Закон-тайга

Оля попыталась было в сто пятьдесят первый раз рассказать про белый «линкольн» и «прынца» с Большой земли, который якобы каждый день делал ей предложение стать женой и совладелицей дивного американского автомобиля, но в это самое время дверь шумно раскрылась и в зал ввалились двое: трехдневная щетина, грязные телогрейки-клифты со следами свежеотпоротых номерков на груди, стоптанные кирзовые сапоги, ватные штаны — так могут одеваться и бомжи-профессионалы, и чернорабочие, и «дикие» приисковики-золотоискатели, и, конечно же, беглецы с многочисленных зон, которых в Хабаровском крае больше, чем драматических театров, музеев, вернисажей, цирков, балетных трупп и кружков "Умелые руки", вместе взятых.
Неизвестно, к какой из этих категорий отнесла посетителей Люда, но она, окинув мужчин равнодушным взглядом и достав из тумбочки застиранную дырявую простыню, коротко поинтересовалась:
— Как стричься будем?
— Мы — побриться, — проговорил кряжистый мужик, выступая вперед.
— А вы, я вижу, недавно стриглись, — взглянув на коротко стриженные головы посетителей, произнесла сестра Тани, довольная своей наблюдательностью, — только что-то не могу вас вспомнить…
К чести Оли надо сказать, она помнила головы едва ли не всех обитателей поселка, поскольку головы эти проходили через ее руки.
Впрочем, не только головы…
— Не стриглись, а только подстриглись, — оборвал ее кряжистый, по-хозяйски усаживаясь в кресло.
Его спутник, не спрашивая разрешения, уселся в соседнее кресло.
— И вас?
— Да, пожалуйста…
Оля аж вздрогнула от неожиданности — она не привыкла слышать таких слов.
Бритье прошло быстро и гладко: девушки были профессионалками. Правда, когда острое лезвие впервые коснулось шеи интеллигентного клиента в грязном клифте, он испуганно вздрогнул, а тот, тоже в клифте, но неинтеллигентный, захохотал:
— Ну ты, бля, и ломанулся! Че — очко сыграло? Думаешь, что это «перо» — Астра в подарок прислал? Не ссы, Малина, прорвемся…
Парикмахерши, кстати говоря, нимало не удивились: они привыкли и не к таким выражениям. Да и сами при случае могли блеснуть знаниями как блатной фени, так и ненормативной лексики.
— С вас, молодые люди… — Ольга назвала сумму, причитавшуюся за бритье.
— Эй, эй, обожди, лярва, ты еще не все сделала. — Кряжистый поудобней развалился в кресле.
— А что?
— А что ты еще умеешь? — похотливо улыбнувшись, спросил Чалый; конечно же, это был он.
Оля Дробязко взглянула на посетителя с явным уважением: несмотря на страховидный прикид, он вполне тянул на человека, который мог бы ездить на белом «линкольне» и дарить своей даме охапки свежих роз.
"Наверняка небедный приисковик, — решила она, — а то с чего бы он такой наглый и уверенный? А прикид… Что ему тут, в тайге, — во фраке ходить?.."
— Молодые люди, расплачивайтесь и не мешайте работать, вас много тут таких шляется, а мы одни, — произнесла она, не сводя глаз с «приисковиков». — Кстати, форма оплаты у нас любая… Валюта, песок…
— А я про че говорю, — бросил кряжистый раздраженно, — я и имею в виду работу…
— А как еще с вами работать? — удивленно спросила парикмахерша, уже окончательно уверенная в богатстве посетителей. — Подстрижены, побриты, поодеколонены, что еще надо?
— Обслужить нас, бля, надо полностью, по полной программе, че, дуры, не догадались, че ли? — В голосе кряжистого клиента послышались угрожающие нотки.
— Да, обслужить, — поддакнул второй посетитель, — что смотришь?
Видимо, парикмахерши попались какие-то на редкость непонятливые — кряжистый поднялся, неторопливо, с достоинством отер о портьеру лезвие опасной бритвы, которым его только что брили, и, зайдя за спину Оле, приставил ей бритву к шее и приказал Люде:
— Ну? Соси, дура…
Этого парикмахерши уже никак не ожидали: как-никак, а произошел захват заложницы. Оля сдавленно пискнула, и, когда ее коллега столкнулась с ней взглядом, Дробязко-старшая прошептала:
— Людочка, помоги мне… Делай все, что они скажут, родная, ты же сама видишь, зарежут…
Конечно же, той ничего не оставалось — Люда медленно подошла и осторожно, словно боясь испачкаться, опустилась на колени.
