Серый мир

— Да-а, конец Ваське, Драконьи горы — это верная смерть, — грустно произнес Митяй.
— Зови эту Петровну, разговор у меня к ней будет, — прохрипел я из последних сил.
— Дурак ты, человек, сказано тебе: не в деньгах дело, — усмехнулась бабка. — Для таких дел настрой нужен.
— Веди её, я вместо сына её, Васьки, на каторгу поеду, — устало произнес я и опять потерял сознание.
В себя я пришел от того, что кто-то щупает мою грудь, пальцы были тонкие, но нажимали они очень сильно.
— Очень сильная порча на нем, удивительно, как до сих пор жив. Хотя по тому, какая у него дыра в энергетике, нет ничего удивительного — весь негатив уходил, а ему достались только излишки, но все равно с таким проклятьем дольше часа не живут. — Голос был очень мягким. — Открывай глаза, я же вижу, что ты уже пришел в себя.
— А толку открывать глаза, если я ослеп, — грустно произнес я, но веки все равно поднял, резкая вспышка света ударила по глазам. Зрение ко мне вернулось, это хорошо, да что там, это просто замечательно, я с детства очень сильно боялся ослепнуть.
— Это правда, что хочешь заменить моего сына в тюрьме и отправиться вместо него на каторгу? — произнес чей-то мелодичный, слегка хрипловатый голос. — Зачем тебе это? Драконьи горы — это верная смерть, пускай не сразу, но с Драконьих рудников еще никто не возвращался живым. Никогда!
— Это я и без вас знаю! — зло огрызнулся я. — Вы мне лучше скажите, меня излечить можно? А то тут некоторые особо вредные бабульки утверждают, что не доживу я до утра! Если это так, то наш дальнейший разговор теряет всякий смысл!
— Нет, ты посмотри на него, одной ногой уже в могиле, а еще и торгуется! — Узнаю скрипучий голос Митиной бабки. — Ты его, Клавка, не лечи, он всяко тебя обманет, у него же на лбу написано, что он врун и шельмец!
— Нет, баба Нюра, этот не обманет, — уверенно произнес грудной голос. — Ведь не обманешь, а, горец?
Вот, блин, как она догадалась, что я принадлежу к клану Гор? Оставлять свидетелей за спиной опасно, но что делать, без их помощи мне верная смерть. Да-а, задача!
— Вы, тетенька, ошибаетесь, я к жителям гор отношения не имею, — попытался отвертеться я. — Вы меня с кем-то перепутали.
— Хорошо, если я ошиблась, то тебе ничего не стоит принести клятву на крови во имя здравия Горной Княжны, — с издевкой в голосе произнесла целительница. — Ведь так?
Клятва на крови — это не просто так, этого обета нарушать нельзя, и не потому, что совесть замучает. Нет, совесть здесь ни при чем: нарушивший клятву умрет в страшных муках. Весь фокус в том, что во время принесения подобной клятвы ты как бы связываешь воедино слова обета и свою внутреннюю энергетику, которая в свою очередь зависит от клана, к которому ты принадлежишь. Подобная клятва приносится в присутствии мага или чародея. В общем, подловила меня эта Клавдия Петровна, и дело тут даже не в клятве, мне все равно надо в Драконьи горы, так что клятву я не нарушу, дело в том, что магичка легко определила мою клановую принадлежность, а если она смогла, то и другие смогут.
— Клятву я принесу, — повернув голову и посмотрев ей в глаза, уверенно произнес я. — А вы? Вы меня излечите?
— Скажу честно — попробую. Случай у тебя непростой, я такой порчи еще не видела. Я не понимаю, почему ты еще жив. Митяя я уже послала, он принесет все необходимое, твоих денег и автоматов едва хватит на все нужные для лечения ингредиенты.
— Проще было дать ему умереть, — проскрипел старушечий голос в углу.
— И вам, бабуля, долгих лет жизни и крепкого здоровья, — не остался в долгу я.
На улице прогромыхали чьи-то шаги, и в баньку ввалился медведь, вернее, мужчина огромных размеров, банька, и без того маленькая, сразу показалось еще меньше. На вошедшем был одет легкий бушлат, под ним свитер. Шапки на голове не было, хотя с такой густой и длинной шевелюрой он мог не бояться застудить голову. За спиной великана маячило испуганное лицо Митяя.
— Клавдия, тебе кто давал право распоряжаться общинными запасами стратегического значения? — пробасил великан.
— Петр, ты не забыл, что это лично мои камни и травы? — сухо ответила целительница.
— Ну и что, что нашла их ты, но тратить их на чужака я не дам! — Великан, коротко размахнувшись, влепил кулаком в бревенчатую стену бани. Стены содрогнулись, как будто в них попал снаряд.
