Нарушая правила (СИ)

— Что ж… Второй вариант — ваше увольнение, месье Лу.
Это было неожиданным. Хань предполагал, что его связь с Чонином может возыметь такие последствия — даже на юге Франции, но в самом крайнем случае. Следовало признать, что никакого скандала не разразилось, а всё упиралось в детали и слухи — до крайнего случая далеко, но…
— Позвольте объяснить. — Мадам Шарли сложила ладони домиком и помрачнела. — Я вынуждена назвать этот вариант, поскольку слухи дошли до родственников Чонина. Вы понимаете, о чём я? Не знаю, насколько реальны их угрозы обратиться в суд, но шума от них много. Прямо сейчас и вы, и они близки к тому, чтобы испортить жизнь Чонину окончательно. И чем дольше вы оба — вместе — будете оставаться в этом заведении, тем сложнее будет исправить ситуацию. Ваше решение я хотела бы узнать в понедельник.
Хань вернулся в аудиторию, наслушавшись юридических тонкостей и прочих выкладок мадам Шарли, собрал портфель и побрёл домой. Впервые грядущий вечер пятницы вызывал у него не самые радостные чувства. И он так и не придумал, что скажет, когда придёт Чонин.
Хань стоял у кухонного стола, пытался резать лук аккуратными колечками и думал о том, что не рассказал Чонину почти ничего о себе. Ситуация не казалась ему такой уж драматической, наверное, потому что он подспудно ждал подобного финала — знакомый сценарий, он это уже проходил. Конечно, всё было иначе в прошлом, но в общих чертах суть та же. В прошлый раз он долго пытался пережить боль, в этот — чувствовал пустоту и бессилие.
Хань вздохнул, удобнее перехватил нож и поднёс руку к лицу, чтобы откинуть волосы со лба. Тут же зашипел и тихо выругался, потому что луковый запах остро шибанул прямо в глаза, выбивая слёзы.
— Чёрт…
И Чонин выбрал именно этот миг, чтобы нарисоваться у двери домика на сваях.
Хань запустил его внутрь, часто моргая при этом и даже не смахивая крупные слезинки с кожи. Сердито фыркнул в ответ на вопросительный взгляд и буркнул, отложив в сторону снятые очки:
— Луковый суп.
— А-а-а… — протянул Чонин. — Давай помогу.
Через пять минут дружно ревели оба над разделочной доской и парой несчастных луковиц. Хань ревел хотя бы не зря, потому что нарезал лук ровно, а вот у Чонина выходило вкривь и вкось, так что Хань с чистой совестью отправил его в ванную — приходить в себя и смывать усталость после тренировки.
Закончив с луком, Хань ополоснул руки и постоял пару минут у раковины, рассматривая бегущую из крана воду. В голове медленно складывалась схема из его будущих поступков. Когда же Хань представил себе окончательный вариант того, что собирался сделать, закрутил вентиль, вытер руки и двинулся в ванную. Неторопливо разделся, поглядывая на стоявшего под тёплой водой за тонкой пластиковой перегородкой Чонина, после чего забрался внутрь и обхватил Чонина за пояс.
— Как будто вечность тебя не видел… — пробормотал Чонин, тронув его лицо ладонями, и наклонился, чтобы поцеловать. Хань с энтузиазмом ответил на поцелуй, бросил руку на затылок Чонина, не позволяя останавливаться и отстраняться. Затем провёл руками по смуглой коже и надавил на плечи. Спустя минуту Чонин стоял на коленях и вопросительно смотрел на него. Хань медленно убрал влажную длинную чёлку с его лба, откинул волосы назад и тоже опустился на колени. Задумчиво коснулся ладонью груди, по которой струилась льющаяся на них сверху вода, провёл пальцами по твёрдому животу и прочертил невидимую линию на левом бедре — почти до колена.
— Хань…
— Ш-ш-ш…
Хань подался вперёд, чтобы найти губы Чонина собственными. Целовал откровенно, не сдерживаясь, жадно и неаккуратно, покусывал и посасывал язык Чонина, задыхался, но не позволял прервать поцелуй. Ладонью он всё смелее водил по смуглому бедру, чтобы через минуту уверенно обхватить пальцами твёрдую плоть, сжать мягко, но с нужной силой, ощутить сначала губами низкий стон и только после — услышать.
