Частная коллекция. Как создавался фотопроект

Мстили за ее счастливую жизнь.
В общем, выбрала я Нефертити.
Мне нравился этот спокойный, чуть властный взгляд, полуулыбка, маленький аккуратный носик, необычный головной убор, широкое украшение, закрывающее плечи, яркий раскрас лица, инопланетная шея. Много косметики – глаза жирно подведены сурьмой, ярко намазанные губы, ровный слой пудры из растертых минералов на лице, как подобает царице. А еще она – не Аллегрова, а Нефертити – красила ногти жидким золотом, любила солевые ванны, обожала парики с косичками и блестящими заколками, предпочитала полупрозрачные платья и увлекалась украшениями – в каждой мочке носила по две сережки. Образ абсолютно современной женщины, правда? Хотя совсем не современной была ее губная помада. Сначала Нефертити красила губы ягодной смесью – ягоды, растертые с жиром, но выглядело это неряшливо и от жары всё быстро плавилось и съедалось, а цвет долго не удерживался. Потом царица перешла на растертый с пчелиным воском сурик. Свинцовый сурик, кирпично-красный минерал, придающий губам темно-оранжевый блеск, был красив, но далеко не безопасен. И если Нефертити мазала губы суриком, то знаете, чем пах ее поцелуй? Ржавчиной! А это уж совсем не романтично.
В общем, к первым своим съемкам готовились долго. Я и не подозревала даже, что выбрала настолько сложную для первого раза работу – соорудить фараоновы украшения в домашних условиях оказалось не так просто! Нужно было сделать высокий головной убор и наплечное украшение – пектораль, как выяснилось, – оно дорогое, тяжелое, из золота, лежа на фараоновых плечах, отражает солнце и его же символизирует. Вроде как зримая связь царя с богом солнца. Помимо золота на наплечнике были узоры из разноцветной эмали, множество самоцветов, в основном почему-то синих и красных – лазурита, бирюзы, корналина, сорта агата или сердолика и несколько рядов стеклянных разноцветных бусин. В одежде и в ювелирных украшениях использовались тогда в основном три цвета – синий, голубой и красный. Камни в ту пору гранить не умели, поэтому никаких сияющих брильянтов, сапфиров и прочих рубинов еще не было. Серебро почти не использовали, оно хоть и было уже известно в ювелирном искусстве, но стоило тогда гораздо дороже золота и, видимо, не очень нравилось за свой по-северному холодный блеск. Это ожерелье должно было прикрывать плечи и спускаться до середины груди. Делать нам пришлось его для Аллегровой самим и из подручных средств. А подручные средства – это что? Правильно! Золотая оберточная бумага и мамины украшения – всякие сувенирные бусики из разных стран, остатки бабушкиных винтажных украшений, побывавших в моих детских руках. Все вынули из закромов и тщательно отобрали детали для Нефертити, а остальной хлам выкинули в помойку.
Долго прилаживали и пристраивали, а они по бумаге соскальзывают, равномерно не лежат, та еще царская пектораль. Но закрепили кое-как, красиво получилось, богато, по-фараоновски, Нефертити бы точно позавидовала! Ну и тиару, головной убор, небыстро из ватмана склеили, ее же надо было обтянуть синим шелком, приладить бусины и цепочки. В общем, вспомнила школьные уроки по труду – даром не прошли!
Ирина Аллегрова – Нефертити
В назначенный день и час пришла Аллегрова-Нефертити. На гриме я тогда решила сэкономить, мало его было, тем более что делала тогда его сама. Посажу ее в профиль и накрашу лицо только на одной стороне лица, решила я. Подводка для глаз у древних египтян была из малахитовой пудры, растертой с маслом, глаза подводили густо, длинно, до самого виска – изначально так было принято, чтобы защитить глаза от инфекций и болезней, в тех широтах это было частое дело, красились и мужчины, и женщины всех сословий, а потом попривыкли, стали делать это не только ради здоровья, но и ради красоты. В общем, глаза у египтян, судя по всему, были слабым местом. И в эту жирную подводку могло входить все что угодно – мед, охра, алоэ, ляпис-лазурь, экскременты крокодила, рыбья желчь, глазная жидкость свиньи, человеческий мозг или молоко женщины, родившей мальчика. Почему-то именно мальчика. Растер мозг с сурьмой, накрасил глаза и, грубо говоря, прозрел. Брови и ресницы чернили специальным порошком, скорее всего, тоже сурьмой, а краску для век делали из тертого в пудру сернистого свинца. Не очень полезно, думаю. Но Ире мы так делать не стали, а все получилось красиво и полезно – при помощи французской косметики, а от древнеегипетского разнообразия отказались. Правда, когда современная Нефертити повернулась в фас, то лицо оказалось жутко перекошенным – одна часть была густо напомажена тяжелым египетским загаром, глаз, обведенный могучим слоем подводки, уходил куда-то за горизонт, к уху, а другая половина лица, исконно аллегровская, утренняя и девственная, не была тронута даже тональным кремом. Зато загримированный профиль выглядел фантастически! Ни один фараон не устоял бы!
Вот так, с Аллегровой-Нефертити, было положено начало «Частной коллекции».
Еще одной из первых опубликованных фотографий в «Караване» стала «Царевна-Лебедь» Врубеля. Это превратилось в первый философский спор, грозящий перейти в судебное разбирательство. Разразился вселенский скандал – я получила письмо от директора Третьяковки, который жутко пугал меня законом об авторском праве и требовал, чтобы я непременно платила музею за использование малюсеньких фотографий всех третьяковских картин, если вздумаю снимать по ним сюжеты. И сказал, что его вполне устроило бы 10 процентов от тиража. Видимо, жил он тогда еще по законам 90-х, и ему очень хотелось каких-нибудь левых доходов. Так мне стало обидно за Врубеля, за Васнецова с Серебряковой, за Крамского с Брюлловым и других моих любимых художников! Почему же нельзя лишний раз напомнить о них, показать репродукцию с указанием музея, где картину можно посмотреть живьем? Почему директор решил, что все картины теперь собственность музея и он только сам вправе ими распоряжаться? Ведь 50 лет после смерти автора точно уже давно прошло, а значит, никому ничего не надо платить. Да, картина становится собственностью государства, но не лично какого-то дяди, который временно занимает в музее высокий пост.
А потом директора со скандалом почему-то уволили за коррупцию…
Надо же…
 
