нужным слушать невнятные бредни слетевшей с катушек девицы.
«Серафима, я просто хочу вам помочь…» — это уже деликатный специалист, приглашенный моими родителями откуда-то издалека для того, чтобы вскрыть содержимое моей черепной коробки и расставить там все по своим местам, предварительно протерев влажной тряпкой.
Слишком большой фронт работ. Необъятный труд.
Разве это не безумие — пытаться повторить все то, что уже пытались сделать его более умные коллеги, и при этом надеяться на иной результат?
Мне хочется крикнуть, чтобы он убирался ко всем чертям и даже не пытался копошиться в моих мозгах, но в этот момент до меня долетает тихий смех откуда-то со стороны. Знакомый. Притворный. Насквозь фальшивый в своем искреннем звучании. Тонкие волоски на моей шее встают дыбом, когда я понимаю, что вновь облажалась; Лицедей уже тут, и теперь мне больше нет смысла бежать, скрываться. Он все равно меня обнаружит. Он здесь, всегда рядом. Всегда находится за моей спиной, готовый в любой момент нанести решающий удар.
«Принцесса… Моя принцесса».
Картинка вновь меняется, теперь я вижу перевернутый днищем кверху красный автомобиль и раненую девушку, пытающуюся выползти из развороченного ударом салона через разбитое боковое стекло. Она до крови кусает губу, без сожаления ломает безукоризненный маникюр, цепляется за острые стеклышки, оставшиеся в прорези окна, и думает, что тем самым спасает свою жизнь, но я-то совершенно точно знаю, что Лицедей уже совсем близко. Он неумолимо приближается к ней, не беспокоясь, что она может увидеть его раньше положенного. И она, черт возьми, не видит! В самом деле…
Почему она не видит?!
Почему это постоянно вижу Я?
Я кричу. Захлебываюсь собственным криком, нещадно рву голосовые связки в тщетной надежде предостеречь ее от беды. В ушах гулким эхом отпечатывается каждый последующий шаг Лицедея. На нем тяжелые ботинки с грубыми подошвами и длинная охотничья куртка на грубой молнии. За спиной большой рюкзак с одним карманом. Его лица не видно, оно обезображено уродским клоунским гримом с прорезями для глаз, намалеванными розовыми щеками и безобразно красным ухмыляющимся ртом. Мне больше не хватает кислорода в легких, и я начинаю панически задыхаться. Теперь мой крик больше походит на предсмертные хрипы тяжелобольного человека. Лицедей вдруг останавливается, какое-то время рассматривает пытающуюся выбраться девушку, словно приценивается к будущей добыче, а потом вдруг медленно, полукругом оборачивается в мою сторону, давая понять, что знает о моем присутствии. Почти не дышу. Я ловлю на себе его немигающий взгляд и понимаю, что он растягивает губы, делая шире нарисованную на нижней части его лица улыбку. Человек, который смеется бросает мне вызов, предлагая сделать хоть что-нибудь, но выбить из его лап еще ничего не подозревающую жертву. Это самая настоящая издевка. Стараясь не давать волю панике, я в ужасе пячусь назад и едва не зажимаю себе ладонями уши, когда слышу его мерзкий шепоток, достигающий моего слуха даже на расстоянии:
«Твой трон давно уже ждет тебя, Принцесса. А ты все еще не готова».
Я делаю еще несколько шагов назад, после чего разворачиваюсь вокруг оси, едва не спотыкаюсь и стремительно бегу прочь, подальше отсюда. Ветер без устали хлещет меня по лицу, ветви ближайших деревьев пытаются задержать, цепляя мои руки, волосы, одежду своими корявыми лапами. Я стараюсь не сбавлять темпа, очень хорошо зная, что последует за тем, когда Лицедей меня настигнет, но все же понемногу сдаю в скорости. Со всех сторон на меня наползает его дурашливое «Принцесса…», способное вогнать меня в длительный ужасающий ступор, и я с силой прижимаю ладони к ушам, не желая больше слышать это проклятое слово.
«Зачем ты пытаешься бежать?»
Я просто хочу, чтобы ты никогда не появлялся в моей жизни!..
Тьма собирается вокруг меня плотным кольцом, ловя в свой радушный капкан, и у меня нет ни единого шанса избежать ее плена. На мое плечо ложится тяжелая ладонь в кожаной перчатке, препятствуя моим попыткам скрыться как можно дальше отсюда. Я почти падаю на колени в лесную пыль и теперь упорно пытаюсь ползти, но человек позади резко хватает меня за волосы. Он предельно собран. Это его спектакль, с выверенным и отредактированным сценарием, согласно которому каждый актер должен находиться на своем месте за несколько минут до поднятия занавеса. А я все еще не готова…