Любовь без тормозов - авария (СИ)

— Отчет за прошлую неделю. — Блеск в его глазах не нравится до судорог.
— Ты же знаешь, что меня не было.
— По документам, Михаил, вы были на службе. Так какого хрена твои обязанности должен исполнять я?..
— Макс, я же объяснял.
— Мне плевать на твои личные нужды, так же, как и на душевные стенания! Если ты не можешь выполнять свои ПРЯМЫЕ обязанности, — говорит о работе и только о ней, не намекая на постель, — я найду тебе замену.
Перспектива потерять работу кажется угрозой и вполне закономерной, весь гонор как рукой снимает.
— Я разрулю.
— Две сорванные поставки, Миха. Месяц, сука, работы.
— Я сказал — разрулю!
— Жить на работе собрался?
— Плевать. — Пожав плечами, шарю глазами по кухне в поисках сигарет, затянуться хочу до голодного никотинового обморока. — У меня все равно нет личной жизни.
— А хочешь? — спрашивает с усмешкой, наступая и притираясь вплотную.
— Нет, — признаюсь честно, постепенно зашивая порванный кокон своего комфорта.
— Вот и умница, — тянет ко мне руку, растрепывая волосы, я инстинктивно ухожу от прикосновений, и это его злит. Тянет меня обратно, крепко сжав локоть. — А по поводу того, что я предлагал…
— Кажется, мы закрыли тему с моей личной жизнью.
— Мы попробуем.
— Макс, — страдальчески закатываю глаза.
— Засунь свой поганый характер хоть немного себе в задницу и услышь меня. Попробуем — понял?
— Не хочу.
— А мне плевать…
— У тебя царапина на спине, — проводит пальцем по голой лопатке, размазывая по ранке кровь.
— Не стоило меня по полу таскать, — даю дельный совет, пролистывая почту в телефоне прямо голым. Внутри какая-то неубиенная тварь противно пищит и воет, беспокоя все сознание, но я душу ее в зародыше. — Надо сосредоточиться.
— Ты был слишком напряжен, — слушаю его вполуха, открывая одно из писем и сверяясь с документами. — Я тебя еле натянул.
— Плохо старался. — Получаю законный подзатыльник, Макс смеется.
— У тебя завтра встреча с немцами в восемь утра.
— Спасибо, что хоть предупредил. Кстати, тебе пора.
— Останусь на ночь.
— Плохая идея. И я все равно не собираюсь спать, много работы.
— Совсем начальник-мудак загонял? — состроив страдальческую мину, пищит мне на ухо.
— Да нет, — пожав плечами, тянусь за джинсами, с бука будет это делать удобнее. — Нормальный мужик, — Макс расплылся в счастливой улыбке, но, глядя на мою ехидную рожу, его улыбка плавно потекла, как дешевая косметика на летнем зное. — Только пидарас, говорят. — Пока я ржал, он восхищенно присвистнул и дал-таки мне пиздюлей, выпоров своим ремнем, чисто для профилактики.
Время побежало как взбесившийся жеребец, уносясь от меня с каждым днем все дальше. Тоска не притуплялась, хотя должна бы, поэтому приходилось пахать в три шкуры, чтобы, дойдя до кровати, упасть и вырубиться.
Даня не звонил.
Степка тоже не брал трубку, коротко и с неохотой отвечая на мои смс, уходя от разговора о Даниле, и вскоре я перестал задавать вопросы, считая, что если захотят, они оба смогут меня найти.
Три месяца — это не срок для тех, кто любит. Я это понял, сидя вечером за обеденным столом в попытке поужинать в теплом семейном кругу бывшей жены и сына. Малой задорно ковырял макароны, по-свински втягивая их в рот и размазывая томатную пасту по круглым щечкам, а хозяйка дома зависла в телефоне, делая вид, что меня не существует. Щелкнуло в мозгах, как старый выключатель вырубили и погас свет, и тут же крохотный огонек, пламя свечи, что колеблется вдалеке, и мысль, что где-то ты еще нужен, но не здесь. Не в этом доме. Не в этой жизни. Не с теми, кто дорог тебе, но презирают тебя. Не ради этого я дерьма хватил с лихвой, чтобы вот так сидеть в тишине и не находить себе места. Ради чего вообще?
