Тысяча ступеней

встал рядом, пока не прикасаясь, но готовый в любую секунду схватиться за него. И таким образом они перешли границу Россмузии. Только они это сделали, как раздался ужасный вой, рёв и рыкание вместе такой силы, что кони шарахнулись.
И Степан Борчаков Матвеев увидел впервые чудище, что уничтожало его государство-родину до праха. Оно было ужасно. Невероятной величины, с огромными, не птичьими крыльями; на четырёх мощных лапах, чудище имело огромное толстобрюхое
туловище, сверху и с боков прикрытое жёсткими костяными наростами. На хвосте так же были такие наросты - вроде огромных секир. Они явно были остры. Передняя часть туловища была широка, и из неё росло пятнадцать коротких шей. На них были удивительно крупные головы.
Эти головы обладали длинной пастью уставленной ужасающими клыками, а по бокам голов глубоко сидели пылающие злобой и жаждой мщения глазки. Степан был потрясён видом гадкого зверя.
Парауэл, увидев, что чудовище достаточно приблизилось, ухватился рукой за меч. Зверь вдруг остановился, словно очарованный и было видно, что он потерял ориентацию. Меч в руках Рауля и Парауэла сам собой поднялся остриём и, вырвавшись из рук с бешеной скоростью, вошёл в тушу чудовища, и скрылся в ней полностью. Меч вонзился в сердце. Парауэл отскочил сам и оттащил Рауля, понимая, что всякое может теперь произойти.
Из раны хлынула чёрная кровь, и чудовище рухнуло на землю. И едва упав, тут же стало разваливаться на части. За мгновение оно лишилось шкуры, мускулов и иного, и от чудовища остался лишь грандиозный остов белой кости. Остов так и остался лежать. Меч был виден меж рёбер. Ни меч не исчезал, ни чудовище не воскресало.
Но тут раздался страшный хохот, услышав который Степан сотворил крестное знамение. Над Россмузией висела чёрная туча, и в ней появился лик более тёмный, чем само облако.
Лик произнёс:
- Я знал, что рано или поздно Россмузия освободится от моего проклятия. Но знай же - скорее весь мир полетит в тартарары, чем освободитель успеет завладеть своим приобретением.
Лик захохотал адским смехом, от которого кожу пробрало сильнее мороза.
- Кто это? - спросил Парауэл.
- Злой волшебник, - проскрипел Степан.
Едва он это выговорил, как на просторах Россмузии стало что-то возникать, но это расплылось для них дымкой, так и не успев стать явью. Они исчезли из Россмузии по воле злого колдуна.
Глава третья
Вокруг расстилалась абсолютная пустыня. Бархан на бархане, дюна на дюне. С той поклажей, с которой они сюда переместились, и конями, они были мало приспособлены для подобного путешествия. Вначале перемена оглушила их, но потом Парауэл громко выругался.
- Ну, Амрей, погоди. Уж ты мне попадёшься на узкой тропке!
- Вы, достопочтенный рыцарь, сказали - Амрей?
- Да, чёрт его побери!
- Вы зря на него сердитесь! Амрей или Чарлей для наших мест просто ученик мага. Он в силе переместить человека с места на место, но не в состоянии сделать ему зла. Видите ли, он не из тех не из тех волшебников, что являются абсолютными, то есть могут делать добро или зло, склоняясь при этом неважно в какую сторону. Амрей располагает способом быстро перенести человека из плохой ситуации, но та обязательно будет не совсем реальной, но не наоборот. Амрей добрый маг, ну разве что у него нет недостатка внушения, то есть он может отказать в исполнении желания, не согласовывающегося с его мировоззрением.
Парауэл обменялся с Раулем унылым взглядом и тяжко вздохнул.
- А он нас не может вызволить отсюда?
- Увы, мой друг, увы! - ответил Степан, перечёркивая слабую надежду. - Нам теперь суждено странствовать где угодно и сколько угодно, из чего я могу вывести для себя мысль: я ещё доживу до пятисотлетия.
- До пятисотлетия! - воскликнули его вынужденные спутники.
- Теперь у нас много времени и я, пожалуй, расскажу вам о бедствиях, свалившихся на Россмузию, где я родился. Разрешите мне начать?
Парауэл взглянул на небо, откуда все нещаднее палило жаром жёлтое солнце, и кивнул.
Россмузийская повесть
На троне был безвольный царь Алексей II Победитель. Незадолго до того как он сел на трон по стране прокатилась волна войн с чужаками и меж собой. Тёмное, страшное, смутное было время.
При отце царя Алексея II Иване был я сильный и богатый вельможа - боярин, что радел не только о своей мошне, но и ради земли Россмузийской. Семнадцать бояр вошли в сговор против меня и ценой невероятной лжи, хитрости и силы вначале ограничили мою власть и богатство. Тут на грех умер царь Иван. После него остался сын Дмитрий - старший, и Алексей - младший. Старший был уже в летах и сильно похож на отца своего нравом и умом, а Алексей был не в отца и не в мать, ибо та хоть горда была и не позволяла собой помыкать. Алексей по своему характеру был тих и безволен, как прадед его Василий II. Меня выкинули из дворца, я едва успел спастись сам. От всех имений осталось немного земли да пять деревенек на ней.
Когда ж мне исполнилось шестьдесят лет, то задумал я отомстить. В смуте часть бояр умерли, часть пропали, часть были убиты, и от всех осталось пять, которые и вертели, как хотели страной, воруя - только давай.
Был закон: входящий на царский двор с саблей на боку и ружьём на плече арестовывался, и его допрашивали: зачем вошедший был с оружием. Я решил претерпеть пытки, но оклеветать бояр перед законом. Меня должны были пытать до трёх раз - дознаваясь: правду ли я говорю.
Одел я свой лучший кафтан, сапоги, казацкую шапку, повесил саблю, с которой служил отечеству, и, взяв ружьё, вошёл на царский двор.
Только дошёл я до середины двора, как выскочили, откуда-то не возьмись, слуги царские, и схватили меня. Отобрали ружьё и саблю, скрутили руки и отвели в застенок.
- Специальный человек - пытошник - разложил меня на станке почти голого, а за столом, стоящим с местом пытки, сели судьи писать со слов моих. Я притворился человеком старым, и только мне пригрозили, как я и скажи:
- Бояре Борозовский, Милюсин, Хвыля, Карабельников и Сутчин подкупили меня, чтоб я к царю вошёл и убил его со всем семейством. Никто тебе, говорят, вреда чинить не будет, никто не заметит, как войдёшь и как выйдешь.
И тут вижу, испугались судьи мои, велели развязать меня, одели и сказали: иди, уда шёл, а мы тебя не брали в руки, да и вовсе не видали. И понял я