Помолвка виконта
Возможно, где-то существует встревоженный жених, который может вызвать на дуэль виконта Уэстона, узнав, что произошло. Одного того, что она оставалась с ним наедине, было достаточно для хорошего скандала. Об этом стоит подумать.
Он накрыл Десиму свободной стороной покрывала и вышел.
Эдам задержался наверху, чтобы поддержать огонь в каминах.
Отрезав себе кусок стилтона [6] в кладовой и выудив из банки несколько пикулей, Эдам к семи часам решил, что ему придется отправиться на поиски пищи или все они будут обречены на голод.
Кухонная дверь скрипнула. На пороге стояла Десима с раскрасневшимся от сна лицом, в наброшенной на плечи шали и с растрепанными волосами, пробудившими в нем желание растрепать их еще сильнее. Эдам поспешно встал, но тут же понял, что оставаться сидеть с аккуратно скрещенными ногами было бы куда предусмотрительнее.
– Я спала, – обвиняющим тоном заговорила она, – в вашей кровати. Чарлтон был бы возмущен.
– Думаю, Чарлтон возмутился бы еще сильнее, если бы я отнес вас и уложил в вашу кровать. Думаете, он пришлет мне вызов?
С улыбкой кутаясь в шаль, Десима вошла в кухню.
– Что за чудесная была бы картина! У Чарлтона неподходящая фигура для дуэлей, не говоря уже о темпераменте. Бейтс и Пру все еще спят, а я проголодалась.
– Я тоже. Вы сказали, что более-менее умеете стряпать.
– Я преувеличила… нет, солгала. – Десима покраснела и уставилась на кончики своих туфель. – Могла бы сказать правду. Может, нам заглянуть в кладовую и посмотреть, что там есть?
Продуктов, которые они разложили на кухонном столе, было немного, но молодые люди и этому обрадовались.
Холодная баранина, сыр, горбушка хлеба, масло и сливовый пирог запивали элем и водой (в случае Десимы). Эдам не припоминал, чтобы когда-нибудь так наслаждался едой.
Было приятно ужинать с женщиной, которая демонстрировала превосходный аппетит и не старалась выглядеть истинной леди. К тому же Десима вообще не была церемонной, она забыла убрать локти со стола в разгар спора об архитектурных вкусах принца-регента [7], размахивала ножом в воздухе, делясь своими познаниями в искусстве разведения лошадей, и хохотала до слез, когда Эдам рассказывал довольно скабрезную историю о двух патронессах Олмакса [8].
– Мне не следовало рассказывать вам это, – с сожалением признал Эдам.
Десима держалась с ним легко и непринужденно, отчего он невольно подумал, что эта девушка ничуть не уступает в беседе эффектным молодым дамам, к которым он привык в лондонском высшем свете. Но Десиме была свойственна очаровательная девичья непосредственность, которой у светских дам просто быть не могло.
– Вероятно, – с усмешкой согласилась она. – Но я рада, что вы это сделали. Они по-свински обошлись со мной, когда я впервые вышла в свет, поэтому мне доставило удовольствие представить их в такой неловкой ситуации.
– Почему они обошлись с вами по-свински? – Ему было трудно представить себе кого-нибудь, нелюбезного с Десимой. – Вы нарушили одно из их нудных правил и станцевали вальс, прежде чем вас одобрили?
– Вальс? – Она уставилась на него как на безумного. – Кто пригласил бы танцевать девушку ростом в пять футов и десять дюймов?
– Я, – просто ответил Эдам. – Вы хотите сказать, что не умеете вальсировать?
– Умею – просто мне никогда не приходилось этого делать на практике. Бедный синьор Маццетти! Он делал все, что мог. От смущения я часто наступала ему на ноги. В общем, хорошо, что меня никогда не приглашали танцевать.
Эдам отодвинул свою тарелку и поднялся. «Должно быть, я спятил», – подумал он.
– Потанцуем?
– Но здесь нет музыки, а кроме того, кто будет мыть посуду?
– Я буду напевать, а посуду мы потом помоем вместе.
В чудесных серых глазах светились испуг и озорство. Эдам предпочитал озорство.
– Я очень энергичный танцор, мисс Росс. Могу я пригласить вас?
Десима поднялась и присела в реверансе.
