Давай поставим на паузу (СИ)

Балкон открыт, слабые порывы ветра треплют кое-как задернутые шторы.
– Насколько плохо все было?
Жму плечами и гляжу на его лоб и темные брови.
– Ты уже спрашивал.
– Я и о том, любишь ли ты меня, спрашиваю тоже. Иногда по три раза за день.
– Это другое.
Мотает головой и осторожно, чтобы не касаться, что весьма сложно, учитывая разницу в росте, опирается о кромку стола. По обе стороны от карманов моих – которые, на самом деле, его, – шорт.
Дебильные-то какие, боже…
– Так насколько? Тебя посадили под замок и морили голодом? Обещали отправить на терапию?
Ухмылка, что давлю из себя, выходит откровенно слабой. Но врать – много хуже. Если врать, то и самого разъест изнутри.
– На самом деле, нет. Если бы я очень захотел, то смог бы прийти.
Пауза. Сглатывает.
– Но ты не приходил. – Звучит куда натянутее и злее, чем он мог бы. Звучит ядовито, и я позволяю себя ужалить. Десять раз заслужил.
– Но я не приходил, – повторяю эхом и касаюсь пальцами вмиг заострившейся скулы. Надо же, обиделся так явно, но молчит. Кир, образца две тысячи шестнадцатого, мне бы уже наговорил, а то и вовсе убежал, но этот же – терпеливо ждет. Продолжения или оправданий. Ждет, заранее согласный выслушать все, что я мог бы ему сказать. Кто-то, кажется, повзрослел. – Не приходил, потому что испугался. Яйца у меня, знаешь ли, не настолько-то и стальные.
Возвращает усмешку куда более кривой, чем моя. В светлых, ставшими опасно прищуренными на миг глазах – искры и влажный блеск.
– Что родители от тебя откажутся или я брошу, испугавшись огласки? – Звучит довольно жестко и зло. Звучит на выдохе и тут же смазывается из-за спазма в конце. Все-таки не вытерпел.
– А ты бы бросил?
Отталкивается от столешницы и нарочито медленно, чтобы я мог поймать за край футболки, если захочу, отступает назад, к отъехавшему в сторону компьютерному креслу. Буквально падает в него под надсадный хруст явно обиженной на такое обращение спинки.
– В Питере не бросил же, после той ебанутой выходки с футболкой. – Складывает руки на груди и поджимает губы. Какие мы серьезные. Жаль только, что его аргумент – и не аргумент вовсе. О чем я и вынужден сказать вслух:
– То Питер, а то – родители. Не смешивай, Кирилл.
Неосознанно дергает бровью и поджимает губы. Установившееся молчание лишь подчеркивает дистанцию между нами.
И это кусает, абсолютно не нравится, но молчу и совершенно точно не планирую распускать руки. Мне словно теперь нельзя.
– Окей… Так насколько все сложно теперь?
– Сложнее, чем было раньше.
– Устаканится?
– Я чувствую себя виноватым двадцать четыре на семь, – выдаю вдруг и, понимая, что такое без продолжения не оставить, буквально выдавливаю из себя по слогу: – Перед родителями. За то, что вот такой. Да и перед тобой тоже.
– О… даже так. Не оправдал ожиданий?
– Кир…
– Да нет, давай уже, раз начал. А еще будь столь любезен пояснить: как давно тебя вообще волнуют подобные вещи?
– Всегда волновали вообще-то.
– Так может, не стоило отдавать Снежку виолончелисту?
– Ты гонишь уже. Прекрати.
Кивает, да так, что лица не видно. Прижимается подбородком к груди.
– Я всю эту неделю думал… – Заход такой стремный, что мне становится не по себе на мгновение. Заведенная за спину рука нащупывает мышку и невольно царапает ногтем ее гладкий бок. – Может, нам стоит поставить на паузу? Ну, на какое-то время?
Ослышался? Не вовремя подкравшаяся старческая глухота напала? Убедиться не помешает в любом случае.
– Прости, что? – Выходит даже без логичной в данной ситуации подоплеки и оттенка «а не пойти ли тебе?»
– Расстаться, пока все не затихнет. Повстречаешься с какой-нибудь девчонкой, родители решат, что вся твоя дурь выветрилась, и…
– Остановись.
– Да почему же? Наладишь все, а после, глядишь, и вспомнишь про меня.
– Ты действительно думаешь, что нам будет лучше, если не видеться?
– А мы что, видимся?
