Любовь без тормозов - авария (СИ)

Открываю водительскую дверцу, крутанувшись, за поясницу цепляю парня и, чуть воспользовавшись силой и его замешательством, усаживаю в салон.
Ключ из кармана, тянусь к зажиганию. Тачка приветливо урчит.
— Смотри, — повиснув на руле, задираю к нему голову. — Справа педалька газа, слева — тормоза…
Были случаи, когда на меня смотрели как на идиота, но тогда я был в жопу пьяный, а сейчас это даже как-то неприятно.
— Ты водить умеешь, да? — Выпрямляюсь и, кусая губы и пряча улыбку, делаю серьезную рожу. — Тогда… дальше сам?
Он, пихнув меня в живот, захлопывает дверь (холодильником так будешь хлопать!!! — орет подсознание, я улыбаюсь). Я руки вверх поднял, шаг назад, а у него в глазах азарт шкодный, заразительный драйв, и я нутром чувствую: дай волю, он сейчас педаль в пол и с визгом в гору, но ответственность чувствует, держится.
Пока парни пристраиваются сзади (да, да, все прочитали это пошло), я сигаю на дорогу, встаю посреди полосы и раскидываю руки в стороны. Эти-то сейчас поедут, только ждать замучаются, пока им уступят, поэтому переходим к экстренным мерам.
Перекрыв полосу, даю им отмашку, мол, дерзайте. Те тужатся, матерятся, пыхтят, но тачку выкатывают. Парня предсказуемо заносит, шлифует по сырому асфальту, но, жму руку, быстро справляется и… уезжает. Благо, во дворы, откуда мы пришли. У меня же там полжизни укатилось!
Стоим по самую жопу в сугробе, эти трезвеют, Степка у меня на плече (больном) повис, пыхтит и с выражением, с чувством глубокой тоски выдает:
— Лучше бы ты на самолете полетел.
— Не, самолет тяжелее вытаскивать. — Он только головой качает, парни через дорогу перебегают, ржут. — Он увез твой ящик коньяка, — сообщаю Степке, он смеется. — И еще я есть хочу. — Стягивает с себя куртку, вешает ее мне на плечи, тону в его одежде, в его запахе, слишком резком — Степкин одеколон никогда мне не нравился, понимаю, что замерз, потряхивает, но как же мне хорошо.
— Пошли, — обняв за плечи, уводит во двор, — чудо ты неугомонное.
— Степ, — уже поднимаясь по лестнице, пока парни, улюлюкая, несутся вперед с чудом не разбившимся «ящиком радости». Сероглазик идет, дуется передо мной… бедра красивые, жопу не видно, кофта длинная… Да, я ему опять не дал переть тяжести. — А как его зовут? — Парень лениво косится назад, взглядом спрашивая, не долбоеб ли я. А я — не. У меня даже справка есть. И знакомый психолог/нарколог. Но это никак не связано.
— Его зовут Данила, — нарочито громко, парень фыркает совсем как кошка. — Мог бы сам спросить.
— Не мог, — отнекиваюсь я, протискиваясь сквозь толпу. — Вдруг он немой, и я бы его обидел.
— А я должен был тебе серенаду спеть? — Я даже обернулся. Голос такой приятный… злой, металлом звенит, но не то чтобы он обиделся, скорее, ему легче меня не замечать в принципе.
— Можно просто поздороваться, — не могу перестать улыбаться, он, наоборот, напрягается, волнуется слишком очевидно, руки в карманах все время, глаза из-под челки блестят.
— Здрасти! — вальяжно-официально, мерзко растягивая гласные.
Я два раза моргнул, покивал, что, мол, все понял, осознал, исправлюсь, а внутри так тепло стало, будто водки хряпнул. Кстати, о допинге: если я сейчас не залью глаза, то они сами закроются автоматически.
— Где тут хорошо кормят? — шлепаю на кухню все так же в Степиной куртке.
— За углом кафе. — Ах ты ж язва! Я прям восхищаюсь, и главное, удается ему безэмоционально это все, а меня, наоборот, распирает.
— Я предпочитаю домашнюю пищу, — пробравшись к холодильнику, отталкиваю парня бедром и сую нос в чужое жратвохранилище. А там пир!
Спереть мне дали бутер с колбасой и выгнали к остальным. Степка в цветастом переднике раскладывал стол, благо у него кухня десять квадратов, мальчишка, самый молодой, лет восемнадцать на вид, хотя, может, я ошибаюсь и он младше, все глазки мне строит, пока суетится вокруг именинника, а мне бы решить насущный вопрос.
