С дебильным лицом
Татьяна терла лицо руками, забыв про макияж, и уже начинала хлюпать носом. Лариска ее жалела.
— И это — пройдет. Пройдет это, Танька. Хрен с ним — с Михайловым. Давай выпьем. У тебя Андрей есть. Хоть бы показала его. А то все говорим, говорим, а я его с трудом представляю.
Татьяна замялась. Она его не то чтобы стыдилась, но никому из знакомых показывать Андрея не спешила. По утрам, когда они выходили из дому и ехали потом вместе на общественном транспорте, она разговаривала с ним подчеркнуто деловым тоном, боясь, что кто-нибудь заподозрит, что у нее такой маленький и непрезентабельный любовник.
Но сейчас встрепенулась:
— Андрею, что ли, позвонить?
— Дурилка, никогда не звони мужикам, когда тебе плохо. Это ни к чему хорошему не приведет, — Лариска не спеша сходила за сигаретами: когда она пила, ей хотелось курить, села на прежнее место, прикурила и также медленно выдохнула дым. — Мужик — он такой, он всего боится. Любит, когда у женщины все хорошо. Тогда можно ей поплакаться.
— Но ведь мужчина сильнее женщины? — Татьяна в нерешительности теребила телефон. — Так хочется, чтобы однажды, когда плохо, пришел кто-то сильный. И спас. Сказал бы: родная моя, любимая моя, все плохое позади. Сказал бы: я пришел, я помогу тебе — все будет хорошо…
— Кто пришел-то? “Специальный кто-то”? “Профессиональный афро-американский мужчина”?
— Что ты смеешься! Человек, по крайней мере, постарался, нашел программу-переводчик на русский язык…
— Прости… Неужели ты не знаешь, что никто никогда не придет, никто никогда тебе не поможет? Тем более — мужчина. Нашла, от кого ждать помощи. Забудь ты про него сейчас, — и мягко забрала у подруги телефон.
— Да не нужен мне этот Андрей! — Татьяна непонятно с чего оскорбилась. — Ну какие могут быть у меня отношения с маленьким мальчиком? Какие вообще с ним могут быть отношения? Живет за мой счет. Как ни придет — все съест, разведет меня пива ему купить. Курит постоянно. Терпеть не могу, когда у меня дома накурено. И поговорить с ним не о чем. Я ему про книги, театры, про работу свою… Я ведь столько всего ему про жизнь рассказать могу — опыта-то у меня, слава богу, побольше. Он ведь еще не человек, не личность, а как будто заготовка человека. Так хочется сделать из него что-то хорошее. Ведь он же не глупый…
Лариска закурила, а Татьяна, воодушевленная ее молчанием, продолжила:
— Они же в этом возрасте еще как дети. В войну играют. Ездят куда-то летом, что-то там копают, какие-то пряжки-пуговицы. Гранаты деревянные делают. Потом собираются вместе, играют, кидаются деревянными гранатами, — она завелась. — А эти компьютерные игры?! Он говорить о них может часами! И играет в них постоянно: в клуб компьютерный ходит и сидит там ночами. Это же ужасно! И так — уже несколько лет. Ну и молодежь пошла! На что они свою жизнь тратят? Нет, чтобы делом заниматься. Ну как, как можно играть в эти дурацкие стрелялки? Вырастет, оглянется — столько времени даром потеряно! Я ему говорю-говорю, а ему хоть кол на голове теши!
— Ай, я тоже эту современную молодежь не понимаю: с утра до вечера за компьютерами сидят, зрение портят, остеохондроз себе наживают. Зачем ты вообще с ним разговариваешь? Хочешь поговорить — приходи ко мне. А с мужиками другим заниматься нужно. Научить?
— Нет, но ты представь, он же вообще ничего сам решить не может: звонит мне постоянно и начинает: “Что делаешь?”. Что я делаю днем? На работе я. Потом говорит: “А я там-то и там-то”. Потом долго молчит. Но не прощается. И приходится мне из него слова клещами вытягивать: мол, хочешь встретиться? Так он тут же начинает на меня нападать, что я “вцепляюсь мертвой хваткой” и “пытаюсь затащить его к себе”. Я начинаю потихоньку звереть. Говорю: хорошо, не приходи. Тогда он меня укоряет, что я постоянно на него обижаюсь. Через полчаса такого дурацкого разговора выясняется, что он все-таки хочет зайти. Дальше начинается самое интересное: я пытаюсь выяснить — во сколько. Нужно же мне как-то планировать свое время? Или что, я должна сидеть и ждать у окошка, когда он соблаговолит прийти? И все начинается по новой: снова я, оказывается, “вцепляюсь мертвой хваткой”. В конце концов мы разругиваемся окончательно, он кидает трубку. Я перезваниваю — он не отвечает. Тем не менее в первом часу ночи является и начинает мне втирать, как я ему дорога. Ты не представляешь, как все это меня достало!!! Надо что-то делать. Все, на фиг, стереть все его игрушки в компе и забыть номер телефона.
