Рядовой (СИ)
Сердце сжалось от догадки, и я, встав, сам разозлился.
— Так вот к чему мое повышение?
Он попытался было встать и тут же свалился от слабости.
— Путиш… прости… я лишь обратил внимание воеводы, что ты набил офицеров в первом же построении перед врагом. Ты, а не ваш капитан Важега. Он себе всегда приписывал заслуги вашего отряда. А еще заметил ему, показав на тех, кого ты освободил… они все помнят лишь тебя. Ты представлен к высшей награде и тебе дадут офицерское звание и также твоему сыну, — он смотрел на меня потеряно и расстроено. А я, опустив голову, лишь небрежно бросил:
— Ваша светлость, там карета ваша пришла. Извольте, вас проводит Аштан.
Он лишь усмехнувшись, начал одеваться. Аштан помог ему, Циате, поблагодарив его коротко, зашел в карету и сказал Аштану:
— Ты не передумай на счет лекаря. Благородное занятие. И дядьке твоему по карману, также у меня ночуй иногда. Я предупрежу слуг. Тебе комнату устроят.
Аштана было и не узнать. Он весь засветился и, повернувшись ко мне, вновь повернулся обратно.
— Спасибо, спасибо, ваша светлость, — он чуть было не побежал вслед за каретой, пока я, рыкнув на него как следует, не остановил его. Он смущенно остановился и махнул офицеру, что уже и не смотрел на нас, задрапировав окно занавеской.
— Он такой добрый, а ваш воевода просто… просто самый!!! — он не находил слов, прыгая с одного места на другое. Теперь и я начал одеваться.
— Одевайся. Пошли в гостиницу. Сегодня еще там поспим. А завтра крышу будем класть. Вот и посмотрим на слово воеводы. Мы им как диковинка, Аштан! Ты не думай, что за так они тебе все дадут. Нет. Этот мир жесток. Тебя сомнут как кость и не подавятся. На кой ты им нужен? Ты им никто, и звать тебя никак. Не сословное у тебя имечко, как и у меня.
Что мне нравилось в этом пареньке — то, что он не спорил. А молча кивая, слушал мои наставления, пока мы шли до гостиницы, и там зашептал, показывая мне на угол дома. Там стоял у своей кареты Циате. Он целовал какую-то девушку, прижимая ее за осиную талию к себе. Девушка была из высших, судя по одеже. Я, стиснув челюсть, лишь кивнул ему.
— Что ты можешь сказать в свое оправдание, рядовой Путиш? Ты занимался прелюбодейством с вашим замвовом. По законам гарнизона ты приговорен к трибуналу. Замвов Циате Воскоцких не дал решающего балла в твое оправдание. Значит, это желание мужеложства было от тебя. Приговор исполнят завтра с утра. Оправдательное слово не даем.
Огромная комиссия из десяти офицеров, насмешливо смотрит на меня с пошлыми улыбками. Сам Циате улыбается той улыбкой, что говорит, что, типа, ведь он не настаивал ни на чем. Виноват только сам я. Аштан неверяще смотрит на меня сквозь толпу соглядатаев и мотает головой неверяще, с глазами, наполненными слезами. Сердце бухает в ноги от каждого шага в темницу, и я чувствую, как меня сбоку куда-то тянут… хрипло пытаюсь что-то сказать, но чувствую, как сбоку замахиваются на меня, и с рыком ловлю руку, просыпаясь от ужасного сна. Рядом стоит полуголый Аштан и стонет от боли. Руку я схватил во сне, оказывается, его. Отпускаю его, и голова вновь падает на подушку. Сперма скоро в голову пойдет от мыслей о Циате.
— Дядя… прошу… ты стонал!!! Прости…
Киваю, облегченно вздыхая. Вот ведь, приснится же! Аштан вновь ушел на свою кровать, и я, вздохнув глубоко, спросил виновато:
— Что, громко кричал-то?
Он отозвался не скоро.
— Ты странно больно говорил… «Циате, не надо, Циате, нам худо будет».
Я, покраснев как рак, чуть не зарычал от бешенства. Все, надо к девкам или шлюхам-парням. Резко сажусь и цежу зло:
— Я сейчас приду. Ты это… не жди меня.
Он кивнул и, закрывшись одеялом, замер.
