Джангар

  
Песнь десятая
 
О битве Мингйана с ханом Кюрменом
 
 
 
В пору, когда во славу обильной арзы
 
Клики гремели всей богатырской семьи,
 
Джангар сказал, не стыдясь внезапной слезы:
 
«Счастливы мы сегодня, друзья мои, —
 
Завтра, быть может, народы Бумбы святой
 
Будут раздавлены чужеземной пятой.
 
Знайте: под правым углом заходящих лучей
 
Мощного хана Кюрмена лежит страна.
 
Войско его состоит из одних силачей.
 
Некогда он покорил себе племена
 
Хана Узюнга — родного отца моего.
 
Ныне, когда в государствах мира всего
 
Имя мое прославляют, державу мою, —
 
Возненавидел он громкую славу мою.
 
Он говорит: „На бугристой тверди земной
 
Слишком прославлен Джангар,
 
             единственный сын
 
Воина, некогда покоренного мной“.
 
Бумбу задумал завоевать властелин, —
 
Надо нам хана Кюрмена забрать в полон».
 
 
 
Справа сидящий, воскликнул Алтан Цеджи:
 
«Кто же поедет за ним? Нойон, укажи!» —
 
«Славный Мингйан поедет, — сказал нойон. —
 
Главный певец богатырского пира, Мингйан,
 
Первый красавец подлунного мира, Мингйан,
 
Ты полетишь на крепком соловом коне,
 
Ты приведешь Кюрмена живого ко мне!»
 
 
 
Молвил Мингйан, снимая шишак золотой:
 
«Помните, Джангар, пришел я к вам сиротой,
 
Вотчину бросив свою, людей и стада.
 
Вы, осчастливив меня, сказали тогда:
 
„Будешь ты нежной усладой бойцов моих,
 
Будешь ты первым из первых певцов моих…“
 
 
 
Вот оно, Джангар, сказалось безродство мое!
 
Как вы решились послать меня одного
 
В край чужеземный, забыв про сиротство мое!
 
Нет у меня под этой луной никого,
 
Сгонит могучий противник со свету меня.
 
Йах! Ни сестер, ни братьев нет у меня, —
 
Что выходили бы вместе, встречая меня,
 
Что напоили бы чашкою чая меня!»
 
И зарыдал он, горем своим обуян.
 
 
 
«О запевала Бумбы, красавец Мингйан! —
 
В ставке раздался голос Алтана Цеджи. —
 
Ты поезжай, за судьбу свою не дрожи.
 
Если сумеешь — захватишь Кюрмена живым,
 
А не сумеешь — с прекрасным даром своим
 
Даже в плену будешь первым из первых певцов!»
 
 
 
Поднял Мингйан, услыхав слова старика,
 
Желтую чашу: семьдесят сильных бойцов
 
Вряд ли поднимут ее! Шумит арака
 
В теле могучем, сжата в кулак рука, —
 
Крикнул, неистовый, друзьям боевым:
 
 
 
«Если пролью богатырскую кровь свою —
 
Обогатится земля глоточком одним,
 
Высохнут кости мои в далеком краю —
 
Обогатится горсточкой праха всего…
 
Эй, коневод, побеги скорей на луга,
 
Эй, коневод, оседлай Алтана Шарга
 
И приведи сюда скакуна моего!»
 
 
 
В травах душистых, у холода чистых вод,
 
Бегал Соловый. Привел его коневод
 
И оседлал у чешуйчатых светлых дверей.
 
Добрый скакун снаряжен по законам страны.
 
 
 
Вот попрощался Мингйан с нойоном страны.
 
Выслушав пожелания богатырей,
 
Благоухающие, как лотос в цвету,
 
Славный Мингйан вскочил на коня на лету.
 
Перевалил Мингйан курган-перевал, —
 
Холмик заметил. Остановился на нем,
 
Спешился, перед соловым уселся конем,
 
Повод к седлу привязал он и зарыдал.
 
Видит он: что-то чернеет в тумане степном.
 
Это несется Цеджи на Улмане своем.
 
Знают во всех государствах света его!
 
Вот развеваются полы бешмета его
 
Над скакуном, развевается борода…
 
 
 
«Бедный Мингйан мой, — сказал он, — иди сюда»
 
И, на колено правое посадив,
 
В правую щеку Мингйана поцеловал,
 
И, на колено левое посадив,
 
В левую щеку Мингйана поцеловал.
 
«Я помогу тебе, милый Мингйан, — он сказал. —
 
Огорожу тебя, славный певец, от беды.
 