— Я ведь сказал — у меня соси, ты что — "кобылка"? — удивился тот.
— Так ведь она мне мешать будет… Я бы с радостью, — принялась оправдываться та.
— Ты, телка, отодвинься, — Чалый перевел нож от шеи к ребрам, — чтобы подружке не мешать; думашь, только я кончать буду? — И неожиданно кивнул подельнику: — Слушай, Малина, а давай вообще групповуху забодяжим, а? Давай так: я — ее, а та — тебя… Нет, — он поморщился, — я — тебя, а она — ее… Нет, — видимо, запах одеколона непривычно туманил его сознание, — она — тебя, а та — у меня…
* * *
Говорят, что в какой-то буржуйской стране в специальной инструкции для женщин, подвергающихся сексуальным домогательствам, есть такие пункты: а) если к вам пристает мужчина, ударьте его в самое болезненное место; б) если он не отстает, то ударьте его еще раз; в) если он не отстает и теперь, ударьте еще раз, побольней; г) если он не отстает и теперь, то расслабьтесь, чтобы получить максимум удовольствия.
Парикмахерши, видимо, никогда эту инструкцию не читали, а если и читали, то только последний пункт.
Чалый, сидя в кресле со спущенными до колен ватными штанами, дико хохотал: набравшись богатого отпускного опыта на Большой земле, Оля Дробязко, заменив дрожащую от страха подругу, исполняла сеанс французской любви очень непривычным для недавнего обитателя ИТУ методом — она облизывала ему мошонку, и это было очень щекотно, особенно когда девушка периодически брала ее в рот целиком, перекатывая яички от одной щеки к другой.
Малина, с откинутой назад головой, сидел во втором кресле, дергаясь в оргазмических конвульсиях, а девушка с физиономией морской свинки, сидя на нем в позе наездницы, методично работала бедрами.
— Ну, Малина, правда лучше, чем те телки из продмага? — спросил Чалый и дико-дико захохотал. — Да ладно, не надо так глубоко, а то гланды надорвешь, и не жуй, это тебе не ястык с икрой…
— М-м-м… — бессвязно отвечала Оля, тихо войдя в раж.
— А тебе нравится? — этот вопрос адресовался исполнительнице.
— М-угум, — послышалось снизу.
— Не слышу!
— М-м-м… — То ли недавний вид острого лезвия, то ли страх сыграли свою возбуждающую роль, но Дробязко не могла оторваться.
— Курва, громче! — приказал Чалый — видимо, эта нехитрая беседа его очень возбуждала.
То ли сестра не в меру целомудренной Тани не расслышала приказа, то ли ей так понравился французский поцелуй, то ли она решила доставить клиенту удовольствие по максимуму, но после этих слов она полностью заглотила всю мошонку беглого уголовника — Иннокентий даже подпрыгнул в дерматиновом кресле.
"Ну, курва, — небезосновательно решил Чалый, — че творит, че творит… Только ради такого можно было с зоны сорваться. Это тебе не зоновские петухи…"
"Ну, богатый, наверно. — Оля Дробязко почему-то решила, что в гости пожаловали очень-очень крутые золотоискатели, у которых денег хватит и на белый «линкольн», и на все розы, продаваемые на хабаровском рынке приезжими азербайджанцами. — Ради такого можно отсосать у всех приисковиков Дальнего Востока… — В маленькой голове парикмахерши защелкали счеты, вроде тех, что недавно щелкали в продмаге. — Даже если у каждого сосать по минуте за десять баксов, а «диких» приисковиков у нас минимум тысяч двадцать, то это… это… Это же сумасшедшие деньги получаются", — решила Оля, имевшая двойку по математике; она так и не сумела подсчитать точную цифру.
Наконец Чалый обильно кончил и отвалился удовлетворенно.
Оля утерла рот рукавом, посмотрела направо — там Люда сидела на Малине — и перевела взгляд на Иннокентия.
— Че тебе — опять? — скривился тот.
Конечно же, Оля любила потрахаться, но и цену себе знала; в отличие от ментовской дщери, малолетки Василисы, считавшей, что удовольствие должно быть бесплатным, более старая, а потому более практичная парикмахерша всегда сочетала приятное с полезным. А эти, в ватниках, были не иначе как «дикие» золотоискатели-приисковики, с полными карманами драгоценного ярко-желтого песка.