Голод Рехи (СИ)

А вот тут Рехи насторожился. Он слышал о гигантских огненных горах по обе стороны известного мира. Говорили, будто именно они подпирали небо и покрывали его копотью. Нередко с запада доносилось рокотание Воя Пепла. После его заунывной песни земля обычно гудела, покрывалась трещинами, падали шатры, и нередко набегали потревоженные в спячке, сбитые с толку ящеры. Но тогда-то они легче всего попадались в ловушки. Помнится, Рехи даже радовался, когда старики говорили: «О, Вой Пепла извергается». А вот про остальные названия встречались только страшные легенды. «Чтоб вам сгинуть в Великом Разломе!» — ходило известное ругательство, которым уже несколько раз осыпал загадочных пришельцев Рехи.
— Кажется, мы увлеклись. Он нас видит.
— Это я хотел, чтобы он нас видел. Ну, здравствуй, Рехи! Здравствуй! — снова обратился к нему Страж. Голос его напоминал клекот хищной птицы. Ворон и гепард — кто это такие, житель пустоши вообще не представлял. Но какое-то неведомое знание четко подкинуло незнакомые картины, не на уровне сознания, где-то глубже. И это-то страшило больше всего.
— Солнце вам на голову! Трехногих ящеров в глотку! Опять призраки! — простонал Рехи, хватаясь за голову. Как же ему все это надоело! Он еще не разобрался толком, что именно, но уже надоело, особенно, когда его позвали по имени. Он никому не представлялся, а, что самое паршивое, о нем знали все, а он о пришельцах — ничего.
— Мы не призраки, — улыбнулся Митрий, но внешняя доброжелательность только настораживала, словно крылатая невидаль пыталась загладить вину.
— Прощай, Рехи, — кивнул Страж.
— А ты-то кто? — не стушевался Рехи, ему претило слишком ласковое обращение непонятного Митрия, ему не нравилась вся эта таинственность Стража.
— Сумеречный Эльф, — кратко бросил напоследок новый знакомый. И оба растворились в воздухе. Бывает. Что еще сказать после всего увиденного?
«Ага, все-таки эльф. И где водятся такие эльфы? Надеюсь, не у заброшенной цитадели, тьфу, Разрушенной Цитадели. Впрочем, чтоб им всем сгинуть в Разломе! Или оно и само скоро сгинет. Ну, сгинет и сгинет. А я все равно дойду. Интересно, сумеречные — это племя такое?» — нестройно рассуждал Рехи. Он вновь куда-то шел, с трудом преодолел болезненный ступор, ноги сами несли вперед, размазывая по песку чужую кровь и прилипшие к подошвам лоскуты плоти. Произошедшее не укладывалось в голове, что-то смещалось, рушилось, ломалось. Снова, вновь.
«Но куда я иду? Куда?» — вернулся вскоре к реальности Рехи, окончательно стряхивая морок дурных ведений. Он уже сомневался, не померещились ли ему те двое, странных, окончательно запутавших. Впрочем, неизменно оставался размеренно-ритмичный гомон «бом-бом-бом», и он приближался в реальности. И голод тоже всегда говорил: «ты жив, приятель» — и это радовало. Мертвые не голодают.
Вскоре из-за холма выскользнула знакомая картина: разрушенный город. «Го-род» — странное слово, которое представало нагромождением неровных камней и истлевшими обугленными скелетами. От них уже не доносился дурманящий аромат пищи, они просто лежали, придавленные грудами кирпичей, раздробленные обломками.
Рехи шел на звук по остаткам немой улицы, невольно дорисовывая, кто и как умер в этом пристанище призраков. Кого-то прихлопнуло обломком, у него из головы вытекал мозг — вот и дыра в пожелтевшем черепе. Кого-то раскромсало пополам — он, наверное, корчился, подбирая потроха. Кости оставались среди камней, а тех, кому посчастливилось умереть на земле, уже давным-давно похоронил песок, хотя порой носки сапог случайно раскапывали что-то. Занятное зрелище, Рехи даже отвлекся от прочих невеселых мыслей.
Суеверия уже не пугали, он повстречал кого-то похуже чуть раньше, а теперь просто молча рассматривал ушедших около трехсот лет назад. А загадочный звук все нарастал, особенно, когда в спину подул промозглый, но душный ветер.
Источником шума оказалось странное сооружение, единственное уцелевшее. Оно устремлялось в небо в четыре человеческих роста или даже выше, но не напоминало гору, разве только срезанным заостренным шпилем, ведь горы не бывают такими квадратными. Кажется, это называлось башней. Звук шел с самой вершины, и Рехи после всех потрясений совсем не боялся, поэтому задумчиво зашел под полуобвалившийся свод входа, натыкаясь на выщербленные ступени, и поднялся на самый верх, оказавшись на узкой площадке. Там и висел, покачиваясь, источник шума.