На девяностые сутки своей езды
 
Первого ты повстречаешь врага, — он сказал. —
 
Это — небесный верблюд, по прозванью Хавсал.
 
Если скрипит он зубами, пищу жуя, —
 
Пышет во рту десятиязыкий пожар.
 
Здесь, богатырь, и нужна умелость твоя:
 
Должен ему нанести ты смертельный удар!
 
 
 
Дальше проскачешь три месяца по полю ты,
 
Три величавых заметишь тополя ты.
 
Выйдет к тебе пятьсот невесток и дев.
 
Яства на тысячу разных вкусов у них,
 
Лица — святых, но сердца — шулмусов у них!
 
Выход один: на красавиц не посмотрев,
 
Повод коня отпусти — Алтана Шарга:
 
Он уже знает, как унести от врага.
 
 
 
Минет еще три месяца, — встретишь в степи
 
Двух желтокрылых ужасных ос… Поступи
 
Так же, как прежде: дай волю Алтану Шарга,
 
Помни: Соловому жизнь твоя дорога.
 
Если живым доедешь до ставки врага —
 
Помни: живет у Кюрмена девица одна,
 
Ханши служанка. Ей можешь открыться: она
 
Джангрова родственница и ханская дочь.
 
Должен ты свидеться с ней: сумеет помочь!»
 
 
 
Так ясновидец сказал. Приложив сперва
 
К белому лбу священный мирде-талисман,
 
Мудрый Цеджи произнес такие слова:
 
«Да повернешь, по обычаям предков, Мингйан,
 
Повод коня золотой. Победив в бою,
 
Да возвратишься ты в Бумбу, страну свою!»
 
 
 
Сели богатыри на могучих коней.
 
Мудрый провидец пустился в обратный путь.
 
Резвый Соловый помчался, выпятив грудь,
 
Не замечая ночей, не считая дней,
 
Надвое силой дыханья деля траву.
 
Красная пыль поднялась, уперлась в синеву.
 
Так богатырь девяносто дней проскакал.
 
Близилось время к полудню. Увидел Мингйан:
 
Мчится к нему небесный верблюд Хавсал,
 
Десять огней полыхает в огромном рту.
 
Резвый Соловый, ужасом обуян,
 
Остановился, весь в холодном поту.
 
 
 
Голову поднял Мингйан скакуна Шарга,
 
Повод его золотой к седлу привязал,
 
С черной нагайкой своей побежал на врага.
 
Справа пытался Мингйана схватить Хавсал, —
 
Кинулся влево Мингйан и одним прыжком
 
Между горбами двумя оказался верхом.
 
Морду направо сворачивает Хавсал, —
 
Влево тогда наклоняется богатырь.
 
Морду налево сворачивает Хавсал, —
 
Вправо тогда наклоняется богатырь.
 
Вынул Мингйан смертоносный меч из ножон,
 
Сталью взмахнул — у верблюда
 
             лоб размозжен,
 
Падает он с окровавленной головой.
 
Вот он покрыл половину степи вековой,
 
Перегораживая девяносто рек.
 
Чтобы скорее пройти, богатырь отсек
 
Голову; срезав горбы, зажарил потом
 
И, подкрепившись, поехал прежним путем.
 
 
 
Ровно три месяца мчался по полю он.
 
Три величавых заметил тополя он.
 
Девушки, жены выходят из тени к нему.
 
Яства несут, и доносится пенье к нему:
 
«Голод, старший наш брат, утолите вы,
 
Жажды великий пожар погасите вы!»
 
Вспомнил Мингйан разумного старца слова,
 
Волю Соловому дал. Запрядал сперва,
 
Будто бы перепугавшись, Алтан Шарга,
 
В ужасе мнимом отпрянул на два шага,
 
На небо прыгнул одиннадцать тысяч раз,
 
Наземь он спрыгнул одиннадцать тысяч раз,
 
Не дал опомниться женам, скрылся из глаз!
 
 
 
И повторяли бесовки в досаде тогда:
 
«Мы на дорогах стояли в засаде всегда,
 
Целый тюмен приходил — мы хватали тюмен,
 
Десять тюменов — и тех забирали в плен.
 
Если сумел он ловкостью нас превзойти,
 
Если сумел он уйти — пускай на пути
 
Больше не встретит преград, не встретит засад,
 
Благополучно да возвратится назад!»
 
 
 
И, прославляя создателя Бумбы своей,
 
Дальше помчался Мингйан. Когда же ездок
 
К цели приблизился на девяносто дней,
 
Дождик закапал. Затрепетал ветерок,
 
Блестки рассыпались радужной полосы,
 
И, беспрерывно меняясь местами, вдали
 
Тучи, две черные тучи по небу шли
 
И превращались в две желтокрылых осы.
 
