Контргамбит Альбина (СИ)

 Первый раз Рита позволила поцеловать себя на своем дне рождения, когда мы танцевали в полумраке и её глаза блестели тем очаровательным светом, что бывает у женщин после пары выпитых фужеров шампанского.
 Я слушал её веселую болтовню ни о чем и терпеливо выжидал момент, когда её сестра с другом удалятся в другую комнату. Наконец он настал, и я внезапно для Риты остановил поток слов, прижавшись губами к уголку её рта. Она замерла и остановила свой танец.
 — Ты что? — прошептала Рита.
 — Я тебя люблю... — и от этих собственных слов меня пронзил озноб.
 — Так быстро? — с некоторой иронией произнесла она. — Ты же меня совсем не знаешь.
 — Почему? — глуповато ответил я. — Знаю.
 — Я не такая, какой ты меня нарисовал в своем воображении! — её глаза были расширены и отдельные слова быстрого шепота летели мимо меня, не задер-живаясь в сознании, которое болью кричало внутри меня: «Она безразлична ко мне! Она нисколько не влюблена в меня!»
 — Ты такая! Ты самая лучшая в мире... ты самая нежная... самая родная и милая... самая красивая... — с каждой паузой между словами я целовал её мягкие губы и чувствовал, как они отвечают взаимностью. Её губы, такие желанные в моих ночных мечтаниях; и рука моя обнимала тонкую талию Риты, все сильнее прижимая её к себе. Дыхание девушки участилось, я снова, как когда-то в автобусе, ощутил бугорки её груди.
 — Не надо, сейчас они вернутся в комнату, я не хочу, чтобы сестра видела, — тихо проговорила Рита, убирая мою руку и отстраняясь.
 — Тогда еще потанцуем? Мне так нравится это делать с тобой! — ничуть не обидевшись, весело воскликнул я.
 — Хорошо, — согласилась она, и мы снова медленно задвигались в такт популярной в те годы итальянской мелодии. Запах волос Риты сводил меня с ума.
 Домой, в общежитие я вернулся вне себя от счастья. Я поцеловал её! Риту! К ней со всех сторон «подбивали клинья» симпатичные парни нашего института. Она тоже отвечала мне поцелуями. Её губы. Ах, какие сладкие! А фигура, красивая, стройная; мое воображение уже рисовало возбуждающие картинки предстоящих свиданий наедине с нею.
 Игореха, мой сосед по комнате, спросонья поднял свою голову и пробурчал:
 — Что это с тобой сегодня? Какой-то ты нервный и шумный.
 — Так, настроение очень хорошее! — отозвался я, в сотый раз ворочаясь с боку на бок на пружинящем матрасе железной кровати.
 — А.... — протянул друг, — понятно.
 Через несколько дней Рита опять уехала. Я с нетерпением ждал её возвращения в Москву. Но её турнирные гастроли затягивались, и лишь полтора месяца спустя она вернулась в институт. За день до этого меня остановил в перерыве между лекциями Вовка Глузман со старшего курса и, дружески хлопнув по плечу, выпалил:
 — Ты знаешь новость про Ритку твою?
 — Нет. А с чего ты взял, что она моя?
 — Да ладно, не скромничай. Она в Германии выполнила норму гроссмейстера среди женщин. Так что возвращается на Родину, так сказать, в новом звании.
 — Да? Откуда ты знаешь?
 — Сеструхе звонила из Дортмунда. Вся такая радостная. Так что смотри.
 — Что смотреть-то? — я почувствовал, что сейчас Глузман скажет что-то неприятное.
 — Как бы не загордилась совсем наша красавица. За ней знаешь, кто уже ухлёстывает?
 — Ну и кто? — как можно небрежнее спросил я, а между тем внутри разливался неприятный холодок.
 — Так этот, рыжий Глеб, знаешь? Он тоже недавно гросса выполнил в Лондоне. И в Дортмунде он играл в главном турнире.
 — И это тоже сеструха сказала? — побледнел я.
 — Слухом земля полнится, — загадочно ответил
Глузман, и тронул меня за рукав. — Ну, бывай, не расстраивайся только. Все они, бабы — одинаковые.
 Мрачные мысли одолевали меня весь день. Я задумчиво уносился в мыслях в далекий, неведомый мне Дортмунд, и воображение ревниво рисовало облик рыжего Глеба, молодого, но уже известного всем шахматистам страны игрока. Ночью никак долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок с одной мыслью: «Скорее бы ... скорее бы она приехала, скорее».
