Круги ужаса (Новеллы)

— У вас уже сложилось определенное мнение? — спросил я.
— Безусловно, господин бургомистр, — ответил он с улыбкой, показавшейся мне издевательской.
— И, — продолжил я, не желая стать объектом иронии, — естественно, нескромно просить вас изложить его?
— Естественно.
Надеюсь, Бог вознаградит меня за минуту терпения и всепрощения, которую я пережил тогда. Я не позвонил здоровяку Коену, чтобы вышвырнуть гостя за дверь с немым приказом поколотить его до того, как он выйдет за ограду сада.
Но я не сказал ему, что до него было четыре предшественника, желавших проникнуть в тайну и так не явившихся за вознаграждением в сто флоринов.
Я был само снисхождение и жалость, поскольку дернул за звонок и попросил Кати принести кружку пива и новые гудские трубки.
Когда, набитые добрым голландским табаком, они стали потрескивать, Гилмахер спросил:
— Вы, безусловно, прибегали к обряду изгнания дьявола?
Я кивнул, подтверждая его правоту.
— Два брата-францисканца храбро сложили голову, проводя этот обряд. С тех пор монастырь запрещает монахам приближаться к болотам, и они читают молитвы, оставаясь вдалеке. Я обращался к священнослужителям, чтобы удовлетворить пожелания жителей, большинство из которых католики. Я же по вечерам зажигаю лампу и читаю переписку Вольтера с великим королем Пруссии, почитываю и Жан-Жака.
— Но вы согласились на жертву монахов?
— Боже, да, и признаюсь, ожидал более счастливого результата от их вмешательства.
— Вольтерьянец хорошей школы, — пробормотал он.
— То есть? — возмутился я.
— Немного веры в Бога и сильная вера в дьявола!
— Да, господин Гилмахер, и если дьявол не замешан в этом деле, пусть унесет меня с собой!
— Господин бургомистр, вы оскорбляете дьявола. Кто поминает дьявола, унижает Бога. Я не соглашусь с тем, что у Творца есть желание заниматься нашими жалкими мыслями и делами на манер старушки, бесконечно гоняющей чаи, а роль Врага нахожу чрезвычайно мелкой, если он развлекается хулиганством, посылая стада и пастухов в смертельную топь болота.
Рано или поздно любая дискуссия на севере сводится к теологическому спору. Я уже вооружился цитатами и примерами, но Гилмахер внезапно сменил тему той памятной беседы:
— Море соединяется с болотом?
— Нет!
Его лицо омрачила тень разочарования.
— Невозможно! — услышал я его тихие слова, потом он вновь возвысил голос. — Кажется, столь ужасное положение вещей длится уже четыре года. Прошу вас припомнить, господин бургомистр. Не было ли в то время бедствия в этих местах, наводнения или прорыва плотины, когда болото воссоединилось с морем?
— Подождите! — воскликнул я. — Вы правы, странный человек. Но что вам известно?
— Ничего… Продолжайте, прошу вас.
— Была ужасная буря, невероятный прилив прорвал плотину, брешь составила сто метров.
— И через нее море залило болото?
— То есть вода быстро схлынула, но несколько особо больших волн докатилось до болота. На следующий день мы обнаружили множество морской рыбы, издохшей в пресной воде прудов.
Гилмахер перестал меня слушать; он мерил шагами комнату, глаза его горели. Мне показалось, что он даже пританцовывал.
— Да, да! Я знал это! Иначе, господин бургомистр, это было бы невозможно, поймите, не-воз-мож-но. Все, что вы мне рассказали, было бы глупостью и трепотней. А это все объясняет… Господин бургомистр, я вам крайне… признателен.
— Ба! — в растерянности произнес я. — Не за что.
— Вы так думаете? Впрочем, может, и так.
— Господин Гилмахер, теперь вы не станете утверждать, что ничего не знаете?
Выражение его лица изменилось, посуровело, замкнулось. Никогда дверца сейфа с сокровищами не захлопывалась столь решительно, как запечатались уста Гилмахера.
И через несколько минут его загадочные слова только сгустили саму тайну.
— Невероятные вещи объясняются только еще более невероятными вещами.