 
 
«Предупреждал об этом провидец меня», —
 
Вспомнил Мингйан. Отпустил он поводья коня,
 
И поскакал золотоволосый его.
 
Снизу пытались ужалить осы его —
 
Делал он вверх одиннадцать тысяч прыжков.
 
Сверху пытались ужалить осы его —
 
Делал он вниз одиннадцать тысяч прыжков.
 
Изнемогая, свалились тогда с высоты
 
Желтые осы, ушибли свои животы.
 
К ним возвратиться Мингйан повелел коню.
 
И желтокрылых тварей он предал огню.
 
 
 
И, помолившись творцу родимой страны,
 
Воин подумал: «Победа! Теперь не страшны
 
Недруги, названные святым стариком…»
 
И натянул он ремни золотой узды,
 
И полетел жеребец, как брошенный ком.
 
После двенадцатидневной быстрой езды
 
Гору плешивую всадник увидел вдруг
 
С белой вершиной, лицом обращенной на юг.
 
 
 
Всадник взобрался наверх, чумбур растянул,
 
Ноги Соловки согнул, на землю взглянул
 
Взором пронзительным кречетовых очей.
 
Он увидал: под углом заходящих лучей
 
Высится башня, похожая на орла,
 
Перед полетом расправившего крыла,
 
Светятся окна из огненного стекла,
 
И в небосвод упираются купола…
 
«Кто же владелец башни, — подумал Мингйан, —
 
Видимо, тоже один из властителей стран,
 
Видимо, тоже один из могучих владык,
 
Видимо, тоже отважен, богат и велик.
 
Разве такого смогу победить врага?»
 
Так вопрошая, плакал прекрасный Мингйан.
 
Крупные слезы текли — за серьгою серьга.
 
 
 
С белой вершины сошел, наконец, великан.
 
Он отпустил своего Алтана. Шарга
 
К водам прохладных ключей,
 
            на зеленый простор.
 
Вырвал сандаловый ствол и развел костер,
 
Чаю сварил, навес над собой развернул,
 
И, раскрасневшись, как жимолость,
 
               воин заснул
 
И на земле растянулся, как цельный ремень.
 
И молодой богатырский сон, говорят,
 
Длился тогда сорок девять суток подряд.
 
 
 
Только лишь пятидесятый начался день,
 
Воин проснулся. Взглянул он прежде всего
 
На скакуна своего — и не верит глазам:
 
Кажется, с пастбищ сейчас привели его!
 
И подошел он к ручью, погляделся: и сам
 
Стал он таким же, каким перед выездом был.
 
И засмеялся, печали свои позабыл,
 
И превратил коня в жеребенка потом,
 
И превратил он себя в ребенка потом,
 
И в государство хана Кюрмена вступил.
 
Ехал впритруску, двухлетку не торопил.
 
Там, где давали побольше, там ночевал,
 
Там, где давали поменьше, там он дневал.
 
Прибыл в цахар, когда еще было светло.
 
 
 
Ясная, как луны золотое стекло,
 
Вышла девица: видимо, в башне жила.
 
Остановил он коня, чтобы мимо прошла,
 
Но побежала девица навстречу ему.
 
Он поскакал, чтоб осталась она позади, —
 
Рядом бежит, обращается с речью к нему:
 
 
 
«Старший мой брат, не спеши, мой нойон, погоди,
 
С благополучным приездом поздравлю тебя
 
И безошибочно к цели направлю тебя», —
 
«Девушка, с виду кажетесь кроткою вы,
 
А посмеяться непрочь над сироткою вы,
 
Над мальчуганом без матери, без отца.
 
Если, девица, для шуточек вздорных вам
 
Недостает покорного молодца,
 
Трудно ль такого найти средь
 
             придворных вам?» —
 
С гневом притворным ответствовал мальчуган.
 
 
 
«Сразу тебя признала я, славный Мингйан,
 
Первый красавец вселенной! Ты — исполин
 
Бумбы нетленной, и Джангар — твой властелин
 
Послан сюда нойоном на гибель врагу.
 
Можешь открыться мне, воин, я помогу».
 
 
 
«Верно, — Мингйан отвечал, не слезая с коня. —
 
Послан я Джангром сюда, нойоном своим.
 
Верно и то, что Мингйаном зовут меня.
 
Должен я Джангру доставить Кюрмена живым.
 
