Привет, Джули!

А потом она начала забираться на дерево. Девочка в седьмом классе влезала на дерево — прямо на самую верхушку. Зачем? Оттуда она кричала что автобус в пяти, четырех, трех кварталах от нас! И каждое утро мы слушали ее сообщения о движении автобуса.
Джули пыталась заставить меня влезть на дерево вместе с ней.
— Брайс, давай! Ты даже не представляешь, как здесь красиво! Просто дух захватывает! Брайс, ты должен сюда влезть!
Да, я так и слышал это: «Брайс и Джули вместе на дереве...» Второй класс когда-нибудь отпустит меня?
Однажды утром я специально постарался не смотреть вверх, как вдруг она буквально свалилась с ветки прямо на меня. Сердечный приступ! Я упал и повредил шею. Все, с меня хватит. Я отказался ждать поддеревом вместе с этой чокнутой обезьяной. Я стал выходить из дома в самую последнюю минуту, ждал в другом месте, и когда видел приближающийся автобус, вскакивал прямо на ходу.
Нет Джули, нет проблем.
Так я поступал весь седьмой класс и почти весь восьмой. Но несколько месяцев назад кое-что произошло. Однажды утром я услышал шум на холме и увидел, как там останавливаются большие машины. Какой-то мужчина принялся орать на Джули, и у дерева тут же собралась толпа.
Я слышал, как другие ребята уговаривали ее слезть с дерева. С ней все было в порядке — в этом мог убедиться каждый, у кого была пара ушей — и я никак не мог понять, о чем вообще спор.
Я поднялся на холм, подошел поближе, увидел, что держат мужчины в руках, и сразу понял, почему Джули отказывалась слезать с дерева.
Бензопилы.
Не поймите меня превратно, ладно? Это дерево было уродливым мутантом. А защищала его Джули — самая приставучая и всезнающая девчонка в мире. Но у меня внутри все перевернулось. Джули любила это дерево. Как бы глупо это ни было, она его любила, и спилить его означало распилить на части ее сердце.
Все пытались уговорить ее спуститься. Даже я.
Но она наотрез отказалась спускаться и даже попыталась уговорить нас подняться.
— Брайс, пожалуйста! Поднимись ко мне. Они не спилят дерево, если мы все на него влезем!
Несколько секунд я раздумывал. Но потом приехал автобус, и я плюнул на это. Дерево было не мое и не Джули, хотя она и вела себя так, словно оно принадлежало ей.
Мы сели в автобус, а она осталась, но в школе было тоскливо. Я все время думал о Джули. Сидит ли она по-прежнему на дереве? Арестуют ли ее?
Когда вечером мы вышли из автобуса, Джули не было, а от дерева осталась только половина. Верхних веток, где застрял мой змей, и где она так любила сидеть, не было.
Мы немного посмотрели, как работают мужчины. Щепки летели во все стороны, пила словно вгрызалась в ствол. Когда спилили все ветки, дерево стало казаться голым, и через несколько минут я ушел. У меня было такое ощущение, будто я стал свидетелем расчленения тела. Мне хотелось плакать. Плакать. Из-за дурацкого дерева, которое я ненавидел.
Я пошел домой и попытался обо всем забыть, но меня не оставляла мысль: «А не должен ли я был влезть к ней на дерево? Принесло бы это какую-то пользу?»
Я собирался позвонить Джули и сказать, как мне жаль, но так и не сделал этого. Это было бы слишком, ну, я не знаю, странно.
На следующее утро Джули не пришла на автобусную остановку, и на обратном пути из школы я ее тоже не видел.
А потом вечером, прямо перед ужином, дедушка позвал меня в гостиную. Не сам позвал. Нет. Он попросил маму сделать это.
— Я не знаю, в чем дело, милый, — сказала она. — Может, он просто хочет получше узнать тебя?
Здорово. Этот человек жил здесь уже полтора года, но именно сегодня решил узнать меня получше. Но ведь я не мог отказать ему.
Мой дедушка довольно крупный мужчина с мясистым носом и зализанными назад волосами. Он носит спортивный костюм, и я никогда не видел на нем щетины — он бреется трижды в день. Это его главное занятие днем.