Съемки по блату
 
Объяснить с первого раза задумку моего нового проекта было довольно трудно – взрослые, известные, самодостаточные люди, цвет, так скажем, страны, побоялись бы, наверное, принять в нем участие – зачем это им нужно переодеваться в кого-то, делать зачастую тяжелый театральный грим, надевать парики и преображаться до неузнаваемости. Поэтому решила начать с богатого отцовского наследства – папиных друзей, которые давно стали частью нашей жизни, – Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Галины Волчек, Оскара Фельцмана, Елены Образцовой, Никиты Богословского, Людмилы Гурченко, Леонида Рошаля, Анатолия Кузнецова и еще многих-многих любимых.
Не отказался никто, многие из почтенных родительских друзей даже не спрашивали, в чем суть проекта, просто приходили и снимались. Большое всем им спасибо!
Когда знакомые закончились, то есть были отсняты и уже опубликованы в журнале «Караван историй», стало намного легче обращаться к незнакомым «звездам».
Сначала работа была организована очень по-домашнему и, надо сказать, совсем непрофессионально – неопытные и случайные гримеры с одним годным или скорее негодным на все случаи жизни, измученным париком, коробочками измусоленного замученного грима, ужасными маскарадными костюмами, взятыми черт-те где напрокат, и листом школьного ватмана вместо фона – смешно вспомнить!
На открытии моей выставки в Музее Декоративно-прикладного искусства с Михаилом Державиным, Роксаной Бабаян и Львом Лещенко