Что предпринять? Помогите, красавица, мне.
 
С хитрым врагом помогите справиться мне».
 
 
 
«Та, про которую, мой прекрасный Мингйан,
 
Мудрый Цеджи тебе говорил, это — я.
 
Все расскажу тебе, ничего не тая.
 
Этот Кюрмен — воистину сильный хан,
 
Этот Кюрмен — один из могучих владык,
 
Принадлежит ему света четвертая часть.
 
Ханский очир, железную ханскую власть,
 
Белый Мудрец охраняет — древний старик.
 
Как-то в один из тихих степных вечеров
 
Вышел из башни старик. На звездный покров
 
Он посмотрел и, вернувшись, хану сказал:
 
„Видишь, оттуда, — и на восток указал, —
 
Воин великого Джангра прибыл уже.
 
Ханство в опасности. Будем настороже“.
 
 
 
„Кто же из этой забытой на тверди земной,
 
Слабой страны Узюнг-хана,
 
           разгромленной мной,
 
Кто же со мною вступить осмелится в спор?
 
Правду всегда говорили вы до сих пор,
 
Даром провидца мой просветляя народ,
 
Все, что случится, ведали вы наперед.
 
Ваши слова — не пустые слова ли теперь?
 
Мудрости вашей года миновали теперь,
 
Старости вашей теперь наступили года!“
 
 
 
Так и не принял хвастливый Кюрмен тогда
 
В бедный свой ум старика разумного речь.
 
Старец не смог властелина предостеречь.
 
Вот почему я встречаю тебя, Мингйан!
 
Если ты снимешь с Кюрмена мирде-талисман —
 
Станет слабее дитяти грозный Кюрмен,
 
И ничего не стоит взять его в плен;
 
Если не снимешь — никто не осилит его
 
Между двуногими нашего мира всего.
 
Ночью приди на пиршество богатырей
 
И, превратив дорогого коня своего
 
В косточку, альчик,
 
        оставь у наружных дверей.
 
Если ты снимешь обличье Будды с груди —
 
Хана вяжи; не снимешь — к ногам припади
 
И попроси, чтоб испытывать начал тебя,
 
Лучшим из лучших певцов назначил тебя.
 
Духом не падай, надейся на помощь мою».
 
 
 
И возвратилась девица к себе домой.
 
Славный Мингйан в безмолвной тиши ночной
 
Чудо содеял: себя превратил в змею
 
И ко дворцу Кюрмена тотчас же подполз.
 
Мимо наружной и внутренней стражи прополз,
 
Щелку нашел он и юркнул в ханский покой.
 
Перед иконой горел светильник святой,
 
Отсвет его на стене над престолом дрожал,
 
А на священном ложе Кюрмен возлежал,
 
И не поймешь его — спит он или не спит.
 
Острый булат на груди, как солнце, слепит,
 
Слева от хана левый находится ад,
 
Справа от хана правый находится ад,
 
Барс и гиена с обеих сторон стоят,
 
Прыгнут — ничто не сумеет тебя спасти.
 
 
 
Смотрит на них Мингйан, и дрожит Мингйан,
 
Что-то заныло в груди, заныло в кости,
 
Горько заплакал он, ужасом обуян.
 
Долго поднять испуганных взоров не мог.
 
Поднял — и что же? Видит: паук-осьминог
 
С ханской груди снимает святой талисман.
 
Понял Мингйан: перед ним не простой паук!
 
Спрыгнул паук — превратился в девушку вдруг.
 
Разом знакомку свою признает Мингйан!
 
Девушка направляется к богатырю
 
И на него надевает святой талисман.
 
«Воин, запомни то, что сейчас говорю:
 
Барс и гиена заснули, не встанут, поверь;
 
Их усыпила я на сорок суток теперь;
 
Я до рассвета должна расстаться с тобой:
 
Выйду, вступлю со стражей внутренней в бой,
 
Ты же, по правилам веры, в ночной тиши,
 
Дело благое свое, Мингйан, заверши
 
И постарайся покинуть башню к утру».
 
 
 
Вышла. Мингйан испил благодатной арзы.
 
Огненная вода разлилась по нутру,
 
Вспыхнули в зорких глазах зарницы грозы.
 
Соединил для молитвы ладони Мингйан,
 
И поклонился грозной иконе Мингйан,
 
И потушил светильник пальцем одним,
 
И, подойдя к владыке, склонился над ним,
 
И закричал он, вынув булат из ножон:
 
«Будешь, Кюрмен, не моей рукой поражен —
 
Это великий Джангар тебя покарал!»