Юлька (СИ)

‒ А не надо играть в эти игры. Три гири на ноги я найду. Постоят в фарватере до весны, а весной обглоданные скелеты уже никому не интересны будут. Если найдут, конечно.
‒ Юра, а можно как-то без этого всего? ‒ Лёшина жена подошла к окну и посмотрела во двор. ‒  Он же ничего не поймёт по ходу. Две минуты ужаса от удушья и всё. Ну, обгадится ещё, пока к реке тащить будете. Я вам как баба скажу: карать нужно в долгую. Чтобы всю жизнь с этим жил. Или же пока сам решит, что с этой своей гнусной жизнью делать. Это посильнее твоих гирь будет, Юрась. Поверь мне. Для начала слух пустите о том, что девчонка жива. Посмотрите какие каналы у пацанов есть. А дальше ‒ по обстановке. Будет желание, я с мясокомбината три свиных ануса принесу. По адресам разошлём. Очень наглядно, как бы...
‒ Вот даёшь! Понесло тебя, Тома, не туда, ‒ Лёша приложил ладонь к Юлькиной голове. ‒ Температура есть, но она и должна быть. Организм борется.
‒ Это почему же не туда? Нормальный ход. Психологическая травма обеспечена, если кишкой слабы. А такие уроды, как правило, бздливы до смешного. Так как?
‒ Да никак. Пошли домой, садистка, ‒ Лёша обнял жену за плечи и повёл к двери. ‒ Кстати, а у вас все эти штуки свиные на что идут?
‒ Как это на что? Я же тебе сосиски постоянно таскаю. Ты что, думал, егерские сосиски из вырезки делают? Ага, счас. Из жоп, дорогой мой, из жоп. Ешь, не обляпайся...
Проводив Тамару и Лёшу, Юра пошёл на кухню варить куриный бульон, а Юлька, под действием обезболивающего, раз за разом впадала в полубеспамятство, то убегая от появляющихся из ниоткуда огромных валунов, то срываясь с безнадёжно высокого обрыва в бурлящий поток горной реки. Захлёбываясь и теряя сознание, Юлька в последний как ей казалось момент, всё же находила силы выбросить своё поломанное тело из бурлящей речной пучины, чтобы, глотнув очередную порцию спасительного морозного воздуха, плыть дальше в ревущей и пугающей темноте, больно ударяясь на перекатах о скользкие камни.
‒ Спишь? ‒ Юра вкатил в спальню тележку и осторожно прислонил её к боковушке кровати. ‒ Давай попробуем поесть немного. Смену я сдал. Всё нормально. Думал, если на мост наведывался караул, а там никого нет, то можно считать меня коммунистом. Выгребу по полной. Мост ведь объект стратегического значения. Хотя,  какого там к чёрту, стратегического. Полупустые товарняки гоняют туда сюда. Не то, что раньше было. Давай, я помогу тебе приподняться. Вот, вторую подушку принёс. Или, может ты в туалет хочешь? Так ты скажи. Я отнесу.
‒ Да нет, Юра, ‒ Юлька открыла глаза и попыталась улыбнуться. ‒ Не нужно меня носить. Если что ‒ сама доковыляю. Мне дедуган смешной только что приснился. Сказал, что я быстро поправлюсь. Мол прабабушка моя за меня просила. Прикинь, у меня была прабабушка.
‒ Ну так это нормально. У всех людей когда-то были бабушки и прабабушки. Моя, вот ещё жива, слава Богу. Я ей, кстати, уже позвонил. Приедет, будет тебе подружка на время. С минуты на минуту жду. Тут из Русской долины всего ничего ехать. У неё там свой дом. Соседка присмотрит, да и живность покормит. Десяток курей, да кобелька Борьку. Поживёт с нами маленько. Места на троих хватает. Тем более что работа у меня сутки через двое. Ты же не против?
‒ Смешной ты, Юра. Как же я могу быть против. Подобрал на улице тряпочку и ещё и разрешения спрашивает.
‒ Ты не тряпочка, Юля. Ты человек. Тебя за одну волю к жизни уважать нужно. Не всякий мужик подобное снесёт. Это я тебе точно говорю. Я в Афгане много чего повидал. И героизма и трусости. Человек, он же везде человек. Из мяса да костей сложен. Лёша, в тот день, о котором мы здесь вспомнили, шестнадцать пацанов с поля боя на себе вынес. Шестнадцать душ сохранил. Потом как-то за чаркой выговорился. Мне, говорит, наплевать на клятву Гиппократа. Я сам себе клятву давал, когда в медучилище шёл, а после армии в мединститут. А это совсем другое дело. Когда ты, находясь в смертельной опасности, в ответе за чью-то душу, свою жалеть не нужно. Она уже спасена. Автоматически. Давай супца похлебаем, малыш. У всех нас был трудный день, а у тебя три дня рождения за раз случились. За это событие супчика и бухнёшь.
