Слоник из яшмы. По замкнутому кругу

— Почему?
— Он видел Юсова в брезентовом плаще, шляпе и в очках, у нас же на фотографиях люди хоть и с бородой, но без верхней одежды и очков, кроме одного, я не знаю, кто это…
— Покажите.
Я достал из кармана фотографии бородачей и показал человека в плаще и шляпе.
— Это начальник геологической партии «Уралзолото», один из самых уважаемых людей в городе — Ивакин Петр Валерьянович.
— Времени осталось немного, увидим. К вам просьба, Владимир Иванович: позвоните в отдел культуры, попросите срочно принять нас, а я пойду к себе.
Когда я вернулся к себе, меня уже ждал старший лейтенант Лунев.
— Товарищ майор, проверку авиапассажиров закончили. — Он вынул из планшета блокнот. — Осталось два человека, которых никто не знает. Второго мая из Свердловска в Москву первым рейсом вылетел Рубцов Г. И., а третьего из Москвы вторым рейсом — Юрков И. Г. Теперь мы установим бортпроводниц этих самолетов и пригласим их на беседу. Думаю, что удастся выяснить, одно это лицо или два.
На чистом листе бумаги я написал:
«1. Родионов Богдан Т.
2. Рубцов Г. И.
3. Юсов Аркадий Борисович.
4. Юрков И. Г.».
— Посмотрите, Евгений Корнеевич.
Положив локти на стол, Лунев взял в руки листок и улыбнулся.
— Интере-е-сно получается!.. Он псевдонимы выбирает на две буквы: «Р» и «Ю». Какой-то странный педантизм!
— Обобщение делать рано, еще не беседовали с бортпроводницами, но в чем-то вы правы. Все это наводит на размышления. Так и хочется назвать пятого…
— Пятого? Кого же?..
Постучав, в кабинет вошел капитан Трапезников, поздоровался и сказал:
— Привез вам Тарасова. Настроение у парня боевое. Люба ему так и сказала: «Возвращайся домой чистый, без груза прошлого!»
— Давайте его, Игорь Емельянович!
Трапезников вышел из кабинета, а Лунев встал подальше и отвернул портьеру, словно сейчас его больше всего интересовал открывшийся из окна городской пейзаж.
Вошел капитан с Тарасовым. Парень поздоровался, подошел к столу и, неловко перебирая борт куртки, выжидательно на меня уставился.
Трапезников с Луневым уселись в дальнем углу и, не обращая на нас внимания, на полутонах затеяли какой-то разговор.
— Садитесь, Тарасов. — Я указал ему на стул. — Нас интересует ваше знакомство с Юсовым, кража бумажника и чемодана. Словом, расскажите все, не опуская ни одной мелочи. — Я включил магнитофон. — Сперва, Тарасов, кратко ваши анкетные данные.
— Тарасов Вадим Нефедович. Родился в 1939 году на Брянщине. Родителей не знаю. Воспитывался в свердловском детдоме. Кончил пять классов школы и училище фабрично-заводского обучения. Получил квалификацию фрезеровщика. Работал на заводе… Потом вожжа под хвост попала и пошел под уклон на полусогнутых…
Нервничая, парень неистово тер нос рукой, другого платка у него не оказалось, а торчащий из верхнего кармана, видимо, был дорог ему как память.
— Достаточно, Тарасов. Переходите к интересующему нас вопросу.
— Слышал я разговор двух женщин, кажется, это было в начале апреля. Одна; которая помоложе, жаловалась на детей: мол, нет в них никакой благодарности; растишь их, ходишь за ними, а встанут на ноги, и ты для них все равно что отрезанный ломоть. А другая ей говорит, что бывают разные дети. Вот у них живут квартиранты, старые люди, приехал к ним сын, служит капитаном в бухте Нагаева, так он привез полный карман денег, чтобы купить старикам в кооперативном доме квартиру…
Тарасов попросил разрешения напиться, налил из графина стакан воды, выпил залпом, вынул из верхнего кармана платок и вытер губы. Затем на столе разгладил его ребром ладони, тщательно сложил и заправил в карман. Мне запомнился морской пейзаж на платке, многоцветная радуга и белый парус.
