Серый мир
В ответ Жук начал перечислять все достоинства этого мира, но я особо не прислушивался — не было особого интереса, да и, честно говоря, преимущества были так себе — по большей части они могли не заинтересовать, а наоборот, отпугнуть нормального человека, привыкшего видеть мир через экран телевизора. Меня сейчас больше волновало, что делать с этим ученым-вирусологом.
— Кот, а ты что думаешь по этому поводу? — решил я обратиться за помощью к Даймону. — Как думаешь, что лучше: оставить ученого в живых или убрать его сейчас, по-тихому.
— Человек он хороший, добрый. Немного странный, но для ученого и фаната своего дела — это нормально. Жалко такого убивать, но и в живых оставлять нельзя, такой бед много натворить может, — ответил Даймон. — Но трогать его раньше времени нельзя. Его жизнь — это пропуск на рудник, если сохранишь его жизнь, то это даст тебе шанс добраться до руководства рудника. Я думаю, что они точно захотят встретиться с тем, кто сохранил жизнь вирусологу.
— Ну и что делать? Оставлять в живых или нет?
— «Отсроченная смерть».
— Чего? Что еще за «отсроченная смерть»? Предлагаешь проклятье на него наложить? Не получится, следы проклятья уловит любой датчик, даже «градусники», которые установлены в этом лагере.
— Проклятье — это прошлый век, уровень детского сада. «Отсроченная смерть» — это особая программа, которая изнашивает организм человека. Ученый просто умрет через пару дней, и никакого следа магического воздействия. Жил, жил себе человек, а потом — бац и умер.
— Отлично, это то, что надо! Что от меня требуется?
— Ничего особенного, всего лишь тактильный контакт.
— Чего? Какой контакт?
— Да просто прикоснись к нему, и все.
Ну надо так надо. Профессор и Жук яростно спорили, доказывая друг другу свою точку зрения. Профессор пытался объяснить Жуку невозможность жить в мире, где нет государств, нет милиции, нет ничего, к чему привыкла интеллигенция, есть только анархия и балом правит сила. Как говорится, «прав тот, у кого больше прав». Жук в ответ утверждал, что этот мир намного честнее и правильнее, чем старый, потому что в том, старом, мире все то же самое, но прикрытое лицемерными правилами, которые работают только против серой массы. А тем, кто выше народа, тем можно все. Нет, в этом мире тоже не все так гладко, есть свои микрогосударства, в которых всем заправляют главы кланов. В этом мире есть рабство, есть каторги, есть смертная казнь, но самое главное — в этом мире есть право выбора, каждый сам определяет, где и как он хочет жить. Есть право отстаивать свои интересы и свой образ жизни с оружием в руках. Хотят казаки или лесовики жить отдельно и не подчиняться никому? Ну что ж, это их право. Если кому-то это не по нраву, то он сможет только силой заставить их отступиться. Но при этом будет война один на один, без международных эмбарго и экономических блокад, когда десятки развитых стран накидываются на одного ради получения доступа к нефти, и все это прикрыто лживыми лозунгами, гласящими о защите прав и свобод.
Я обернулся к спорящим и, вставая с лавки, оперся рукой о плечо профессора. Вирусолог дернулся всем телом.
— Профессор, что с вами? — как ни в чем не бывало спросил я.
— Как будто током ударило, — морщась, ответил очкарик.
— Такое бывает. Статическое электричество, — ровным голосом ответил я.
— Да, я знаю. — Профессор кивнул головой и, немного подумав, задал вопрос, который сильно беспокоил его: — Как вы думаете, есть у меня шансы выжить?
— Шанс есть всегда, — ответил я. Мне было стыдно врать очкарику, ведь я его убил, пусть он умрет не сейчас, но убил его я, только что, когда оперся рукой о его плечо. — Чем дольше вы будете нужны вашим работодателям, тем дольше вы будете жить. Тяните время, выдавайте результат небольшими порциями — вы должны заставить ваших хозяев думать, что ваша работа слишком трудна и без вас они никак не справятся.
— Я примерно так и хотел поступить.
— Ну вот и хорошо. — Я решил прекратить неприятный разговор. — А теперь извините, мне надо пойти проверить посты.
