Магия тени

— А ведь ты возишься с ними, — перебил Шадек. — Целыми днями носишься по вербяному городку среди переезжих да ищешь, где бы добро причинить. Как же ты сдерживаешься, чтобы не развешивать по деревьям этих неблагодарных, ужасных людишек, а?
— Я не сдерживаюсь. Иногда убиваю кого-нибудь особенно вонючего.
Шадек рассмеялся, но тут же умолк, увидев, каким непроницаемым остается лицо магички.
— Надеешься спасти всех?
— Надеюсь. Жаль, что нельзя спасать их скопом, поодиночке очень долго получается. 
— И вот ты несешься к ним, презрев все прелести своего любимого Эллора, — повторил Шадек.
— Конечно, несусь, — Магичка раздраженно хлопнула ладошкой по седлу. — Я гласный маг города! Людям плохо, и они смотрят на меня с надеждой — что мне остается, не обращать на них внимания? Зажать уши и убежать? Переселиться в Эллор, отгородиться мороком от всего Ортая и любоваться бабочками?
— Я бы так и сделал, — кивнул Шадек, перехватил музыкальный инструмент второй рукой и промурлыкал:
 
 
Там пахнет грибами и вечно-лукавым оранжевым летом,
 
Басом сердится шмель, заползает от солнца под крышу.
 
Что тебе снится в Эллоре? А впрочем, не нужно ответа.
 
Он мне не понравится, знаю, я и не хочу его слышать.
 
