С дебильным лицом
Андрей был прав: каждое мгновение своей жизни Татьяне мучительно хотелось прижаться к нему, заключить его в объятья, уткнуться в него носом, спрятаться. Ночами она просыпалась и смотрела на него, и такой он был красивый — ей казалось, она хотела бы вот так лежать и смотреть на него всю свою жизнь, и эта жизнь не была бы прожитой впустую.
В школе Татьяна завидовала женам декабристов. Ей хотелось этой судьбы: бросить все — богатство, балы, наряды — и отправиться за любимым на край света: в Сибирь, в мороз, в нищету. Ехать туда на худой бричке, запряженной тощими лошадьми, с парой сундуков добра, с замерзшими ногами, с пустой головой, в страхе, доверчиво, прижимаясь к любимому, теплому, такому знакомому плечу…
На первом курсе она писала письмо пятикурснику Гаврилову, лидеру университетской рок-группы, снившемуся в мучительных, жарких снах всей женской части пяти факультетов, учившейся в главном корпусе. “Я Вам пишу, чего же боле? Что я могу еще сказать?…” “Каплю жалости” к ее “несчастной доле” он не хранил, поэтому тут же завлек ее в чью-то квартиру, а после, без малейших зазрений совести, оставил.
Когда через пару месяцев его поймали с пакетом марихуаны и посадили в СИЗО, Танечка побежала под окна кричать ему какие-то важные слова. И обнаружила под этими самыми окнами всю женскую часть пяти факультетов в полном составе. Это, наверное, был шанс отрезвиться, вытереть розовые сопли и впервые поглядеть на мир осмысленно, но она его прозевала. Злобно поджав губки, искоса окинув взглядом соперниц, она гордо подняла головку и отправилась восвояси. И, обиженная, писем Гаврилову в колонию не писала.
Михайлов свергнуть существующий строй не мечтал и рок-музыкой не увлекался, но подвернулся ей как нельзя во время. Танечка уже окончила университет, устроилась на работу и получила в наследство от бабушки скромную однокомнатную квартирку. Таким образом, одна часть заложенного в нее добрыми родителями жизненного сценария — образование, работа, налаженный быт — была отыграна, пора было переходить к следующей серии.
И тут, собственно, явился Михайлов. В меру красив, в меру умен, в меру разговорчив. Каждый встретившийся с ним впервые тут же начинал подозревать, что видел его раньше, столь привычна и уместна в любых обстоятельствах была его внешность. На женщин он производил впечатление человека, которому можно довериться. С ним было спокойно. Но ведь и сама Танечка считала себя ничем не примечательной, “как сто тысяч других в России”?..
Впрочем, и на это бы не клюнула она, пришедшая уже к своим двадцати трем годам к выводу, что “все мужчины — сволочи”, если бы не еще одно обстоятельство: к моменту встречи с ней Михайлов Алексей Павлович почему-то оказался брошен женой и безутешен. Брошен и безутешен — а потому его артистичная (читай — истеричная) натура выказала себя во всей красе. В первую очередь — с друзьями. Друзья пару раз молча налили ему водки, а потом почему-то оставили страдать в одиночестве. Неудовлетворенный, Алексей Павлович решил наверстать на работе: женский коллектив, конечно, синхронно с ним закатил глазки, но начальство почему-то не оценило, и маячившая до того должность уплыла к другому. Странно было, если бы они не встретились.
Танечка со своим филологическим образованием, скромной должностью секретаря и квартиркой с ситцевыми занавесочками вдруг почувствовала себя постыдно успешной, сильной и смелой, и рьяно бросилась спасать Алексея Павловича, быстро, впрочем, превратившегося в Алешеньку. Тем более что тот поступил благородно: ушел от жены — как и подобает настоящему мужчине — с одной зубной щеткой. Так, с единственным предметом личной гигиены, он и пришел к Танечке буквально на следующий же день знакомства. Озаботив новую подругу покупкой всего прочего, без чего человеку обойтись невозможно, начиная с трусов и заканчивая вторым компьютером в кредит.
