Юлька (СИ)

‒ Это надолго, ‒ Юлька повернула голову и поцеловала Юрку в нос. ‒ От этого никуда не деться. Память штука злая. Я тоже иногда ночью просыпаюсь от ужаса и отчаяния, которые вошли в меня, когда я очнулась в воде, инстинктивно цепляясь за льдину, словно за жизнь. Но ничего. Как там говорят: " Всё проходит и это пройдёт?" Что будем делать, родной, с людьми? Я сегодня пробежалась по докладу Степана Григорьевича. Там всё плохо. Губернатор Самойлов не зря тут посла привечал. Видимо, получил от него индульгенцию на все грехи по твоему заводу. Двадцать тысяч человек остались без работы. Преступление? И ещё какое. Плюс два сахарных завода пустили на металл. Да, согласна, тут дядя Саша провтыкал. Тридцать лет без ремонта. Но компаньоны семена закупили в расчёте на наши заводы. Им-то кто убытки возместит? Свёклу куда везти? Я так понимаю, сахар будем есть заморский и втридорога...
‒ Людей бросать нельзя, ‒ Юра взял кружку с чаем с подноса и сделал глоток. ‒ Сколько у нас свободных денег?
‒ Неполных двести восемьдесят. Это с Ульяниными. В России ещё пара счетов, но там мизер.
‒ Тогда так. Пригласи на завтра главного бухгалтера Тамару Михайловну. Посчитаем расходы на выплаты минималки и сложим с нашими возможностями. Урожай свёклы выкупим и отправим на переработку к соседям. Думаю, столица поможет с вагонами, а на заводах к правильному компромиссу всегда можно придти. Что-то может быть даже заработаем.
‒ Хорошо, но всё это временные меры.
‒ Ты предлагаешь опустить руки и уехать? Дяде Саше это не понравится.
‒ Нет. Я не предлагаю уехать. Но губернатор Самойлов и все, кто под ним, не дадут нам работать. Вдобавок ко всему, никуда не делась печалька с борзым генералом Гайдуком.
‒ Ты права. Для них это было по настоящему неожиданно. Мусору не нравится, когда его убирают. Конечно, сейчас, когда бизнес империя Климашонка стала доступной для грабежа, а ты оказалась при своих интересах и без активов, могут попробовать повоевать. Не исключено.
‒ В таком случае, может есть смысл начать первыми? Повод есть. Если приплюсовать людей с сахарных заводов, тридцать тысяч получается. Больше одной десятой населения города. Почему бузить в столице можно, а на периферии нельзя? Потому, что здесь нет самого главного в мире посольства?
‒ Смешно. Звучит как анекдот. Почему у белых господ не может быть цветной революции? Потому, что в их столице нет посольства их страны, ‒ Юра рассмеялся и обнял Юльку. ‒ Ты же знаешь, что профессия Жанны д’Арк очень опасна?
‒ Знаю. Но у Орлеанской девы не было мужа, а у меня будет. Мне так кажется. Сир, вы женитесь на мне? ‒ Юлька, смеясь, забралась к Юре на колени. ‒ Или у вас есть отмазка?
‒ Каюсь, была. Но, надеюсь, ты меня выходишь. Хватит играть в братика-сестричку. Может прямо сейчас? ‒ Юра посмотрел на настенные часы. ‒ Самое время. А кто платит?
‒ Вот я знала, что ты это скажешь! У бедной девушки двое трусов и те в починке, но она готова хоть так. Хоть без них к венцу, а ты сотку зажал. Ладно, поехали. Но сначала в спальню. Это для понимания проблемы. Так сказать, тест-контроль. Мне брак для брака не нужен.
После загса, поехали на Гнездовского двадцать пять. Там, на глубине десяти метров в старом советском бомбоубежище, Лопата в девяностые начал разбирать на запчасти угнанные автомобили. Со временем, немного разбогатев, Лопата выкупил землю вокруг бывшего бомбоубежища, разобрал две аварийные хрущовки, отселив людей на Намыв, застроил территорию добротными гаражами, в одном из которых установил мощный лифт и через год открыл гаражный кооператив имени себя "Лопатин".
Там, в подземелье, в одной из мастерских в поте лица вкалывали на разборке автомобилей и прочих тяжёлых работах, похитители Юры, потеряв всякую надежду когда нибудь выйти живыми на поверхность.
‒ Как тут мои джигиты? Еду оправдывают? ‒ Юра, вместе с Юлей и Володей Лопатиным зашёл в огромную лифтовую кабину и посмотрел на хозяина.