— Проводил я до дома старушку, — продолжал он, — дождался капитана из бухты Нагаева. Ходил за ним по городу весь день. Все хотел ему помочь деньги истратить, нет, не светит, но вижу: деньги он носит при себе. На второй день идет капитан в гастроном, я за ним, стою и к нему приглядываюсь. Вдруг замечаю на себе колючий взгляд — мужик в брезентовом плаще, шляпе и очках, тряпицей на переносье перевязанных, смотрит за мной, зенки не спускает. Чего, думаю, ему надо? Куда я — туда и он. Прилип как банный лист. Подходит для меня важная минута, капитан через головы людей протягивает руки за покупками, а пиджак на нем оттопыривается и лопатник запросто уголок показывает. Обернулся я, смотрю, мужик в очках исчез. Я — раз!.. Да мимо! Капитан кричит громким голосом: «Держи вора!» Я — к двери. Выскочил на улицу. У самого края стоит заведенный черный «Москвич», дверца открыта, и давешний мужик мне машет рукой в черной перчатке. Я бросился на сиденье, машина — ходу. Капитан выскочил на улицу, кричит: «Вот он! Держи его!» И за нами. Добежал до такси, что-то кричит и в нашу сторону показывает. Куда мы едем, не знаю, поначалу я все через заднее стекло смотрел, догонит или нет. Потом говорю, больше про себя; «Номер бы не записали». А пахан мне спокойно: «У меня этих номеров в багажнике десяток!» Отдышался я, стал понемногу в себя приходить, глянул вперед — мать честная, куда мы едем? Хотя я здесь более двадцати лет прожил, место мне незнакомое. Останавливаемся возле глухого забора, у ворот. Пахан выходит, своим ключом открывает калитку, мы входим во двор. Большой пес на цепи признал пахана, поприветствовал. Подошли к крыльцу, поднялись по ступенькам. Он из-за притолоки достал согнутую и на конце расплющенную толстую проволоку. Сунул ее в отверстие, нащупал концом задвижку и повернул. Через кухню мы прошли в комнату. На стене висят два портрета в дубовых рамах. На одном усатый гражданин в старомодном пиджаке, на другом толстая женщина, невестой одета. На столе ведерный самовар. Стулья с высокими спинками, кожей обиты. Диван со спинкой. Пахан говорит мне: «Я поставлю в сарай машину, вернусь, постучу в окно, ты мне откроешь». Я пошел за ним на кухню, задвинул засов. Потом он вернулся. Ни плаща, ни шляпы не снимает, очки тем более. Поставил пахан на плитку еду, а руки в перчатках, на стол пол-литра, сгонял меня в погреб, лаз из кухни, достать из бочки соленых груздей. Сели мы за стол. Он больше мне наливает, а сам пригубит, и все. Говорю: «Как же, пахан, звать тебя?» — «Паханом назвал, паханом зови!» — отвечает. Разговор у нас не получается, молчит старик как сыч. Поел я картошки со свиной тушенкой, выпил, закусил солеными груздями. Он говорит: «Ложись на диване. Разбужу рано, дело есть. Для надобности в углу ведро». Сказал и из комнаты вышел. Слышу: в двери щелкнул замок. На кухне он еще чем-то погремел и затих. Я прилепился к окну, долго стоял, но во двор пахан не выходил. «Смешно, думаю, вроде я под арестом!» Дернул раму, окно открывается. «Порядок, — подумал я. — В случае чего, уйду через окно, пес на привязи, не достанет». И лег на диван. Проснулся я оттого, что старик поднял меня за плечи и посадил. Вышел я на кухню, умылся. Ходики показывали восьмой час. Пахан поджарил сало и залил яйцами. На другой плитке бухтел кофейник. Поели мы, выпили кофе со сгущенкой. Он говорит: «Слушай меня внимательно. Если бы не я, ты бы нюхал хлорку в тюремном нужнике. Ты мне обязан и должен со мной рассчитаться. Сейчас мы поедем с тобой на бан…»
— Старик так и сказал «на бан»? — прервал я Тарасова.
— Нет, он сказал «на вокзал». «Из Верхнеславянска, — продолжал он, — в девять тридцать приходит поезд. Я тебе покажу человека, он прибывает этим составом, ты вытащишь у него бумажник. Мне нужны документы, остальное твое, кроме того, получишь еще двести рублей. Я буду тебя дожидаться в пивной на площади. Согласен?» Что ж, думаю, дело подходящее, согласился. На вокзал мы ехали двумя автобусами, с пересадкой. Вышли на платформу. Пахан вроде читал газету. Через двадцать минут пришел поезд. «Вот он!» — говорит. Смотрю, парень лет тридцати, шляпа, в руке чемодан. Я за ним. Он в камеру хранения, сдал чемодан, бирку в бумажник, а бумажник в задний карман и бегом на автобусную стоянку. Народу — что людей! Подошла машина. Давка. Я его сзади подпираю, кричу: «Проходите вперед!» — и увел бумажник. Он влез на верхнюю ступеньку, пять мне протягивает и кричит: «Товарищ, давайте руку! Уместимся!» — «Спасибо, отвечаю, я подожду другого!» И — в пивную. Пахан занял угловой столик, потягивает пиво. Усы в пене, для меня стоит налитая кружка. Я сел, отпил глоток, под столом пульнул ему бумажник. Старик быстро посмотрел его, вытащил паспорт, военный билет, заводской пропуск и жетон. «Что это? — говорит. — Он сдал чемодан на хранение?» — «Я сам видел», — отвечаю. «Возьми жетон и получи чемодан. Его фамилия Якуничев. За чемодан доплачиваю еще двести рублей». Смешно мне стало, деньги у него легкие, столько монет ни за понюх табаку! Принес я чемодан. Пахан открыл в ножичке шильце, ковырнул, поднял крышку, поглядел, что в нем, достал тетрадку, перелистал. Вижу, доволен. Опустил в чемодан четыре сотни и говорит: «Чемодан твой, бери его. Помни: я тебя не знаю, ты меня не знаешь». Встал и ушел. За пиво было заплачено. Я пошел на базар, разыскал барыгу и сбыл ему чемодан по дешевке. Были в нем еще четыре десятки, две по двадцать пять, я взял их и слоненка. На такси поехал в сторону Верх-Исетского завода, в том районе у меня жил корешок, я решил с ним выпить по случаю удачи. И вот тут начинается главное…