 4. 
Дрыщ проснулся с жуткой головной болью. Минут десять его рвало с туалете, потом ещё минут десять он не мог оторваться от трёхлитрового бутылька с огурцами. У крыльца раскатисто подвывал голодный Рэмбо, шёл мелкий снег, засыпая понемногу двор.
‒ Это хорошо, ‒ подумал Дрыщ и слегка пнул лежащего на полу Юзика. ‒ Снегом всё присыплет. Вроде как и не выезжали никуда.
Вытащив из холодильника здоровый мосол, Дрыщ бросил его собаке и, зайдя в гостиную, пнул товарища ещё раз.
‒ Просыпайся, урод. Заблевал тут всё кругом. Предки увидят ‒ голову мне снесут. Тряпка и ведро в ванной. Где Костыль?
‒ А я почём знаю! ‒ Юзик с трудом разлепил глаза и осмотрелся. Я ему не нянька. Ты в порядке?
‒ Сука, кино насмотрелись! Своих речевых штампов не осталось? Как я могу быть в порядке после этого адского вечера? По три пузыря на рыло, тёлку утопили и машину побили.
‒ Не побили, а царапнули слегонца.
‒ Батя за такое слегонца рыло тебе разворотит! Понял?
‒ А нефиг меня пьяного за руль волочь. Я мог и на задке посидеть. Что не так?
‒ Всё не так! Теперь на нас труп висит! Или норм?
‒ А чо, ‒ Юзик с трудом оторвал задницу от пола и, найдя глазами недопитую бутылку водки, со всей дури приложился к горлышку.
‒ Ни чо, урод. У меня совсем другие планы на свою жизнь. Думать нужно.
‒ Да шо ты говоришь? ‒ Юзик отлепил губы от бутылки и кулём упал на диван. ‒ Думать нужно было вчера. Другие планы на свою жизнь. А у меня что, не такие? Заметь, не я девчонку розой от бутылки резал. И не я ей эту розу в письку заталкивал. Я её просто трахнул.
‒ Заткнись! Я был пьян.
‒ А она, Дрыщ, была живая. Кирпичами он срёт тут.
‒ Что ты хочешь сказать? Говори! Чего уж тут.
‒ И скажу. Да, признаю. Идея моя, но убивать девчонку было совсем не обязательно. Погорячились. Сама бы на морозе подохла где-нибудь в лесу. У тебя родак крутой. Перетёр бы с кем нужно, вдруг чего. Если бы вылезло. А то так: и не потрахались как следует и под глухую статью себя подставили. Хотя, не бзди, Дрыщ. Я всё правильно рассчитал. Девуля давно уже на пути к водохранилищу. Я слышал как лёд треснул. На вон бухни и забудь.
‒ Хорошо, забыл, но предупреждаю: в случае чего, я один тащить телегу не буду. Девку с моста вдвоём сбрасывали... Запомни.
‒ Что, кричите, быдлота? ‒ Костыль в одном носке едва не скатился лестницы, хватаясь руками за балясины. ‒ Где мои шмотки? Наверху нет.
‒ В будке у Рэмбо! ‒  Юзик снова приложился к бутылке. ‒ Не знал, что ты зоофил, Костыль. Притом, конченный. Скажи спасибо Дрыщу, что оттащил тебя от кобеля. Сейчас у тебя вместо члена красовалась бы заплатка, если бы врачи успели. Вкурил?
‒ Врёшь, Юзик. Я всё помню.
‒ Всё всё? ‒ Юзик поставил пустую бутылку на журнальный столик и вытер ладонью рот. ‒ А с девкой ты чего сотворил?
‒ С какой девкой? ‒ искренне удивился Костыль. ‒ С той малой крыской, которая тебе с ноги по яйцам ввалила? Ничего я с нею не делал. Я на кухне бухал. Кстати, она где?
‒ Ты на кухне потом добухивал, ‒ Юзик бросил быстрый взгляд на Дрыща и криво улыбнулся. ‒ Ты её за сотку баксов на спор повёз на мост и в реку сбросил. Или тоже не помнишь?
‒ Не гони! ‒ Костыль вмиг отрезвел и вскочил на ноги. ‒ Я же не ты! Мне мокруха с какой стати? Я животинка мирная. В основном. Выпил, трахнулся и спатки.
‒ Следователю это расскажешь, если не пронесёт. А если по правде, то успокойся. Ничего не произошло. Ведь так? И вообще, мне домой нужно. Разбегаемся. Мать сутки без присмотра дома сидит, ‒ Юзик с трудом поднялся с дивана и пошёл в прихожую. Хорошо ведь погуляли, правда? Привет, третьему тысячелетию!
Через минуту, Дрыщ, как бы между делом, подошёл к окну и увидел, как Юзик, достав из конуры Рэмбо брюки Костыля, что-то засунул в задний карман и забросил брюки обратно.