А спасать никого нельзя. Можно, разве что, помочь немного, и то при условии, что человек сам прилагает хоть какие-то усилия для собственного спасения. Лариска, кстати, всегда в таких случаях цитировала девиз первого конгресса российской благотворительности: “Лучшая помощь — помочь человеку не нуждаться в помощи”. Танечка, к сожалению, была не столь мудра, чтобы дойти до того же, и слишком самолюбива, чтобы прислушаться к совету.
Их жизнь — Танечки и Михайлова — сложилась самая обычная, мало похожая на счастливую. Как-то неожиданно быстро из сильной и смелой спасительницы Танечка превратилась в забитую, запуганную мышку, в жертву. Обиды на мужчину, еженощно сопящего рядом, накручивались — налепливались одна на другую, давили, душили и постепенно убивали обоих. “Доброе утро”, — говорил Танечке Михайлов в те редкие мгновенья, когда забывал о постоянном чувстве вины перед ней, и пытался поцеловать, но она в ужасе отстранялась: в этих, уже ставших непривычными словах и действиях ей виделся какой-то страшный подвох, какая-то особенно изощренная попытка обидеть ее.
Но и уйти, точнее, прогнать его, разорвать мучительную связь, не могла. По ночам ей снился один и тот же сон: она идет по центру города, кругом люди, а у нее — глянь! — обуви-то на ногах нет — босая! И все смотрят, и показывают пальцем, и так это унизительно, так позорно… Так жалко она каждый раз во сне опускала глаза, сжималась в комок, что, просыпаясь, изо всех сил хваталась за спящего рядом мужчину, плакала и обещала все простить ему. Михайлову в такие минуты становилось противно и досадно. И неловко за нее. Спать в обнимку он не любил и не мог, и потому раздражался.
Танечка всегда знала, что однажды он уйдет к другой. К какой-то другой — красивой, сильной, уверенной в себе женщине. “К стерве, — успокаивала она сама себя, — все мужики любят стерв. А таких, как я — милых, добрых, заботливых, — просто используют”. И заранее смотрела на Михайлова с ненавистью. И он ушел. Хотя совсем по другой причине.
Танечка жила с ним как бы авансом, ради “светлого будущего”, видя в нем не того, кто он есть, а того, кем он может стать. И чтобы скорее это великолепное превращение осуществилось, она всячески воспитывала и переделывала его. Каждый день она уговаривала себя, убеждала, что нужно всего лишь немного подождать, немного потерпеть и так тщательно взращиваемые в нем достоинства, наконец, дадут свои плоды, а старательно искореняемые недостатки завянут. И когда вот-вот и уже должна была свершиться эта волшебная перемена, как Михайлов ушел к другой женщине с массой недостатков и полным отсутствием каких-либо достоинств. Но ведь есть достоинства, которые не сразу заметишь, — эта женщина всего лишь приняла Михайлова таким, какой он есть сейчас, на данный момент, а не таким, каким он мог бы стать. По крайней мере, Михайлову так показалось. Ведь все мы в общем-то хотим, чтобы нас любили сейчас и таких, какие мы есть.
“Как же это было давно, давно! — думала Танечка, играя на работе в тетрис. — Как хорошо, что все давно позади, и с Андреем все будет не так, совсем не так”. И она по полной программе предавалась счастливым фантазиям с миллионами алых роз и белыми лимузинами. А днем, когда она в обеденный перерыв радостно выпорхнула из офиса, чтобы купить в магазине пирожков, ее перехватила в полете рука с до боли знакомыми часами на запястье.
— Помнишь, я боялась, что он меня бросит? — тем же вечером Татьяна, прикупив бутылку водки и упаковку сока, примчалась к Лариске. — Я так боялась, что он меня бросит и мне будет больно. Но, когда мы расстались, я поняла, что больно мне было, когда он был рядом. Пять лет мне было больно каждый день — представляешь?
— Пять лет с одним мужиком — не представляю. — Лариска, как всегда, была спокойна и мудра.
— Не смейся, я не об этом. Я услышала его голос, и мне опять стало больно. — Татьяна сидела прямо и крутила поочередно кольца на пальцах. — Я думала, уже все прошло. Оно пройдет когда-нибудь? Сколько можно меня мучить? Я же живой человек! А этой сволочи все мало — встречается еще!
— Что он хотел-то? Зачем остановил?
— Спросить, как дела…