– Благодарю вас, милорд, хотя боюсь, что меня не одобрили патронессы.
– К дьяволу патронесс. Итак? Раз, два, три…
Он был прав – это нисколько не походило на танец с синьором Маццетти. И Десима могла вальсировать, несмотря на зимние туфли и тяжелые юбки, между кухонным столом и маслобойкой, шкафом и ящиком с мукой, смеясь, подпевая Эдаму, покуда не споткнулась и не оказалась в опасной близости от его груди.
– О боже! – Она дышала с трудом, отчасти от смеха, отчасти от странного возбуждения. – Это бренди… Должно быть, я до сих пор пьяна.
– У вас кружится голова. Отдохните немного. – Серебристо-серые глаза Эдама становились зелеными от пламени свечей. – Просто постойте. – Он не отпускал Десиму, держа ее одной рукой за талию, а другой за руку.
Десима чувствовала, что склоняется к нему, отвечая его призывному взгляду, который так притягивал ее.
Губы Десимы инстинктивно раскрылись. Не следовало пить этот бренди – недаром незамужним девушкам запрещают употреблять спиртное.
Его рот был совсем близко – ей нужно было только чуть приподняться на цыпочках. Ее глаза закрылись. Это вот-вот произойдет. Десима могла думать только о ближайших десяти секундах – дальше не было ничего.
Теплое дыхание щекотало ей губы.
– Десима. – Слово прозвучало так тихо, что она скорее почувствовала, чем услышала его.
– М-м-м?
Звук хлопнувшей двери наверху. Слабый голос:
– Мисс Десси?
Десима моргнула, отшатнулась и нащупала за спиной обеими руками спинку стула.
– Пру. Должно быть, она проснулась. Я поднимусь и посмотрю…
Пошатывающаяся Пру стояла в открытых дверях, сонно моргая в дрожащем пламени свечи, которую Эдам поставил на столе у лестницы. Десима заставила горничную вернуться в спальню.
– Ложись в постель, Пру. Тебя здесь просквозит.
– Мне нужно в уборную, мисс Десима, а я не могу найти ночной горшок.
– Я провожу тебя. В конце этого бокового коридора настоящий ватерклозет.
Обе, нетвердо стоя на ногах, но по разным причинам, с минуту глазели на эту современную роскошь, потом Пру вошла внутрь и закрыла дверь. Радостное возбуждение после танца все еще кипело в крови Десимы, но к нему примешивалось чувство тоски. Эдам почти поцеловал ее. Никто никогда не целовал Десиму, кроме членов ее семьи. «Каким образом мое тело знает, что этого не произошло?» – подумала она, проводя руками по груди и плечам и стараясь отогнать странную дрожь, охватившую ее.
«Вероятно, он считает меня старой девой, изголодавшейся по любви и ласкам». Назойливый внутренний голос нашептывал: «Ты и есть отчаявшаяся старая дева, готовая броситься в объятия первого попавшегося интересного мужчины».
Тарахтение металлического механизма и звук льющейся воды служили уничтожающим контрапунктом к этой неприятной истине. Десима заставила себя сосредоточиться на том, что Пру, очевидно, чувствует себя не так плохо, если смогла справиться с незнакомым устройством.
Горничная вышла из уборной, смущенно моргая.
– Где мы, мисс Десси?
«О боже!» Десима постаралась, чтобы ее голос звучал как можно прозаичнее:
– Это дом лорда Уэстона, он спас нас от снегопада?
– Я не помню никакого снегопада, мисс Десси. И никакого лорда. О, моя голова…
Десима разгладила мятые простыни, взбила подушки и снова уложила горничную в кровать.
– Мы попали в снежную бурю, Пру, и ты заболела, но здесь мы в безопасности. – Она внутренне содрогнулась от собственной лжи. Пру, может быть, в безопасности, но ее хозяйка пребывала в дюйме от серьезной опасности, исходящей в основном от нее самой.
Теперь постель была достаточно теплой, а комната – уютной, благодаря огню, потрескивающему в камине. Десима оставила дверь приоткрытой и пошла взглянуть на Бейтса. Он громко храпел, несомненно под влиянием лауданума и бренди. Она проверила камин в своей комнате и комнате Эдама, прежде чем понять, что оттягивает момент, когда придется спуститься вниз.