— Эй, поосторожней! — запричитала старуха. — Ты, бугай окаянный, еще мне баню развали. Размахался своими кулачищами.
— Этот чужак, как ты выразился, может спасти моего сына, заменив его собой на каторге, — парировала Клавдия. — Или ты хочешь сказать, что мой сын — тоже чужак?
— Не хочу я такого сказать. Чего ты начинаешь? Сын твой не чужак, это и ежу понятно. Помощь, может, какая нужна? — явно смутился великан.
— Все, что нужно, у меня есть, все зависит от того, переживет он эту ночь или нет, — сказала Клавдия. — Вон баба Нюра мне поможет. А ты, Петр, иди, не надо тебе на это смотреть.
Большой человек Петр вышел, а на пороге возник Митяй с большой холщовой сумкой в руках, он подошел к столику и начал выкладывать на стол все, что было в сумке. Клавдия начала рисовать мелом на полу какие-то символы.
— Митя, запомни: когда мы закончим, баньку придется сжечь, — громко, так чтобы услышала и баба Нюра, сказала Клавдия. — А сейчас иди, запарь травы.
— Как это баньку сжечь? — удивленно ахнула вредная старуха, — Клавка, ты с ума сошла, не дам баню жечь!
— Баб Нюра, успокойся, сын вернется, он тебе новую баню поставит, лучше старой, так что ты еще и в выигрыше останешься, — устало произнесла Клавдия. — Все, хватит говорить, пора начинать!
Все, что дальше со мной происходило, я помню урывками и очень смутно. Вначале мое тело стащили на пол и расположили его в центре рисунка, нарисованного мелом на полу. Клавдия взяла у меня из вены кровь и с помощью этого же шприца полила линии рисунка моей кровью, потом я потерял сознание. В те моменты, когда сознание возвращалось ко мне, мне казалось, что мое тело стало невесомым. Нет, не так, тело осталось лежать на полу, а я парил над ним, как воздушный змей парит в потоке восходящего горячего воздуха, так и мое сознание парило в потоке энергии, которая наполняла внутреннее пространство старой бани. Хотелось взмыть выше, лететь быстрее, а не парить на одном месте, но что-то меня держало, как воздушного змея держат за натянутую бечевку, так и мне что-то мешало оторваться от моего тела и взмыть в потоках восходящей энергии. Но даже этот небольшой полет давал ощущение свободы. Безграничной свободы, как будто я стал частью чего-то огромного и светлого, все вдруг встало на свои места. Я понял, что должен делать и для чего существую. Мне нужно только одно — ощущать стремительную силу потока, быть частью его. Пусть хоть маленькой частичкой, пусть такой медленной и неуклюжей, но лететь, стремиться вперед, быть частью целого. Поток вдруг как-то резко, рывком, стал быстрее, а я поднялся еще выше, почти под потолок бани. Теплые струи энергии, наполнявшие каждую клеточку моего сознания, стали горячими, вначале это было приятно, но становилось все горячее. А потом пришла боль. Боль! Я все так же продолжал лететь вперед, но поток вокруг меня был уже не теплым, как божественная нега. Нет, теперь он был подобен огненной лаве. Он был до того горячим, что на какое-то мгновение мне показалось, что на самом деле он обжигает не огнем, а холодом. Жутким холодом, как из космоса, когда мгновенно замерзшее мясо начинает отваливаться от костей.
Яркая вспышка — и темнота. Нет больше потока. Боли тоже нет. Есть только темнота и пустота. Я всегда знал, что у пустоты обязательно чёрный цвет. Чёрный-чёрный. Чернее ничего быть не может. В этой пустоте я окончательно и растворился. Я перестал быть собой. Я сам стал пустотой. Я умер.
Когда я открыл глаза, то вначале даже не понял, что передо мною. Как будто я смотрю на кусок дерева через увеличительное стекло: вот видны древесные волокна, а вон там, с краю этой деревяшки, видны следы пребывания древоточца, все было настолько крупным, что казалось, что кто-то просто увеличил обычную деревянную доску в сотни раз. Я попытался пошевелить рукой, мне хотелось пощупать то, что я вижу, может, я просто сплю и это сон. Резкая боль в руке заставила меня сморщиться, а когда я опять посмотрел перед собой, то видение прошло. Я лежал на кровати, и надо мной был обычный дощатый потолок, который есть в любом крестьянском доме. В целом, я чувствовал себя нормально, присутствовала общая слабость, но голова была ясная, и особо ничего не болело, только рука сильно затекла и пульсировала, оттого что я ей начал шевелить, по жилам побежала кровь.