Увечный бог (ЛП)
Скоро".
Она пошла, оставив за спиной холм с телом Икария, прикованного к земле костяными цепями. Вернувшись назад, она будет пылать торжеством. Или содрогаться от отчаянной нужды. В первом случае она схватит руками голову и одним резким, ловким поворотом сломает шею этой мерзости.
Какое решение она ни примет, предки запоют от радости.
***Трон крепости догорал, сброшенный во внутренний дворик, на груду хлама. Серо-черный дым колонной вставал над бойницами, а выше ветер рвал его на полотнища, знаменами проплывавшие над разоренной долиной.
Полуголые детишки бегали по двору, высокие голоса заглушали лязг и стук подле главных ворот - там каменщики начали исправлять вчерашние повреждения. Происходила смена караулов: Верховный Кулак слышал за спиной слова команд, резкие, словно удары развевающихся на ветру флагов. Он заморгал, избавляясь от грязи в глазах, и осторожно оперся на изъеденный временем уступ; прищурился, обозревая отлично организованный лагерь врага, что заполнял всё дно долины.
На крыше квадратной башни, справа от него, ребенок лет десяти сражался с повидавшим виды сигнальным змеем, пытаясь поднять его над головой. Наконец, загудев шелковыми крыльями, выцветший дракон взмыл в воздух, крутясь и дергаясь. Ганоэс Паран прищурился еще сильнее. Длинный хвост дракона блистал серебром под солнцем полудня. Тот самый хвост, вспомнил он, что вился над крепостью в день захвата.
О чем же сигналили тогда защитники?
"Беда. Помогите".
Он следил, как змей взбирается всё выше. Пока его не проглотил кружащийся дым.
Услышав знакомое ругательство, Паран повернулся: Верховный Маг прокладывал путь по лестнице сквозь клубок ребятишек, и лицо его исказилось так, словно это была толпа прокаженных. Зажатая в зубах рыбья кость взволнованно поднималась и опускалась. Он шагал к Верховному Кулаку.
- Клянусь, их больше чем вчера, но как это возможно? Не выпрыгивают же они из чьего-то лона уже наполовину выросшими?
- Всё еще вылезают из пещер, - сказал Ганоэс Паран, вновь глядя на вражеские полчища.
Ното Свар крякнул. - Того не лучше. Кто сочтет пещеры лучшим местом для жизни? Вонь, капель, черви кишат. Будут болезни, помяните мои слова, Верховный Кулак. Как будто Войску уже не досталось.
- Велите Кулаку Бюд собрать команду для очистки. Какие взводы залезли в хранилище рома?
- Седьмой, Десятый и Третий. Второй роты.
- Саперы капитана Чистой Криницы.
Ното Свар извлек кость изо рта и принялся изучать розовый кончик. Потом отвернулся и сплюнул за стену что-то красное. - Да, сэр. Ее.
Паран улыбнулся. - Отлично.
- Да, послужит им уроком. А если разбудят новых паразитов...
- Это дети, маг. Не крысы. Сироты...
- Неужели? Эта "белая кость" меня в дрожь вводит, вот я о чем, сэр. - Он вставил рыбий хребет в зубы и снова задвигал ею вверх-вниз. - Скажите еще раз, что это лучше Арена.
- Ното Свар, как Верховный Кулак я отчитываюсь лишь перед Императрицей.
Маг фыркнул: - Только вот она мертва.
- Что означает: я не отчитываюсь ни перед кем. Даже перед вами.
- Вот и главная проблема, словно гвоздем к дереву прибита. Гвоздем к дереву, сэр. - Как будто удовлетворившись этим заявлением, он резко кивнул и куснул рыбью кость. - Там внизу зашевелились. Очередная атака?
Паран пожал плечами: - Они очень... огорчены.
- Знаете, если они решатся назвать вас хвастуном...
- Кто сказал, что я хвастун, Свар?
Мужчина куснул кость и поморщился. - Я о том, сэр, что никто не отрицает ваши таланты и так далее, но те два командира... ну, им может надоесть бросать против нас водразов и судимов. Если они явятся самолично, персонально, сэр... вот я о чем...
- Кажется, я недавно отдал приказ.