 
Магичка вдруг рассмеялась:
— Так что ж не уезжаешь? Тебя ведь тоже пускают туда, как друга Кинфера. Вон, даже отметили особо, подарили эту жуткую бренчалку. Ты когда-нибудь видел вещи из илфредского дерева за пределами Эллора?
— Эта жуткая бренчалка называется «бузука», — в сотый раз напомнил Шадек, — и я не могу перебраться в Эллор, пока мои друзья надрываются гласниками в Мошуке. Вас же там сожрут без меня! А вот как вы с Олем образумитесь — так все вместе и уедем. Уедем же, правда? В Ортае нечего делать, поверь мне, переезжих скоро станет столько, что никакой город не справится, да и Школа, по сути, теперь так, только для вида. Когда ректор в последний раз весточку слал, а? Бросил он нас, вот ухом клянусь!
Магичка снова посмурнела.
— Может, еще обойдется, — проговорила неуверенно, почти просительно.
— Размечталась, — безжалостно припечатал Шадек и начал негромко наигрывать грустную мелодию.
Два года назад новоявленные противники «гадских чародеев», объединившись, собрались двинуться на Тамбо и сжечь его дотла вместе с магами. И даже внутри города нашлось немало людей, поддавшихся новым предубеждениям и поддержавших поджигателей. И, хотя магистры обещали «показать дурным огнеманцам, как мавки кочуют», ректор решил закрыть Школу. Остались только маги пятого-шестого года обучения и их опекаторы, а ученики помладше разъехались по домам или отправились со своими магистрами в Меравию: тамошняя Школа согласилась приютить ортайцев. Остальные магистры уехали кто куда.
В начале нынешнего лета Школу Ортая покинули последние полтора десятка обученных магов. А меравийская Школа полгода назад была разрушена ночным землетрясением и погребла под развалинами всех, кто находился внутри.
— И все-таки, — через некоторое время снова заговорил Шадек, — ты убегаешь из Эллора так быстро, будто тебе там не интересно…
— Неправда, очень даже интересно!
— …или тебя там что-то тяготит. То есть тяготит еще сильнее, чем в Мошуке, хоть он и похож на обитель умалишенных.
Магичка отмалчивалась.
— Как там Умма? — зашел Шадек с другой стороны.
Девушка фыркнула. Маг вздохнул, задвинул бузуку обратно за спину. Придирчиво оглядел подозрительные деревья справа от дороги.
— Ты что, даже не зашла к ней, поганка?
— Ну и не зашла! — повысила голос магичка. — Можешь быть уверен, она даже не заметила!
Обращенная к Шадеку щека и часть уха, которую было видно под короткими волосами, покраснели. Маг улыбнулся.
— Нечего зубы скалить, — сердито заявила девушка. — Ты будто сам не видишь, какая она стала, Умма, после того как…
— После того, как Кинфер погиб.
— После Кинфера она грустила, но хоть была сама на себя похожа. Хотя после той дурацкой выходки с прахом, когда она заявила, что Кинфера убил демон, а никакой не мрыг…
Шадек пожал плечами. Он был согласен с Бивилкой: обычный человек не будет всерьез слушать семилетнего ребенка, который уверяет, будто прах усопшего ему там чего-то нашептал. Но после смерти Кинфера Умма была словно перевернутая, могла еще и не тому поверить.
— Но когда умерла Яниса, — продолжала Бивилка, — когда родители Кинфера забрали Умму в Эллор к племяннику — вот после этого она так переменилась, что я уж и не знаю, кто она такая. Как будто чужой человек. Ты что, сам не замечаешь?
— Не очень, — рассеянно ответил Шадек, с прищуром разглядывая поле. Там бродили маленькие хрюшки или показалось? Откуда им тут взяться, теперь ведь ни один хозяин не бросит скотину без присмотра и на вздох? — Но мне-то она не была задушевной подругой. Как по мне — Умма и Умма, ну выкидывает что-нибудь эдакое иногда. Но ведь ей больше всех досталось как ни крути. Было бы удивительно, если б она совсем не изменилась.
— Но не так же, чтоб наплевать на школьных друзей! — вскричала магичка. — Она теперь вообще не пойми куда смотрит, только эллорские байки, предки, леса, только племянник, родители Кинфера, какие-то эльфийские друзья да еще Тахар. Вот что у них может быть общего с Тахаром?!
— Это кто еще такой?
— Маг, — скривилась девушка. — Самоучка из какой-то северной деревни. О чем ей дружить с самоучкой, скажи мне?
Шадек пожал плечами. По его мнению, ничего удивительного тут не было: кто водится в эльфийском пределе, с тем Умма и общается.
— Кто-то едет, — сказал он вместо ответа.
Маги подобрались, придержали лошадей, внимательно рассматривая троих всадников. Едут верхом, без вещей, детей не везут, скотину не тащат — значит, не переезжие. Не торопятся, выглядят расслабленными — как будто нынче нечего бояться на дороге. Может быть, оттого, что это их все пугаются?
— Кажется, там одна девушка, — бормотал зоркий Шадек. — И у мужчины что-то висит за спиной. Лук? Давай подъедем. Точно лук, смотри, какой здоровый!
Оба немного успокоились: «здоровый лук», скорее всего, означал, что всадники были эллорцами, ортайцев же учили обращению с мечами, топорами или копьями. И хвала Божине: умей маголовы пользоваться луками, число магов в Ортае уменьшалось бы с еще более пугающей быстротой.
— Кажется, у девушки мечи, — удивленно добавил Шадек. — Два меча на поясе, в жизни такого не видел!
Магичка застонала так, будто у нее заболел зуб. Или два.
— Что? — не понял Шадек.
— Про серого речь — а серый навстречь, — процедила девушка. — Здоровенный лук у эльфа и девчонка с двумя мечами — это значит, сюда прется Тахар со своим… балаганом страховидлов.
— Да? — заинтересовался Шадек и пнул своего коня пятками — ему интересно было посмотреть и на нового друга Уммы, и на страховидлов.
Магичке ничего не оставалось, как направить лошадку следом, чуть подотстав: не то что встречаться с этой троицей, а даже смотреть на них не хотелось. Кажется, единственный раз в жизни ей довелось повстречать людей, которые стали ей ненавистны в единый вздох, безоговорочно и в полном составе.
Троица приостановила коней, едва узнав магичку, которая упрямо держалась чуть позади Шадека. С ее слов маг сделал вывод, что эти трое путников — ужасные и омерзительные, станут ругаться и бросаться гнилыми яблоками, однако выглядели они мирно. Выражение лиц при виде магички у всех троих сделалось одинаковым, приветливо-насмешливым — как у взрослых людей при встрече с задиристым подлетком.
И страховидлами они тоже не были. Вот этот высокий худой паренек — наверняка и есть маг Тахар, с которым подружилась Умма. У него длинные беспокойные руки с большими ладонями, резкие черты лица и жесткие белобрысые волосы. Брови и ресницы намного темнее волос, рыжевато-русые, и из-за них веселые карие глаза кажутся яркими. Шадек припомнил, что даже видел этого парня раньше — на городском рынке, у прилавка травника. Тахар придирчиво рассматривал корешки, а травник, сухощавый и громогласный морщинистый старик в извечном мятом балахоне, перед которым даже гласные маги чувствовали себя нашкодившими котятами, — так вот, этот самый травник угодливо подсовывал Тахару другую вязку корешков, заискивающе заглядывал в глаза и тихоньким тонким голосочком просил сварить какое-то сложное зелье. Шадек не помнил, видел ли тогда Тахара одного или вместе с друзьями, но отчего-то из слов Бивилки он заключил, что эти трое могут быть только вместе и никак иначе.