Искупление (СИ)

Теперь стало понятно отношение Снейпа – его ненависть и презрение. Постоянные нападки на отца и с трудом контролируемая ярость при виде крестного. Он гнобил и унижал меня всевозможными способами, но самое интересное, что при этом неоднократно защищал и спасал жизнь. Как-то это не вязалось одно с другим. Я пытался представить себя на его месте. Что чувствует человек, когда у него на глазах растет сын злейшего врага? Тут же вспомнился Волдеморт. Интересно, а что, если у этого красноглазого монстра есть сын? Смог бы я нормально к нему относиться после всего, что сотворил папаша? Видеть его каждый день и не срывать злость? Это было бы сложно. Просто невозможно предугадать, как поведешь себя в такой ситуации. Но, как я ни старался, все равно не мог понять мотивов Снейпа. Да после всего увиденного он должен вообще плюнуть на меня и искать лишь способы отомстить или отыграться за все унижения и боль.
Однако, хорошенько все обдумав, я пришел к странным выводам. Профессор, похоже, один из немногих людей, которые не скрывали своего отношения ко мне. Всегда говорил пусть неприятную, но правду, какой бы она ни была.
Пытаясь найти оправдания действиям отца и крестного, в голову пришла неожиданная мысль: «А что, если Снейп заслужил такое обращение?». Но тут же опроверг ее: «Это что же надо было сотворить, чтобы подвергнуться таким издевательствам?!»
В чувствах был полный разлад. Я то пытался найти оправдание для родных, то обвинения для Снейпа. Вдруг вспомнив бледного как полотно профессора и его сжатые в тонкую линию губы, вообще удивился, что остался жив и относительно невредим. Судя по его состоянию, он с трудом удержался от смертоубийства. Пара синяков на шее не в счет. Это я еще легко отделался.
Когда немного опомнился и пришел в себя, была уже глубокая ночь. Тело задеревенело от долгого сидения на холодном каменном полу. С момента, как зашел в комнату и застыл, глядя в камин, хорошо, если пару раз пошевелился. Огонь завораживал и не давал совсем скатиться в бездну отчаяния. К тому же он согревал. Озноб от нервного напряжения постепенно стал проходить. Я будто вынырнул из своих мыслей в реальный мир. Но подниматься и топать в общую спальню не хотелось. Не было желания никого видеть. А еще тревожил страх нарваться в коридорах на разозленного профессора зельеварения.
Комната, подстраиваясь под мои желания, тут же предоставила кровать под бордовым пологом. Рухнув прямо на покрывало как подкошенный, я забылся тревожным сном. Даже во сне мысли о поступке родных не отпускали. Снилось, как отец направляет палочку на уже взрослого Снейпа. Неожиданно картинка менялась. На месте Джеймса все время оказывался я, накладывая на зельевара Круцио. Вздрагивая от ужаса, пробуждался и думал – неужели я такой же? Стоило вновь провалиться в сон, как видения возвращались. Наконец, проснувшись окончательно, уже боялся сомкнуть глаза.
Так и пролежав без сна до утра, решил, что мне срочно нужно поговорить с Сириусом. Крестный – единственный оставшийся в живых близкий человек. Только он мог хоть что-то рассказать о давно минувших событиях. Мне необходимо было понять: почему? Что послужило причиной столь жестокой забавы? Теперь надежда на разговор с Сириусом занимала все мысли, не давая прорваться отчаянию и разочарованию. Возможно, это глупо и по-детски, но хотелось верить, что всему найдутся логичные объяснения. Может, у них с отцом было какое-то веское обоснование этому поступку. А если Снейп действительно сволочь, заслужившая подобное? Но где-то там, в глубине души, я понимал, что это призрачная надежда.
Дни пролетали за днями. Я полностью ушел в себя, пытаясь отыскать способ увидеться с Сириусом. О том, что произошло в кабинете зельеварения, невозможно было рассказать никому, даже лучшим друзьям. Это ведь не мой секрет. С одной стороны, я не имел права рассказать кому-то о жестоком унижении Снейпа. А с другой, о таком даже стыдно говорить. Этот поступок ложился пятном позора на мою семью. Старые воспоминания словно объединили нас с профессором. Страшная и унизительная тайна на двоих. Придя к таким мыслям, испугался сам себя: надо же, нашел что-то общее между нами. Конечно, Снейпу досталось и, возможно, незаслуженно. Его было по-человечески жаль. Но, несмотря на это, он все так же оставался злобным, жестоким и нелюдимым.