Ното скривился: - Кулак Бюд, да. Пещеры. - Он развернулся, готовясь уйти, но помедлил, оглянувшись: - Видите ли, они вас замечают. Стоите тут день за днем. Дразните.
- Интересно... - протянул Паран и снова уставился на вражеский лагерь.
- Сэр?
- Осада Крепи. Отродье Луны почти опустилось на город. Висело месяцы, годы. Его владыка никогда не показывался, пока Тайскренн не решил, что готов сразиться. Но дело в том, что... если бы он показался? Если бы каждый треклятый день выходил на уступ? Чтобы Однорукий и все остальные замирали, смотрели вверх. Развеваются серебристые волосы, Драгнипур торчит из-за спины - меч, от которого у богов начинается понос...
Ното Свар чуть поворочал костью. - И что было бы, сэр?
- Страху, Верховный Маг, нужно время. Настоящему страху, того сорта, что обгладывает храбрость, заставляет слабеть ноги. - Он покачал головой, глянул на Ното Свара. - Но ведь это не было в его стиле, так? Знаете, я скучаю. - Он хмыкнул. - Вообразите себе.
- По кому? По Тайскренну?
- Ното, вы понимаете, что я говорю? Хоть иногда?
- Пытаюсь не понимать, сэр. Без обид. Насчет страха, о котором вы говорите.
- Не затопчите ребенка на пути вниз.
- Пусть сами уворачиваются, Верховный Кулак. Нужно же как-то уменьшать их число.
- Ното.
- Мы армия, не приют, вот я о чем. Армия под осадой. Окруженная превосходящей силой, смущенная, скучающая, едва страх схлынет. - Он снова вытащил рыбий позвонок и свистнул сквозь зубы. - Пещеры, полные детей - что они с ними делали? Где родители?
- Ното.
- Надо их просто передать, вот я о чем, сэр.
- Если вы не заметили, сегодня они в первый раз ведут себя как нормальные дети. О чем это говорит?
- Мне - ни о чем, сэр.
- Кулак Руфа Бюд. Немедленно.
- Да, сэр. Спешу.
Ганоэс Паран вернул все внимание лагерю осаждающих. Ровные ряды палаток, словно костяные плитки паркета; крошечные, словно мухи, фигурки вокруг требушетов и Больших Фур. Кажется, мерзкий запах битвы никогда не покидает долину. "Похоже, готовятся снова нас испытать. Нужна новая вылазка? Матток так и буравит меня жадным взглядом. Хочет их достать". Он потер лицо. Борода снова заставила его вздрогнуть. Паран поморщился. "Никто не любит перемен, да? Именно об этом я говорю".
Шелковый дракон вплыл в поле зрения, влача за собой клубы дыма. Он увидел, что мальчишка на башне с трудом удерживается на ногах. Мелковатый, из тех, что с юга. Судимов. "Когда станет слишком жарко, паренек, постарайся убежать".
В далеком лагере закипало движение. Блеск пик, скованные рабы тянут Большие Фуры, показались высшие водразы, рассылают гонцов. Пыль медленно поднимается над сдвинувшимися с мест требушетами.
"Ага, они все еще огорчены".
***- Я знал однажды воина. После ранения в голову он стал считать себя псом, а что такое псы, если не безмозглая верность? Так что я стою, женщина, и глаза полны слез. Я плачу по воину, бывшему мне другом и умершему, считая себя псом. Слишком верный, чтобы отослать его домой, слишком преданный, чтобы убежать самому. Вот один из падших этого мира. Во снах я вижу тысячи. Грызут свои раны. Так что не говори о свободе. Он был прав, полностью. Мы живем в цепях. Умираем в цепях. Вера становится кандалами, клятвы душат горло. Наша участь - клетка смертной жизни. Кого же винить? Я виню богов. И проклинаю их со всем пламенем сердца.
Когда она придет и скажет, что настало время, я возьму в руку меч. Ты говоришь, что я слишком молчалив, но против моря желаний слова не сильнее песка. Ну же, женщина, снова расскажи о скуке, о днях и ночах вне одержимого трауром города. Я стою перед тобой, глаза мокры от горя по ушедшему другу, а все, что получаю от тебя - осаду тишины.
Она ответила: - Ты придумал на редкость жалкий способ залезть ко мне в кровать, Карса Орлонг. Ну ладно, входи. Только не сломай меня.