– Это была вынужденная мера.
– Ты сам сказал, что мог, но не хотел!
– И поэтому меня нужно бросить?
– А я и не бросал.
– Намекаешь на то, что я тебя бросил?
– Зачитать твои последние сообщения?
Молчу, понимая, что больше крыть нечем. Чувство вины усиливается в разы. Потому что – да, поступил как мудак. Намеренно отдалился, хотя мог и должен был оставаться рядом. Виртуально мог бы, без напряга для обоих. «Зачитать твои последние сообщения?» Зачем же… Я и сам прекрасно знаю, что там. Знаю, что в них ничего нет. Дежурные отписки, не более того.
Дежурные и пустые.
Но Киру все-таки мало. Демонстративно достает мобильник и, разблокировав, лезет в наш чат.
– «Ок». «Привет». «Нормально». «Да, за городом». «Нет, не промок». «Дела ок». «Рейден сосет». «Не знаю». «Спокойной ночи».
Прикрываю глаза.
– Все, хватит.
И сам прекрасно знаю, что умудрился и в этом накосячить тоже. Что, сам того не желая, отпихнул его и задвинул в сторону.
– Так объясни мне, что это за хуйня? Твои переписки теперь читают или ты и вовсе переименовал меня в какую-нибудь Кристину?
– Не переименовал.
– Покажи.
– Это детский сад, Кир.
– Сам виноват, надо было искать кого-нибудь постарше.
– А вот это уже тупо, принцесса. Выключи свой несуществующий ПМС.
– А больше мне ничего не выключить?
– Вредность прикрути тоже. Задрал.
Кивает как-то даже слишком охотно. Отталкивается ногой и, откатившись к шкафу, поднимается.
– В следующий раз Снежке, как спросит, скажу, что ты теперь мой официальный просто друг. Круто, правда?
Смаргиваю.
Раз, второй, после еще с десяток… Смысл произнесенных слов не меняется. Взгляд Кира, который остается абсолютно расслабленным, тоже. Крутится на кресле и выжидающе глядит из-под заломившейся над бровью челки. На мое молчание лишь жмет плечами и не выглядит хоть сколько-то расстроенным.
Вообще никаким не выглядит.
– Ладно, с этим вроде разобрались. Чай будешь?
Что, блять? Чай? Иди на хуй, Влад, будешь чай? Серьезно?
Челюсть против воли каменеет, а в голове так пусто, будто не спал несколько дней. Но пустота эта смахивает на сплошной камень, а не вакуум.
Пустоты этой так много, что из ушей вот-вот посыплется крошевом.
– Тебе с сахаром?
Так и не разлепив губ, провожаю взглядом до края дивана, жду, пока Кир обогнет, и срываюсь с места, когда он уже в шаге от двери.
Оказываюсь за его спиной аккурат в момент, когда проворачивает ручку и тянет ее на себя.
Оказываюсь за его спиной, пугающе быстро и даже не заметив, как въебался в чертов брошенный посреди комнаты стул.
Пихаю между лопатками и с чувством, куда сильнее, чем следовало бы, бью раскрытой ладонью по пальцам.
Наваливаюсь весом по новой, захлопывая дверь, и, прежде чем успеет возмутиться или отпихнуть, с силой кусаю за плечо.
Просто потому, что это первое, что мне захотелось сделать.
Просто потому, что кто-то охуел и слишком далеко зашел со своими дебильными провокациями.
На паузу поставим? Давай, повтори мне это спустя полчаса.
Крупно вздрагивает, шипит от боли, пытается двинуть локтем, который я без труда перехватываю, и затихает.
В самом начале борьбы.
Едва дышит, пока я стискиваю ткань его футболки и болезненно веду зубами по коже. Пока мои мозги не прочищаются настолько, чтобы прийти в себя. В себя, который решил куда-то свалить на неполный десяток дней.
Медленно разжимаю челюсти, чтобы тут же ухватить выше, уже за не защищенное ничем местечко под кромкой волос. Чтобы ухватить куда сильнее и, не разжимая зубов, провести языком по солоноватой коже.
Медленно, а после – чуть ниже. Левее… Губами, языком… Добираясь до растянутой плагом мочки уха.
Обводя ее контуры и следом до твердого, не раз и не два в прошлом пробитого хряща. Прикусывая и его тоже.
Неторопливо, чтобы ладонями успевать почти в такт. Чтобы забраться ими под свободную футболку и начать с живота.