Руки у него тоже мясистые. Это особенно заметно, если посмотреть на его обручальное кольцо. Он никогда его не снимает, и хотя мама говорит, что так и должно быть, я думаю, чтобы его снять, дедушке пришлось бы отрезать палец.
Когда я подошел к нему, эти большие руки, сложенные вместе, покоились на газете у него на коленях.
Я сказал:
— Дедушка, ты хотел меня видеть?
— Садись, сынок.
Сынок. Все это время он не хотел знать меня, а теперь «сынок»? Я сел в кресло напротив него и стал ждать.
— Расскажи о твоей подруге, Джули Бейкер.
— Джули? Она не совсем моя подруга!..
— Почему? — спросил дедушка очень спокойно, словно знал ответ.
Я начал объяснять, но потом задумался и спросил:
— А почему ты спрашиваешь?
Он развернул передо мной газету, и я только сейчас понял, что вся первая полоса посвящена Джули Бейкер. Там была огромная фотография: она сидела на дереве, окруженном пожарными и полицейскими, и еще несколько маленьких фотографий, разглядеть которые я не мог.
— Можно я посмотрю?
Дедушка поднял газету так, чтобы я смог разглядеть статью.
— Почему она не твоя подруга, Брайс?
— Потому что она... — Я потряс головой и сказал: — Просто ты не знаешь Джули.
— Я бы хотел узнать.
— Почему?
— Потому что она очень сильная личность. Почему бы тебе как-нибудь не пригласить ее?
— Сильная личность? Дедушка, ты не понимаешь. От нее одна головная боль. Она всезнайка, выпендрежница, да еще и жуткая прилипала!
— Так, значит?
— Именно! Именно так! Она преследует меня со второго класса! Дедушка нахмурился, посмотрел в окно и сказал:
— Они живут здесь так давно?
— У меня такое чувство, что они все родились здесь! Он нахмурился еще больше, снова перевел взгляд на меня и произнес:
— Знаешь, не всем так повезло с соседками.
— Тогда они счастливые люди!
Дедушка долго и пристально изучал меня. Я спросил:
— Что?
Но он не ответил. Просто продолжал рассматривать меня, но я больше не мог этого выносить — я отвел взгляд.
Я понимал, что это мой первый настоящий разговор с дедушкой. Его первая попытка заговорить со мной. Но интересен ли я ему? Нет! Он хочет знать о Джули!
Просто встать и уйти я не мог, но мне жутко хотелось поступить именно так. Но я почему-то знал, что если сделаю это, он больше никогда не заговорит со мной. Даже соль не попросит передать. Так что я сидел словно на допросе с пристрастием. Он злится на меня? Но за что? Я ведь не сделал ничего плохого!
Когда я снова посмотрел на дедушку, он протягивал мне газету.
— Прочти это, — сказал он. — И отбрось все предубеждения.
Я взял газету, а дедушка снова уставился в окно. Я понял, что должен уйти.
Я жутко злился, поднимаясь к себе в комнату. Хлопнул дверью, плюхнулся на кровать и бросил газету в ящик стола. Будто мне нужно знать о Джули Бейкер что-то еще!
За ужином мама спросила меня, почему я такой нервный, и постоянно поглядывала на дедушку. Соль и этот вечер дедушке не понадобилась, и это хорошо, потому что я мог ненароком просыпать все на него.
Сестра и папа, как всегда, были заняты. Линетта выбирала изюм из морковного салата, а потом долго стаскивала кожу с куриных крылышек. Папа тем временем завел тоскливый разговор о политике и управлении.
Его никто не слушал, и на этот раз мама даже не притворялась, что слушает. И она впервые не пыталась убедить Линетту, что блюдо гораздо вкуснее, если ничего из него не выковыривать. Мама не сводила глаз с меня и дедушки, стараясь понять, что между нами произошло.
Не то чтобы на меня это сильно подействовало. Да и в конце концов, что я ему такого сделал? Ничего. Абсолютно. Но он, похоже, так не считал. Поэтому я старался почти весь ужин на него не смотреть. А потом я решился.
Он все так же изучал меня. Но взгляд был не злой или серьезный, а мягкий. Какой-то отеческий. Меня это жутко удивило. Да что с ним такое?
Больше я на него не смотрел. И на маму тоже. Я просто уткнулся в свою тарелку и притворился, что слушаю отца. При первой же возможности я извинился и ушел в свою комнату.