Я до ужаса боялся нашей первой встречи после этого злосчастного события. В день, когда было нужно идти на урок зельеварения, дрожал как осиновый лист. Несколько раз порывался сказаться больным, но прекрасно понимал, что это только отсрочит мучения и увеличит страх перед столкновением со Снейпом.
Ругая себя за такое малодушное и негриффиндорское поведение, задумался: «Чем представители львиного факультета лучше других, и что значит: «гриффиндорское поведение»?». Когда я поступал в Хогвартс, мне рассказали, что на этом факультете учатся храбрые и благородные. Это и послужило причиной выбора. Но что-то не сходилось. Вот отец и крестный – истинные гриффиндорцы. Однако они не погнушались жестоко издеваться над однокурсником. И где в данной ситуации благородство? А Питтегрю вообще оказался мерзким предателем и лизоблюдом. Так чем те же пресловутые гриффиндорцы лучше слизеринцев? Шляпа отправила меня на этот факультет, лишь учтя высказанную просьбу. Так, может, и остальных так же делят – не по чертам характера, а по сформированным в обществе стереотипам. Почему Гриффиндору можно простить все, а Слизерину не спускать и малейшей оплошности? Вопросы накапливались в голове, немного притупляя страх перед уроком. Однако мне повезло. Профессор даже ни разу не взглянул в мою сторону. Он теперь выбрал другую тактику.
Я стал ловить себя на мысли, что все чаще наблюдаю за Снейпом. Постоянно искал его глазами во время трапез, в коридорах. Пытался поймать взгляд учителя на уроках. Но все было напрасно. После злополучного занятия окклюменцией Снейп вообще перестал замечать меня, будто я – пустое место. Сначала из-за этого результаты по зельям еще больше ухудшились. Но, постепенно привыкая к такому отношению, я заметил, что, когда не слышу едких замечаний, легче сосредоточиться.
Впервые правильно приготовив зелье, я был крайне удивлен. Затем со странным воодушевлением взялся штудировать учебники. Наконец стал делать некоторые успехи и был уверен, что смогу неплохо сдать экзамен. Но, перерывая горы книг, понимал, что не результаты испытаний волнуют меня в первую очередь. Сдавая профессору удовлетворительно сваренные зелья, со временем пришлось смириться, что ни положительных, ни отрицательных результатов Снейп не замечал. Как бы я ни старался, все равно получал очередной ноль. На уроках, обводя взглядом класс, он делал вид, что меня не существует. Его взор проходил мимо. Создавалось ощущение, что на зельях я постоянно нахожусь в мантии-невидимке.
Мне хотелось, чтобы Снейп оставил холодное равнодушие и вернулся хотя бы к прежней язвительности. Не знаю, зачем мне это было нужно. Возможно, для успокоения собственной совести. Преследовало желание трусливо зарыть голову в песок и сделать вид, что все, как раньше. Но ничего, как прежде, уже не было.
Стремление встретиться с Сириусом нарастало с течением времени все больше и больше. Я уже не мог думать ни о чем другом. Нападки Амбридж и Министерства, злобные выходки Хорька и Инспекционной дружины – ничто не трогало меня. Все было безразлично, кроме одного: выяснить правду о произошедшем много лет назад.
Неожиданно такая возможность подвернулась, благодаря близнецам. Поговорить с Сириусом через камин в кабинете Амбридж – наверное, один из самых идиотских поступков за всю мою жизнь. Однако я не мог упустить имеющуюся возможность хоть что-то выяснить.
Близнецы обещали около двадцати минут времени. Это было катастрофически мало для такого серьезного разговора. Но, даже готовясь к нему, я понимал, что не смогу рассказать Сириусу о том, что увидел в Омуте. Мне не повезло. Крестный был не один. Они ужинали вместе с Ремусом на кухне дома на площади Гриммо. А обсуждать подобный вопрос в присутствии человека, который, возможно, и не знал о выходках друзей, было рискованно. Не хотелось ставить под удар их дружбу. Мы перекинулись парой ничего не значащих фраз. Когда они узнали, что Снейп отменил занятия окклюменцией, влетело мне по первое число. Наконец я решился.