— Уже наелся? — спрашивает у меня Арина, отодвигая свою тарелку и бросая на меня недовольный взгляд.
— Я пойду, — улыбаюсь малому, тот грустнеет и начинает лить слезы буквально ни с чего, словно почувствовав мое состояние.
Мать начинает рычать, что я довел ребенка, что если бы жопу не подставлял, то все было бы нормально, что и малого таким же делаю. Этот поток брани льется нескончаемым фонтаном, но, словно нарастив плотность, уже не тону. А малой поймет. Он у меня умный. Я все ему объясню, когда придет время. Он обязательно меня услышит.
С каждым шагом, что удаляюсь от них, меня все сильнее тянет вниз. На ногах устоять сложно. Не помню, когда последний раз спал нормально, а если и спал, то просыпался под будильник, а не от кошмаров.
Поздняя осень. Ноги в лужах вязнут, сырости не чувствую, так же, как и моросящего дождя. Сейчас как никогда хочется в тепло, хочется в уют, в тот легкий бардак, но пропитанный особым теплом и светом, даже когда хозяин квартиры хмурится.
В подъезде темно, опять не горит свет, опять пахнет сыростью и чем-то едва знакомым, отчего сердце замирает и хочется разреветься, как тогда, в детстве, когда слетел с гаража и разбил колено.
Пара ступеней, сердце под ребрами едва слышно дергается, глаза закрываются, чтобы уже в темноту. Привалившись к стене, еле волочу ноги и поворачиваю к своему пролету, ведущему на этаж…
— Привет, Миш…
Автор
— Привет, — сухим непослушным голосом выдавил из себя Мишка, замирая на месте. Ему показалось, что он все-таки сошел с ума или вырубился, возможно, даже за рулем, где-нибудь на трассе, и вот-вот все закончится, а этот сладкий сон, почти видение, останется с ним. На губы просилась улыбка, а в глазах, наоборот, застыла вода.
— Я не знаю, что делаю здесь, — признался Данила, сидя на ступеньке и свободно разведя ноги. Рядом с ним лежал небольшой рюкзак, совершенно сухой, как и куртка, укрывающая капюшоном темную голову.
— Давно сидишь? — Поборов себя и прокляв одновременно за то, что так долго не появлялся, Мишка стал подниматься, и с каждым шагом взгляд его светлел, Данилин, наоборот, темнел.
— Нет, — соврал, не желая причинять неудобство, не подозревая, что его и так видят насквозь.
— Соскучился? — вопрос, который необходимо было задать, который просто невозможно было не озвучить, потому что ответ было знать необходимо так же, как и дышать.
— Очень, — глотая окончание слова от нервов. — А ты? — почти вызов, почти пощечина.
Подойдя вплотную и упав на колени, Мишка уткнулся в раскрытые от неожиданности объятья и намертво вцепился в куртку на спине.
— Хуже, — шепотом, почти на грани, — я чуть не сдох…
Данила
Сколько мы так просидели, я не знаю — может, минуту, а может, час. Я крепко держал его в объятьях, давая время успокоиться, и сам внутренне сжался в тугую пружину, оставаясь сильным, чтобы хоть один из нас соображал, что происходит.
Почти физически было больно видеть его таким, всегда улыбчивого, немного пьяного от жизни, открытого — сейчас он словно постарел, замкнулся, под глазами залегли глубокие тени, вдобавок щетина придавала ему болезненный вид, и больше всего на свете хотелось вернуть того человека, которого я знал.
Мишка ожил первым, услышав внизу хлопок двери, с неохотой поднялся, таща меня за руку, сам взял мой рюкзак и подвел к крайней у лестничного пролета двери, открывая ее своим ключом. Меня пропуская первым…
— Мих, ты долго… — слышу мужской баритон из одного из бетонных карманов небольшой квартиры и отступаю назад.
Сердце ухает в пятки, на лицо просится понимающая ухмылка, но вовремя закусываю губу. Разжимаю пальцы.
Больно.
Ревность тупым жалом вонзается в одно и то же место, до воспаления, до крови, до заражения всего организма, и моментально бросает в жар.
Смуглый, молодой совсем, лет восемнадцать, по внешности симпатичный, наверно, такие ему и нравятся.