В этой таверне хороший плюс. Парни, что желают заработать своим телом, приходят сюда после часу ночи. Так и есть. Вот, двое ходят. Видимо, только пришли. Один из них был в маске. Я, окликнув его, показал золотой, и он, на миг остановившись, кивнул быстро и показал мне на рот. Поняв, кивнул. Значит, не будет говорить. Ну, тем лучше. Комнату купил быстро, до утра. И, нетерпеливо подталкивая парня впереди себя, сразу задул свечу на столе, давая парню раздеться. Не сразу получилось возбудиться. Ох, не сразу, перед глазами так и стоял ротный. Но парень неожиданно для меня встал на колени передо мной, сидящим на кровати, и, стянув с моей помощью с меня штаны, начал ласкать ртом мой член. Охнув от непривычной ласки, застыдился и неожиданно кончил так, что звезды из глаз чуть не выскочили. Хорошая шлюха! Он дал мне передохнуть, давая мне поласкать свое тело. На кровать, конечно, мы не влезли. Я огромный, и парень был почти на мне.
Я думал, он сбежит, как это делали многие, увидев мой член, и удивился, когда тот начал по чуть-чуть садиться на мой член верхом. Это было мукой для меня, я-то хотел грубо войти, дернуться несколько раз и кончить, деньги пихнуть на восстановление и сбежать. Ан, нет! Он сел лишь на половину и замер, не снимая своей маски. А ведь как же он ласкал-то меня ртом? Видимо, снимал все же. Закатываю глаза от удовольствия и нетерпеливо переворачиваю его, подминая под себя. Встав на колени, заламываю тело парня под себя и пытаюсь втиснуть свой член в него. Как есть — полчлена входит, а дальше никак. Но мне уже и этого достаточно. Вхожу в него по чуть-чуть и резко выхожу не до конца и вновь с удара не до конца вхожу. Он стонет сипло и тяжело дышит. Трогаю его член, и он, замирая, охает, чувствую, как его член в моих руках начал пульсировать, и удивленно присвистнул. Вот это шлюха!!! Всем шлюхам шлюха! Это ж сколько раз он кончит за сегодня. Хотя, может, и отпущу его сегодня от себя. Он вытягивается подо мной, нежно прижимаясь своей попой к моему паху. Усмехаюсь про себя. Погоди, для меня еще и ночь не настала.
В дверь стучат, и я вскакиваю стыдливо.
— Ваш ужин, — говорит мне буфетчик, и я торопливо забираю у него из рук поднос.
Дверь закрываю на все засовы и, повернувшись к мужчине, да, мужчине, зря я назвал его парнем. Это взрослый мужчина, но вот он встает с постели и, не снимая маски, показывает на стол. Ставлю понятливо поднос и говорю виновато:
— Перекуси хоть. Вас не кормят ведь обычно.
Он вдруг мотает головой и садится на кровать, глядя на меня. В свете луны лица его не видно. Тело лишь белеет. Сажусь на стул и смотрю на него. А тело у него красивое, и руки ухоженные. Видимо, давно на этом поприще. А немой — то язык, наверное, отрезали. С ними так делают давно уже. Хотя, запретили это, опять же давно.
Он, встав на колени, так и шагает ко мне и, вдруг приподняв маску над моим членом, начинает его посасывать, стону от накатившего желания и чуть прижимаю его голову к своему члену. Он задыхается, но не дергается даже. Расставляю ноги пошире и, задыхаясь, шепчу:
— Циате! Давай… да… да!!!
Тот встает с колени и, встав ко мне спиной, присаживается на мой член. Охаю от его тесной глубины и, сжав его бедра, вскидываю его на себя и, приподняв так, насаживаю его не до конца на себя, боясь, что сделаю больно. Он и сам стонет от ритмичных движений. Он кончает первым, а я уже не могу сдержаться и что-то шепчу ему невнятное, не понимаю своего утробного и кусаю в районе шеи, там, где она только начинает переходить в плечо, он стонет от боли, но я удерживаю, пока наконец, сжав его еще сильнее на себе, не начинаю кончать, погружаясь в него все глубже и глубже, так, что насаживаю до конца. Он пытается вырваться из моей мертвой хватки, но я сам уже не могу себя остановить. Понимая, что делаю ему больно. Вдруг он замирает и начинает дергаться на мне так, что я уже прихожу в себя и пытаюсь его снять. Но он лишь еще раз кончил. Успокоено выдыхаю и отдаюсь своему желанию полностью.
Давно я не знал такой шлюхи, вернее, мое тело не знало такого выносливого человека, что сможет меня выдержать и не убежать. Я вытрахивал его уже полностью во всю силу до утра. То медленно, то быстро, кончая как киончо. И потом, оставив его спящим и уставшим, приплатил ему сверх золотой и довольный пошел уже в свой номер. Там, завалившись в свою постель улыбнулся этой хорошо закончившейся ночи. Пусть я и был без Циате, но время я выиграл. Теперь могу и без дрочки в кулак долго обходиться. Шлюха был самое то. Словно для меня рожденный. Остальным всегда больно делал.