Магия тени

— Вот спасем — тогда и подумаю, — сварливо ответил Гасталла, не придумав ничего лучше. — А не спасем — и думать не о чем.
— Эх ты, — почти весело укорил его Дорал. — А помечтать как же?
Гасталла фыркнул и уставился в затылок шагающей впереди Бивилки. Переменный ветер привычно холодил кожу и нес запахи: то мяса и дыма, то лесных грибов и прелых листьев.
— Сам-то уже намечтал, что ли? — спросил некромант. Было не понять, он просто не одобряет всякие мечтательства или завидует тем, кто умеет мечтать с такой непринужденностью.
— А то как же, — бодро согласился магистр. — Хочу Школу восстановить.
Гасталла едва не споткнулся, а Дорал серьезно продолжал:
— Теперь ведь некому заботиться о молодых магах, некому их обучать. Раньше я все думал, что это временная заминка, но теперь-то… последнего ректора, считай, больше нет, да и последней Школы тоже. Что теперь будут делать необученные маги в Ортае и в Меравии? Как поймут, кто они, каковы они, каким образом научатся управлять своими талантами? Никто им не поможет, кроме нас. Поэтому что? Поэтому Школу нужно восстановить, для начала хотя бы одну. Непременно.
— Не всем магам нужно обучение. — Гасталла сказал это просто так, потому что ему хотелось возражать. — Многим обучение вовсе не нужно или даже вредно.
— Возможно, — спокойно согласился Дорал, — самоучек во все времена было вдосталь. — Но для многих магов возможность обучаться в Школе — вопрос жизни и смерти, без преувеличения. Сколько слабых магов не могут использовать дар без учебы, сколько сильных магов способны навредить себе и другим, если не обучать их контролю? А уклоны? Самоучка не может освоить уклоны, разве что самые простые, смежные. 
Гасталла пожал плечами и уставился под ноги. На башмаках его были потеки и пятна давно засохшей грязи, и некроманта это рассердило.
— Школа нужна, — повторил Дорал, — и знаешь, что?
— М?..
— Похоже, заниматься ею будет некому, кроме меня. Меня и тех, кто… решит присоединиться. А работка предстоит та еще. И я думаю: а почему не ввести в школьный курс некромантский уклон? Что скажешь?
Гасталла не успел ответить: увлеченный разговором Дорал налетел на остановившегося Шадека. Подобравшись, будто перед прыжком, тот высматривал что-то наверху.
— Ты что?
Шадек еще несколько вздохов стоял, задрав голову, и наблюдал за полетом птиц над редкими соснами. Огромная стая то застывала вверху трепетливой тучей, то сходила вниз, как волна на берег, постепенно вытягиваясь в нитку и пропадая из виду.
— Не знаю, что. — Шадек обернулся, и магистр удивился, каким серо-бескровным было его лицо. — Я отчего-то подумал, что где-то здесь Кинфер погиб. Эти птицы… они словно беду предвещают.
Доралу и Бивилке показалось, что тихие слова Шадека прозвучали зловеще в холодном осеннем лесу. Они всколыхнули безветренный воздух, и тот, вздрогнув, выбросил их вверх ­— туда, где тревожным прибоем колыхалась птичья стая.
— Кто такой Кинфер? — спокойно спросил Гасталла, и неприятное ощущение тут же развеялось.
— Наш друг, — неожиданно ответила Бивилка. До сих пор она отвечала некроманту только тогда, когда он обращался к ней одной. — Мы учились в одной связке, а потом он стал школьным соглядатаем. Четыре года назад тут… раскопали какой-то древний орочий храм, и Кинфер должен был забрать из него магический артефакт.
Магичка опустила котомки на землю и сердито подула на пушистую прядку, упавшую на лоб.
— Но вместо этого артефакт разнес всю раскопку вместе со Странниками, которые на нее наткнулись, — сухо закончил Дорал. — А Кинфера задрал мрыг неподалеку от раскопки. Видимо, спал в тамошних горах, а сотрясения земли его разбудили. Только это было не здесь.
«Мрыг. Ничего себе!» — подумал Гасталла и уточнил:
— Насколько не здесь?
— Очень сильно не здесь. — Дорал нетерпеливо поправил лямки на плече. — Переходов пятьсот к юго-западу. Пойдемте.
— Пойдемте, — согласился некромант и потянул носом, — жрать уже очень хочется.