Я вышел из каморки, прошел через весь барак, по направлению к двери. В бараке никого не было, только возле входной двери на скамейке сидели двое каторжан и играли в карты. Один из них был с абсолютно лысой головой, а у другого длинный шрам пересекал левую щеку, захватывая уголок глаза, от этого лицо было похоже на гротескную маску. Увидев меня, они почтительно встали, а один из них, тот, что был обрит налысо, спрятал карты.
— Как дела, мужики?
— Все спокойно, — ответил тот, что прятал карты. — Пока спокойно, но народ начинает нервничать — чувствуют, что «Копилка» настроена против них, если к вечеру не приедет приемная команда, то к ночи можно ждать гостей.
— Ничего страшного — отобьемся, — легкомысленно ответил я.
— Легко сказать — «отобьемся», в нашем бараке не больше двадцати человек, а в лагере почти двести. Навалятся скопом и задавят.
— Боишься?
— Боюсь, — тихо произнес лысый. — Только дураки и покойники ничего не боятся: первые, потому что нет мозгов, а вторые, потому что уже при жизни были слишком смелые.
— Ну можно и так думать. Собственно, это не важно — боишься ты или нет, главное — это выполнить возложенную на тебя задачу. Ваша задача — предупредить меня в случае враждебных действий со стороны других обитателей «Копилки». Понятно? Будешь при этом ты бояться или не бояться, мне все равно. Главное — выполнить задачу. Понял? Не выполнишь возложенную на тебя задачу, я тебя лично порву на лоскуты. Поэтому, главное, сделай то, что должен сделать.
— Понял, — уныло произнес лысый. — Что на каторге убьют, что здесь, на «пересылке», — все едино.
— Не надо так пессимистично смотреть на жизнь. Радуйся тому, что пока ты жив. Вот когда помрешь, тогда и будешь расстраиваться. — Широко улыбаясь, я хлопнул лысого по плечу и вернулся в барак.
Если против нашего барака ополчится весь лагерь, то долго нам не продержаться, в этом лысый прав: навалятся и задавят. Отбиться точно не получится, это без вариантов. Долго в «Копилке» нам не прожить. Интересно, а когда должны прибыть хозяева рудника в лагерь? Хорошо бы, чтобы это произошло как можно быстрее. Я обратил внимание, что действие гипноза — внушения, которым Даймон обрабатывал каторжан, постепенно шло на убыль. С каждым часом обитатели барака чувствовали себя все уверенней и независимей, они становились тем, кем и были: убийцами и грабителями, отбросами общества, которые не нашли себе места в нормальной жизни, и их упекли на каторгу, подальше от обычных людей. Среди местных обитателей, конечно, были и те, кто попал сюда по ошибке, но таких было ничтожно мало, и их присутствие погоду не делало.
— Сколько еще продержится действие гипноза?
— Все зависит от личностных характеристик и внешних раздражителей.
— А по-человечески можно объяснить?
— Для тупых можно и по-человечески: кто через день отойдет, а кто и неделю будет как чумной ходить и в рот тебе заглядывать.
— Может, их еще раз обработать, а? А то отойдут раньше времени — и беды не оберешься.
— Нельзя. Второй раз нельзя. Тем, кто еще находится под действием внушения, повторный гипноз выжжет мозг, тем, на кого внушение перестало действовать, повторный гипноз что мертвому припарки. Так что про повторное внушение забудь.
— Понятно. Значит, как всегда, в случае чего придется все кулаками решать.
Кот промолчал, видимо, решил, что ответ и так очевиден, поэтому и не стоит утруждать себя. Ну и ладно!
Атмосфера в лагере была напряженной, беспокойство и страх парили в воздухе настолько ощутимо, что, казалось, можно кожей ощутить их липкое присутствие. Периодически на территории то тут, то там возникали короткие стычки. В темных закутках лагеря ненависть и злоба находили свой выход в драках и убийствах. Тяжелая, гнетущая атмосфера все больше и больше накалялась, казалось, еще мгновение — и нарыв прорвется, выплескивая из своего зловещего нутра все самое страшное и черное, что есть в человеческой натуре.