 Рита вошла в аудиторию вместе с «папой» — сияющая, красивая, с улыбкой на губах, в новом костюме. Оба курса разом встали и разразились аплодисментами. Довольный Леонид Абрамович прошагал к своему месту, привычно прижимая пухлую коричневую папку к бедру.
 — Ну вот — молодцы! Правильно похлопали нашей героине. Все бы так играли, как Рита! — довольно басил «папа», усаживаясь на стул.
 — Тогда вам некого станет окликать на лекциях! — сострил наш известный хохмач Колян из Ялты.
 Аудитория дружно грохнула. «Папа» сначала строго посмотрел на остряка, но потом не выдержал и сам рассмеялся:
 — Я тебя и так редко вижу в последнее время, где пропадаешь? Опять на скачках, небось, на Беговой? И что, много заработал на лошадках?
 — Если бы много, Леонид Абрамович — здесь бы не сидел.
 — Ну-ну, — беззлобно посмеивался заведующий кафедрой, открывая журнал, — еще заработаешь.
 Я отодвинул стоящий у стенки заранее приготовленный стул и поставил его рядом с собой. Но Рита… она, даже не взглянув в мою сторону, быстро присела на свободное место рядом с двумя девушками своего курса. Холодок недоброго предчувствия пробежал у меня по спине. Я повернулся и посмотрел на любимую.
 Она тихим шепотом что-то оживленно обсуждала с подругами. Я знал, что Рита боковым зрением чувствует мой взгляд. Наконец, спустя минуту, которая длилась как вечность, она повернулась и посмотрела на меня. Её губы раздвинулись в знакомой улыбке с «зайчишкиной» щербинкой, глаза излучали тепло; она была удивительно красива в этот момент, и спустя пару секунд Рита едва заметно кивнула мне, здороваясь. Я с облегчением улыбнулся и хотел, было ответить ей, как Игорь, сидевший слева, толкнул локтем в бок.
 — Так, опять он меня не слышит, а? — пробурчал «папа», глядя на меня по-отечески ласково. — Засмотрелся на свою красавицу!
 Я почувствовал, как кровь резко бросилась в лицо, все повернулись в мою сторону.
 — А ты отстаешь, брат, от неё уже сильно. Так и будешь до конца учебы в кандидатах в мастера ходить?
 Я молчал, рассматривая на столе чей-то замысловатый узор, вычерченный шариковой ручкой.
 — А пора бы, пора мастером то становиться, способности у тебя есть, только характера немного не хватает, — продолжал «папа». — Ничего, может самолюбие проснется, и догонишь со временем нашу Риту!
 Вокруг тихонько посмеивались. Я бросил взгляд вправо — Рита тоже склонилась над столом и задумчиво водила ручкой в раскрытой толстой тетради по специализации.
 Я ничего не слышал, что говорил наш шеф дальше, он озвучил в присутствии всех то, о чем я думал постоянно и в чем боялся себе признаться.
 Рита изменилась.
 Внешне она оставалась прежней, но что-то неуловимое, новое появилось в её глазах. Я чувствовал это после каждой нашей встречи вне стен института. Мы ходили в кино, гуляли в парках, сидели в кафе, разговаривая обо всем и ни о чем одновременно, но и только. Редкие поцелуи в подъезде её дома были единственной наградой моему стонущему в нетерпении молодому организму. Игорь посмеивался надо мной, когда я, заметно расстроенный, приходил со свиданий.
 — Так и будешь с ней евнухом прозябать? — вопрошал он, довольно потягиваясь после тесного общения с какой-нибудь разбитной девахой из соседнего крыла общежития.
 — Тебе какое дело? — огрызался я.
 — Как какое? Я, что, не друг тебе? Вижу же, как грустишь и маешься. С этой Риткой у тебя вряд ли выйдет что серьёзное.
 — Почему это?
 — Она очень непроста. Очень. И чувствует себя птицей высокого полета. Так что сделай, как я тебе сейчас посоветую.
 — И что мне сделать?
 — А заведи себе какую-нибудь подругу другую. Вон Лизка с факультета соседнего неровно по тебе дышит. Точно говорю! — заверил меня друг, увидев, как я недоуменно уставился на него.