Иду по рукам. В смысле, приглядел каких ребят покрепче, разглядываю их ладони, кто пьяный сильно, кто слишком трезвый, тушуется, у кого сил не хватит, Степка сам тянет, но ну его на хуй, этот к врачу потащит… Я только улыбнулся, Даня мне уже фак показал. А я и не обидчивый совсем.
Скаля все свои тридцать два, тянусь к нему. Он не сопротивляется, но морду кривит недовольно. Руки теплые, пальцы аккуратные, тонкие, ярко выраженные костяшки, шершавые ладони, он ими не только писю гладит, рабочие руки, но главное, что я уже убедился, сильные.
— Пойдем со мной. — Отпускаю его, тепло все еще остается в руках, иду к ванной, скидывая куртку на ходу, до глубины мозга уверенный, что тот идет следом. Из любопытства. Из принципа. Из упрямства. Хара-а-а-а-актерный.
Не доходя два шага, сталкиваюсь с мелким, его вроде Илья зовут. Заглядывает мне в глаза, переигрывает малость, смущение тоже ненастоящее.
— Может, я могу помочь?
— Благодарю покорнейше, мы справимся, — придержав его за плечи, обхожу аккуратно, Данька более чувствительно пихает его к стене и идет как ни в чем не бывало дальше, еще и меня подгоняет, пихнув хорошенько в спину.
Зайдя в санузел, первым делом стягиваю с себя футболку. Данька, закрыв дверь, даже не думает отворачиваться, наоборот, рассматривает внимательно, размышляя.
— Вправлял когда-нибудь плечо? — спрашиваю напрямую и включаю воду в раковине, добавляя шума.
— Лучше бы к врачу, — делает проигрышную попытку, я отрицательно мотаю головой.
— Сам давай. Там несильно.
Встаю к нему боком и, взявшись здоровой правой рукой за раковину, больной сую себе полотенце в рот, чтобы не заорать, и протягиваю ее Даниле. Берет не сразу. Долго изучает, выдыхает раздраженно. Делает шаг ближе, плечо осматривает, что-то прощупывает прохладными пальцами. Я все это время в пол смотрю, стараюсь отвлечься. Боль не терплю ни в каком виде, болевой порог ни к черту. Вытерпеть — вытерплю, но ощущения не из приятных.
— И как башку не разбил… — Еще слышу окончание фразы, давление, щелчок, вспышка боли, и сразу легкость такая, воздушность внутри, как хребет в прах перехерачило, и темнота в глазах.
Собственных сил не хватает, чтобы удержаться за раковину, только полотенце выплюнуть. Колени трясутся. Рука безвольно повисла вдоль туловища, но сейчас отойдет, уже легчает. Но эта слабость…
Данила, видя мое состояние, хотя я и пытался его скрыть, честно пытался, уверенно придерживает за здоровое плечо, усаживая на закрытый унитаз. Пара секунд — и зрение возвращается. Сжимаю и разжимаю кулак, работает отлично (да, и это тоже звучит пошло).
— Перетянуть бы, — дает дельный совет, я отмахиваюсь, с трудом вытаскивая сигареты из джинсов.
— Будешь? — предлагаю учтиво, хотя… если бы не воспитание — не дал бы. Сама мысль, что он травиться будет… абсурд какой-то, потом проанализирую.
— Бросаю, — уперся лопатками в дверь, ждет, пока я отравлюсь никотином. Мне хватает половины, чтобы прийти в себя. Натягиваю футболку, улыбаюсь благодарно, но получается вымученно. Он с такой же усталостью смотрит на меня, качает головой и выходит за дверь. А там Степочка стоит. Злой. Почему-то…
Полчаса мне читали лекцию, как правильно вести себя за рулем. Тридцать, мать их, минут долбежки в мозг. Сочувствующий взгляд, скупая мужская слеза (это я перегнул), и мне наконец налили.
Было много тостов. Много поздравлений. Не знал даже, что Степку реально так любят, а ведь действительно собрал самых близких, хотя и не знали друг друга, но половина уже спилась, в смысле, сдружилась, песни орут, гитару рвут, малой (а ему семнадцать, ха!) на стол танцевать полез. Линяю курить на балкон, ну его на фиг, я стриптиз не заказывал.
Вот кухня у друга да, шикарная, а балкон от силы метра два, какой-то обрубок, повисший на пятом этаже. И нас четверо. Трое дымят, я бочком в угол протискиваюсь, благо Данька там так удачно стоял, я за него и завалился… Почему сразу лапал?! Я его аккуратно за бочка взял и подвинул. Да какие там бока — кости одни и мышцы. Он не обиделся. Он вообще меня игнорирует. Стою. Сигареты в туалете забыл. А хочется затянуться аж до трясучки…