— Ты уж реши как-нибудь, чего ты хочешь. То “ах, он не звонит”, то — “все без толку, надо послать”. А еще лучше — расслабься. Что за дурацкая идея, что “надо что-то делать”? Расслабься, наблюдай, живи — и оно само как-нибудь устроится.
Более непохожих друг на друга подруг трудно было представить: суматошная, вываливающая на всех подряд свои проблемы Татьяна — и монументально спокойная, сама в себе Лариска. В этом тандеме Татьянино самолюбие постоянно страдало: рядом с Лариской она временами чувствовала себя пятнадцатилетней дурочкой. Миллион раз она давала себе обещание быть сдержаннее, держать язык за зубами, и миллион раз нарушала его. И от этого иногда страшно злилась на подругу.
Вот и сейчас, она обиженно замолчала. А Лариска невозмутимо наполнила стопки.
— Может, поговорим о чем-нибудь другом? Сколько уже можно — Михайлов с Андреем уже два часа краснеют, бледнеют и икают. Я тут вчера, знаешь, о чем подумала? — ей периодически приходили в голову разные теории. — Мы еще в универе изучали влияние скученности на живые организмы. Один товарищ, не помню, как его, держал крыс на ограниченном пространстве и наблюдал за ними. Так вот, сначала крысы плодятся, плодятся — еда есть, врагов нет — почему бы не плодиться? А потом их становится много для этого самого пространства. И вот, начинается самое интересное: крысы начинают быстро бегать, суетиться — начинается стресс, повышается уровень адреналина, как в момент опасности, хотя опасности, как таковой, никакой нет. Самцы становятся агрессивными, нападают друг на друга, самки рождаются бесплодными. У самцов, кстати, в животном мире это тоже бывает, меняется ориентация — они перестают обращать внимание на самок. Таким образом, рождаемость падает, поголовье взрослых особей резко сокращается за счет болезней и агрессивности. И все, так до того момента, пока число крыс не достигает оптимального уровня для данной среды обитания.
— Но люди — не крысы.
— Но законы-то в природе одни и те же! Посмотри телевизор — кругом война. Малейшее стихийное бедствие — тут же появляются тучи агрессивных вооруженных мародеров. Откуда они берутся? А сколько кругом голубых? А бесплодных женщин? Эрозия шейки матки после тридцати у каждой второй, потом — рак. Послушай медика. И у всех поголовно — стресс. Нас слишком много. Мы скоро вымрем, как динозавры.
— И что делать?
— Уезжать из города туда, где поменьше народу. Где свежий воздух, природа. Где можно почувствовать себя человеком. Говорю, опять же, как медик. Другого выхода я пока не вижу.
Татьяна выглядела так, будто не видела вообще никакого выхода.
— Ладно, — вздохнула Лариска и разлила.
— Общаясь с тобой, я начинаю подозревать, что все медики пьют, как лошади.
— Ха, мы еще что! А вот хирурги… Они еще и спят все друг с другом. В смысле, с медсестрами. Привозим мы на днях больного, истекающего кровью, а нам в приемном покое говорят: “Операционная занята — оставьте его здесь, а носилки мы вам завтра вернем”. Мы что думаем? Там операция. А технички хихикают и шепчутся. Понятно, какая там операция. — Лариска сходила на кухню за соком, достала себе стопку, а Татьяне — стакан. — А пьют они!.. Спасибо Спасокукотскому и Кочергину. Тампоном со спиртом руки перед операцией вытер, а остальные, положенные на эту процедуру три литра, перорально.
— И операцию делают?!!
— Да после, конечно, — чокнувшись, они выпили, и Лариска снова потянулась за сигаретой.
— Слушай, а вдруг я его чем-нибудь обидела? — неожиданно Татьяну осенила мысль: вылив на Андрея ушат помоев, ей стало стыдно, и, чтобы заглушить стыд, проснулась пьяная любовь. — Я его обидела. Точно. Маленькие мальчики — они такие обидчивые. Я на работе замотаюсь, забуду ему позвонить — он обидится. Или вечером его не пущу, если мне рано утром вставать — тоже обидится. У меня в последнее время на работе что-то все в кучу: документы по сессии готовлю, выборы на носу. Не до него. Я его обидела. Надо срочно что-то сделать. Он ведь такой хороший…