«Похож на язык… Эй, что, тоже голоден?» — с усмешкой обратился к непонятной вытянутой полусфере Рехи. Сначала он испугался этого звука, но именно это унылое колыхание не несло ровным счетом ничего, просто попались очередные руины. Подходящее пристанище для последнего в общине без роду и племени.
«Исходит голод
Колокола звуками
Тусклыми. Тихо», — протяжно раскатилось вдоль сознания.
— Да кто ж ты такой? И что делаешь в моей голове? — Рехи недовольно постучал по темечку рукоятью меча, потом потер ушиб и вздохнул. Избежать вторжений в свой разум никак не удавалось, значит, это не стоило лишних усилий.
«Тут-то меня ящеры не достанут», — сообразил расчетливый житель пустоши. С башни открывался отличный обзор, а крупные рептилии наверняка застряли бы на винтовой лестнице. Разве только мешал неизменный гул, тогда смекалистый Рехи взял меч, посмотрел, как крепится язык колокола, и с силой ударил по ржавой петле.
— Все, онемел ты, приятель. Нечего странников привлекать.
Установилась тишина. Только пустошь где-то надрывно охала далекими горными обвалами.
Рехи довольно устроился, растянувшись на боку вокруг люка, подальше от края. Но сон почему-то не шел, глаза бессмысленно рассматривали новое пристанище. На стенах вдоль парапета проступали сгоревшие картинки, вроде как назывались фресками. На них в разных сюжетах просматривались странные фигурки, напоминавшие Митрия. «Крылатые люди… — заметил Рехи, уже засыпая. — Нелепость какая-то. Поклонялись как богам… Наверное, я поклоняюсь своему голоду. Мы все».
***
Рехи проснулся, когда красные сумерки колыхались яснее всего, но потревожил его шелест среди развалин. Уши и чутье никогда не позволяли застать эльфа врасплох, так что Рехи вскочил, тут же обнажив меч, и спустился вниз, притаившись за башней. Но стоило в ясных багряных отсветах различить пришедшего в обитель призраков, как оружие невольно опустилось. А зря.
— Лойэ?! Я думал, ты мертва, — охнул Рехи, не ожидая от себя такого радостного изумления. Наверное, сказались все эти впечатления. Зря-зря…
— Мертва… Как же! Не-е-т! Жива! — горько ухмыльнулась Лойэ, но тут же взорвалась, навзрыд, но с рыком хищника: — Ты меня бросил умирать! Я звала тебя из-под песка! Звала!
Она выхватила костяной клинок, подсечкой сбивая Рехи с ног. Отравленный наконечник стремительно несся к бьющейся жиле на шее.
========== Расплата ==========
— Выходи! Я тебя живьем сожру!
Лойэ гоняла по всем развалинам с неукротимостью голодного ящера. Рехи всегда знал, что с этой полоумной лучше не связываться. Стоило ей почуять запах крови, как тонкая невысокая девушка превращалась в смертоносного хищника. Она и так-то в минуты плотских утех постоянно кусалась, а теперь, похоже, и правда вознамерилась съесть. Она имела право на свой гнев.
Рехи не оправдывался, не протестовал против обвинений, в конце концов, если бы он по-настоящему дорожил своей случайной избранницей, то услышал бы ее крики о помощи на развалинах деревни. Говорили, кому-то и страх перед любыми ящерами да бурями не мешал. Вроде в таких ситуациях и проверялась искренность чувств. Хотя какие чувства? Лойэ же сама всегда говорила, что их не связывает ничего, кроме охоты. А прочие забавы на сытый желудок — просто забавы, не более того. Впрочем, с чего бы тогда Рехи так обрадовался встрече с этой ненормальной? И все равно зря! Светлые чувства не для мира пепла и тьмы. «Вот я дурак, еще и меч опустил…» — несвоевременно сокрушался Рехи, но повезло еще сохранить при себе оружие.
Сначала Лойэ повалила на песок и едва не проткнула горло клинком, но Рехи вовремя выставил блок из рук, закрывая лицо и шею, за что получил рваную рану повыше запястья. Потом все-таки удалось отбить новый взмах смертоносного жала своим мечом-клыком. Сперва Рехи не хотел калечить единственного выжившего из своего общины. Он-то надеялся вместе продолжить скитания. Двое — это уже не один, не сухое дерево, проткнувшее черноту неба своим умиранием. Но, видно, не судьба. Злобная она тварь, эта судьба, о которой все твердили. Рехи скорее верил в хаотическую смену бессмысленных событий.