‒ Нормально. Будет жалко отпускать, если надумаешь, ‒ Володя поймал коробку пульта с десятком кнопок разного цвета и нажал на нижнюю. ‒ Пашут. Это они там борзые. Наверху, в стае. А здесь ‒ к ране прикладывай, как говорила моя бабушка. Не скажешь, что зверьё. Короче: мимикрируют как могут. Косят под няшек, поскольку я им показал, где мы плохо работающих или смутьянов расстреливаем. Я конечно соврал. Это у меня там тир. Пацаны стрелять приходят. Какая никакая, а копеечка мне. На свечку. Поставить за грехи мои тяжкие. Хотя, мне героя давно нужно дать за то, что бомблю ворованное у этих жуков навозных, ‒ лифт плавно остановился. ‒ Приехали.
‒ Думаешь простит, бозя? ‒ Юлька с интересом осмотрелась, выйдя из лифта. ‒ Это всё так и было? ‒ она показала рукой на мощные бетонные стены.
‒ Да пофиг. Простит, не простит. Тут если сам себя не станешь прощать, или наказывать, ничего из тебя не получится, ‒ Володя выпустил подвешенный к потолку пульт. ‒ А если ты о стенах, то да. Так и было. В основном. Мне вообще нравится, как раньше строили. Пока тут всё переделывали под наши нужды, от мата стены краснели. Не понимаю, из чего они этот бетон делали. Просто не угрызть было.
‒ Может просто цемент не воровали? ‒ Юра по хозяйски окинул взглядом тоннель. ‒ Чистенько. Это приятно. Где мои герои?
‒ А вон, где будка. Бойца к ним приставил на всякий случай. Мало ли. Восемь рыл. Все спортивные. Приказал стрелять на поражение. Как Толя и просил. Сегодня увидишь кума?
‒ Может быть. А что?
‒ Передай ему, что его шашлыки тоже говно.
‒ Ну так сам бы и сказал. Не?
‒ Так круче. Теперь Толян будет знать, что вы с Юлькой тоже знаете, что его шашлыки есть нельзя. А то ходил тут, пальцы вот так. Я даже не представлял себе, что нормальный человек может так широко пальцы расставлять. А по итогу, пока он, кобелина, Светке спину кремил от загара, а там, сами же видели, есть на что помазать и есть на что посмотреть, мясо тю-тю. Короче, пришли. Потап, открой зверинец, ‒ Володя кивнул охраннику. ‒   Дрессировщики пришли.
В хорошо освещённой и проветриваемой мастерской, возле шикарного мэрса возились джигиты в чёрных спецовках. В дальнем углу ‒ стол и четыре двухъярусных кровати. Чуть дальше ‒  кабина туалета.
‒ Привет, джигиты. Не скучали? ‒ Юра прошёл в мастерскую первым и остановился возле автомобиля, ‒ Вот видите, как нужно обращаться с рабами? Еда, постели, туалет. И никто на вас не мочится по приколу. Хотя вы, особенно Тенгиз, вполне заслуживаете. Наверное, это было бы справедливо. Ваша мать, которая всех вас родила, наверное гордится вами. Настоящие мужчины. Но я намерен её сильно огорчить. Она родила и вырастила восьмерых убийц, ‒ Юра перешёл на язык пленников, ‒ Вы будете удивлены, насколько много я знаю о вас. Когда сидишь в яме и не можешь видеть ничего, кроме стен этой ямы, очень сильно обостряется слух. Я сидел и слушал. Через время я начал потихоньку понимать ваш язык, поскольку он похож на афганский. Вы ходили мимо моей ямы, обсуждали свои вопросы, а я слушал, учился и запоминал. Тебе, Тенгиз очень нравится мучить людей. Таких как я кафиров. И ты многого достиг в этом ремесле. Тебя я хочу убить первым. На глазах у твоих братьев. Это ведь тоже будет справедливо. Я знаю, что меня не собирались отпускать. Вы говорили об этом. И я, как мужчина, был к этому готов. Хотя я тоже очень люблю жизнь, люблю свою жену, своих друзей, свою бабушку. Ваша несчастная мать воспитала восемь уродов, которые не нужны ни одному обществу. Даже вашему, ‒ Юра снова перешёл на русский, ‒ Но я хочу всё же дать шанс младшему из вас. Ахтему. Подойди сюда. Я знаю, что в вашем ауле вы держите шесть русских и одного казаха. Моё предложение такое. Ты едешь домой, выводишь всех этих людей из аула и переправляешь к моим друзьям, адрес которых я тебе дам. Если ты сделаешь всё как мы договариваемся, я отпущу твоих братьев. Если нет, они видели место, где погибнут. Что скажешь?
‒ Рахманов не позволит. Я его знаю, ‒ Ахтем поднял глаза на Юру. Тем более, мы не выполнили его задание. Ты просто посылаешь меня на смерть.