* * *
— И мы знаем, кто будет сильнее других противиться тому, чтобы мы шли по своему Пути и выполняли назначение, — почти кричит брамай, и ворчание сотен глоток вторит ему.
На расчищенной земле в половине перехода от деревни дымят длинные костры с ветками котошовника. Над кострами крутится мясо на вертелах — кое-как нарубленные части козьих, овечьих и маленьких лошадиных туш. Орки смотрят на своего брамая, и лица их, покрытые цветными полосами, очень серьезны.
— Маги! — восклицает брамай.
— О-о-о! — негодующе вторят орки.
— Эти гнусные порождения Божинины были созданы ею нарочно для того, чтобы расслаблять и замутнять наш разум. Называя себя опекаторами и защитниками всего сущего, они вмешиваются в дела Воплотительниц как никто другой. Носители омерзительных способностей, природа которых лежит вне нашего понимания, они обладают невероятными возможностями для вредительства. К счастью, среди орков почти не встречаются эти порождения Божинины, и силы их ничтожны благодаря заботе Воплотительниц. Но маги есть среди эльфов и людей. И от них мы должны очищать нашу землю с особым тщанием и рвением!
Кошачье ворчание сотен глоток вторит брамаю. Орки согласны, что маги — опаснее прочих, кто пытается чинить им препятствия на Пути Серой Кости.
* * *
— По-моему, они пережарили мясо. — С этими словами Шадек вывалился из лесочка в виду деревни. — Как ты относишься к пережаренному мясу, Гасталла?
— Утром я относился к нему плохо. — Некромант в два размашистых шага догнал Шадека. — Но тогда я хотел есть. А сей вздох я хочу жрать и согласен на мясо в любом виде. Надо было сделать привал, а не гнать зверей, как ошпаренных.
Бивилка не столько принюхивалась, сколько приглядывалась и прислушивалась, поэтому она насторожилась первой.
— Стойте.
Тон ее был таким, что все три мага замерли на полушаге. Магичка смотрела на дым, поднимающийся над высоким, чтоб лесному зверью не перебраться, сосновым забором.
— Тихо очень, — глухо сказала она.
До забора уже можно было добросить камень, но из деревни не доносилось ни звука. Не скрипел ворот колодца, не лаяли собаки, не хлопали двери. Не было слышно голосов людей и мычания-блеяния скота, ничего не стучало и не гремело. Только ветер играл сосновыми лапами в оставшемся позади лесочке.
— И печи не топлены.
Рваный темный дымок, уже почти рассеянный ветром. Он поднимается над одной точкой, где-то в глубине деревни. И больше ничего не говорит о том, что рядом есть живые существа.
— Сиди здесь. — Шадек выпутался из поклажи и перевесил бузуку за спину, котомки бросил на сухие лопушиные листья у тропы. Рядом упала поклажа, которую тащили Дорал и Гасталла.
— Нет уж, — заволновалась Бивилка, — я с вами!
— Нет, не с нами, — решительно возразил Шадек. — Там творится какая-то бдыщевая погань.
— А вдруг то, что ее натворило, еще бродит рядом? — Бивилка подняла на него серьезный взгляд ореховых глаз, и маг не нашелся с ответом, только рукой махнул, снова перевесил бузуку на грудь и поднял свои котомки.
Тропинка вывела к толстым, запертым изнутри воротам. После недолгого совещания решено было сломать их Разладом, и Шадек с Бивилкой тут же принялись его начаровывать. Заклинание получилось мощным — взволнованные маги вложили в него слишком много энергии, потому вместе с воротами рухнула часть забора. Шадек и Бивилка сразу же подвесили на руки атакующие заклинания и криво улыбнулись друг другу, потому что сделали это одинаково: на правую руку — жгучую Сеть, на левую — молнийку.
Улица пуста. Она короткая и широченная, дома орочьи — большие, высокие, с двумя-тремя трубами. Затейные пышные наличники словно стремятся восполнить маленький размер слюдяных окошек. Во дворах никого нет, не видно даже сторожей-собак.
Деревня не спит и не заброшена. В деревне случилась беда. О ней кричат темные провалы распахнутых дверей и рассыпанная под ногами утварь — корзины, кувшины, горшки. Из одного перевернутого ведерка тянется кроваво-влажное месиво раздавленных ягод брусники, вливается в другие следы на земле — каплями, полосами, пятнами.