 * * * 
Он хотел немедленно отправиться в путь, но я указал ему на окна, горящие в закатном солнце.
— Проведете ночь на постоялом дворе за счет коммуны, — сказал я, — и к вам отнесутся с почтением. Завтра вас снабдят всем, что позволит прожить несколько дней в болотах, а также дадут одеяла, поскольку пастушеская хижина буквально рассыпается. А теперь выпьем пива, выкурим еще по одной трубке, и если небольшая дискуссия на религиозные темы поможет вам скоротать вечернее время, я к вашим услугам.
Мы провели самый лучший вечер; Гилмахер был удивительно образованным человеком, а земля для него была слишком мала. Когда он рассказывал мне о своей жизни в южных морях, мне казалось, что читаю дорогого моему сердцу Стивенсона.
— Послушайте, — сказал я, когда куранты небольшой башни звонко пробили одиннадцать часов, — я предлагаю вам развлечение, достойное ваших любимых островов Океании. Воды болота, которое приютит вас на несколько дней, кишат крупными карпами и угрями, но их трудно ловить. Я предоставлю вам редкую привилегию — разрешение использовать для ловли динамит. Завтра получите пять или шесть зарядов. Рыбный торговец охотно купит у вас рыбу, а сами вы сможете испечь карпа или угря на костре из сухого хвороста.
Пустые пивные кружки звенели, как плиты подвала.
— Господин Гилмахер, — пробормотал я, расставаясь с ним на крыльце под умиленным взглядом луны, — я силен духом, как вы могли убедиться, но, между нами, учеными людьми, не думаете ли вы, что дьявол…
— Господин бургомистр, — тихо выговорил он, и мне показалось, что его лицо выразило тоску, — если бы то был дьявол…
— Был бы?.. — вскричал, по-настоящему обеспокоенный.
— Поймите меня правильно. Против дьявола я использовал бы божественное оружие — молитву, вечное и всемогущее присутствие Бога, но против этого у меня есть лишь жалкое оружие.
— Какое? — спросил я.
— Мое сердце, господин бургомистр, мое бедное человеческое сердце, несчастное и тысячекратно разбитое.
 * * * 
Вооружившись мощным морским биноклем, я следил с вершины дюны, как он идет по перешейку, а потом шагает по зеленому лугу.
Яркий свет заливал просторы вод и низкую равнину; я с легкостью следил за его расхаживаниями взад и вперед, потом из-за дощатых стен взвился дымок, он решил отдохнуть.
Вечером с суши потянул ветер, и я услышал пару странных призывов, летящих над линией горизонта. Они походили на жалобу. В небе вспыхивали последние огоньки, когда мне показалось, что я слышу ответ на новый призыв Гилмахера.
Это была звонкая и чарующая нота, от которой небосвод зазвенел, как хрустальный колокол.
Бинокль упал на землю, а руки инстинктивно взметнулись к бесконечности, словно ища защиты от невидимой опасности, выползающей из тьмы, потом я схватился за сердце.
Последний отблеск света еще отражался в невероятных глубинах ночного зеркала вод, но тишину нарушали только хриплые споры лысух и шелковистый шорох крыльев летящих кроншнепов.
Я с тяжелым сердцем вернулся в теплую и дружескую обитель; меня охватила какая-то чарующая тоска, она следовала за мной упрямой, братской тенью.
На следующий день болото утонуло в густом тумане, из которого иногда выныривали цапли.
В полдень трижды взревели взрывы.
— Он ловит рыбу, — сказал я себе. — Пусть развлекается, в этом нет ничего необычного.
Вечером, когда я колебался, какой из четырех приключенческих романов выбрать, а из кухни доносился аромат горячего жаркого, в темном саду зловеще проскрипела решетчатая калитка.
А еще мгновением позже я едва сдержал вопль ужаса при виде призрака, распахнувшего дверь дома.
Гилмахер стоял передо мной, он или, быть может, его тень, явившаяся из ада. Думаю, он угадал мои ужасные мысли.
— Нет, — хрипло сказал он, — я не умер, но это не лучший выход.
Я протянул ему кружку.
Он единым глотком опустошил громадный сосуд и вдруг дико расхохотался.