Хань приподнялся на коленях и придвинулся ближе к Чонину. Правой рукой держался за его шею и продолжал терзать полные губы поцелуями, а левой рукой торопливо и небрежно подготавливал себя. Чонин хотел помочь, но Хань оттолкнул его руку, прикоснулся к его члену и направил в себя. Опустился Чонину на колени он одним резким движением и не смог удержаться от стона, поморщился и обхватил Чонина за шею уже обеими руками, тесно прижавшись к нему. Мышцы внутри бессильно пульсировали вокруг члена, и эта пульсация отзывалась дрожью во всём теле. Хань задыхался, жадно ловил губами тёплый влажный воздух, всё сильнее прижимался к Чонину и не хотел ждать.
— Хань…
Он мотнул головой, плавно приподнялся и резко опустился вниз, снова, ещё раз. Он сразу выбрал довольно быстрый темп. Чонин сжал его бёдра ладонями, но не мог в полной мере замедлить или ещё как-то помешать ему двигаться. Прямо сейчас скорость и степень жёсткости выбирал только Хань. Он выбрал тот самый предел, когда до грани, разделяющей секс и кое-что иное, почти ничего не остаётся. Он с силой насаживался на член Чонина и радовался, что даже сам не мог разобрать, где на его лице капли воды, а где — слёзы. Он хотел боли, ждал её, молил о ней. И просил у кого-то там — высоко и далеко в небе, чтобы эта боль осталась единственной в его жизни. Потому что любая боль проходит. Со временем. И тогда, вместе с этой болью, пройдёт и то, что он чувствовал к Чонину, и то, что чувствовал сам Чонин — к нему.
Если эта боль будет единственной в его жизни, вместе с ней исчезнет и память о Чонине. Когда-нибудь. Или эта память превратится из болезненной кровоточащей раны в гладкий и почти незаметный шрам. Точно такой же, каким стал много лет назад Чжан Исин.
Хань утопил неуместную горькую улыбку в новом поцелуе, замер, чтобы лучше распробовать губы Чонина на вкус и запомнить… Хотя что же это он?! Зачем запоминать? Но Хань продолжал целовать Чонина, чтобы не улыбаться, не сравнивать их двоих, пусть они и оказались так похожи друг на друга. Оба когда-то влюбились в своих учителей, оба добивались благосклонности взрослых, будучи ещё детьми в их глазах, оба были пойманы, и обоих обвинили в преступлениях, которых они не совершали, потому что так проще всем вокруг. Хань раньше не знал, как лучше рассказать об этом Чонину, ну а теперь и смысла в этом не осталось.
Он знал, что нужно играть по правилам. Знал с самого начала. Ведь если правила нарушить, всё закончится ничем. Как сейчас.
Ухватившись за плечи Чонина, Хань принялся вновь двигаться — резко и быстро. Он больше не сдерживался: в голос стонал, всхлипывал, бросал себя навстречу смуглому телу и приходил в ярость от смеси из восхищения и недоумения в тёмных глазах Чонина.
— Помоги мне… — хрипло прошептал он. — Сильнее.
— Хань…
— Хочу тебя. — Всего два слова, чтобы Чонин сломался. Хань слишком хорошо знал, что именно способно свести с ума влюблённого в него озорного мальчишку.
Теперь, когда в этом безумии участвовали двое, удовольствие стало острее и сокрушительнее, несмотря на болезненные оттенки. Горячие ладони на бёдрах Ханя тянули его вниз, заставляя принимать напряжённый ствол на всю длину. В тумане исступлённости и страсти они оставляли следы на телах друг друга, пытались успокоиться и не могли. И когда Хань почти лишился сил, Чонину пришлось позаботиться об их удовольствии самому. Хорошо, что Хань хотя бы предусмотрительно выбрал наиболее удобную для этого позу.
Обнявшись и дрожа от испытанного наслаждения и усталости, они сидели под тёплыми струями и пытались успокоить дыхание. Чонин сидел на пятках, крепко стиснув в объятиях Ханя, а Хань сжимал его бёдра своими ногами и перебирал пальцами влажные волосы на затылке.
— Неожиданно это было… — едва слышно выдохнул ему на ухо Чонин. — Не думал, что ты…
— Что?
— Что ты… — Чонин запнулся вновь, помолчал, подбирая слова, и медленно договорил: — …хочешь меня вот так.
— Тебя это смутило?
— Скорее, удивило. На влюблённого придурка из нас двоих я похож намного больше. Я просто… не ожидал от тебя такого.