Страницы прошлого

Раннее выступление молодого актера не бывает, да и не может быть равным его последующим зрелым ролям. Там, где это наблюдается, там нет большой актерской судьбы, как нет и большого таланта, а есть лишь случайная удача небольшого актера. И, конечно, ранний дебют В.И.Качалова в роли Мити не может даже быть сравниваем с позднейшими созданиями его в Московском Художественном театре. Ведь в каждой новой роли В.И.Качалов всегда казался лучше, ярче, сильнее, чем в предыдущих, и каждый раз зрителю думалось: «Ну, уж лучше он ничего не создаст: лучше - нельзя!» И даже в последние годы его жизни, видя Василия Ивановича в старых ролях его, например, в роли Барона в пьесе «На дне», старые театралы говорили, что и в далекой молодости Качалов не играл Барона с такой свободой, с таким богатством и щедростью, как в старости.
И все же в ранней роли Мити была своя непередаваемая прелесть. Он играл Митю с замечательным благородством и внутренним изяществом. В Мите не было той боязливой приниженности, с какой его нередко играли и играют даже хорошие актеры. Он робел перед Любой Торцовой не оттого, что она - «барышня», хозяйская дочка, а лишь по той причине, что она - любимая, в присутствии которой даже говоришь не громко, чтобы не спугнуть свое счастье. Вполне свободно говорил и держался Митя - Качалов лишь с Пелагеей Егоровной, почтительность его интонаций явно относилась не к ее хозяйской власти над ним, а к ее возрасту. Но даже с «самим», хозяином, Гордеем Торцовым, Митя держался без подобострастия. Когда Гордей Торцов прогнал его со святочной вечеринки, Митя - Качалов не «ретировался», рабски испуганный и приниженный, как собака, которую гонят пинком ноги. Он и не бравировал, не держался вызывающе, - это было бы фальшиво, - он ушел просто, благородно, высоко неся свою красивую, кудрявую голову. В этой сцене благодаря верной игре Мити - Качалова всего сильнее звучало противопоставление человеческого достоинства, не умаляемого бедностью, человеческому ничтожеству, не украшаемому богатством,- противопоставление, лежащее в основе пьесы «Бедность не порок».
Удивительно мягко, по-сыновнему задушевно вел Василий Иванович все сцены и разговоры с Пелагеей Егоровной. А сцены с Любой Торцовой играл с замечательной свежестью молодой влюбленности…
Спектакль этот играли в помещении актового зала виленской женской гимназии. Никто из зрителей не догадывался о том, что присутствует при знаменательном событии - рождении великого русского артиста. Только сраженные в самое сердце гимназистки вздыхали так, что едва не качались на стенах огромные царские портреты в многопудовом обрамлении из золоченого дуба!
* * * 
Весной 1896 года, закончив второй сезон службы в Вильне в антрепризе Незлобина, Вера Федоровна Комиссаржевская уехала в Петербург. Там после дебюта она была принята в труппу императорского Александринского театра.
Среди многочисленных подарков, венков и адресов, преподнесенных любимой зрителями актрисе на прощальном спектакле, была одна надпись, наивная и трогательная: «Дай бог, чтобы и Петербург полюбил вас, как Вильна».
Вильна, в самом деле, продолжала любить Комиссаржевскую вопреки пословице: «С глаз долой - из сердца вон!» Виленские театралы жадно ловили все слухи, вести и печатные высказывания в газетах о плавании Веры Федоровны в больших водах. Довольно скоро стало ясно, что и в столице оценили Комиссаржевскую, что в сравнительно короткий срок она стала любимицей, в особенности демократической части публики и учащейся молодежи.
У меня долго хранилась ученическая тетрадка, в которую в течение нескольких лет я вклеивала вырезки из столичных газет с отзывами о Комиссаржевской. Хвалебных отзывов было поначалу, однако, отнюдь немного. Завоевание столичной прессы пришло не сразу и далось, надо прямо сказать, не легко. Причина этого была не в недостаточности таланта у самой Веры Федоровны, а в особенностях петербургской (да и не одной только петербургской) театральной прессы того времени. Об этом стоит сказать хотя бы кратко, ибо без понимания этих особенностей невозможно ясно представить себе, что являла собой театральная пресса в царской России конца XIX и начала XX века, так же, как невозможно судить о театральной жизни того времени, основываясь на одних лишь тогдашних театральных рецензиях.
Бульварная пресса - «Петербургская газета», «Петербургский листок» - и в частности театральные рецензенты этих газет, имели печальную и, вероятно, заслуженную репутацию подкупности. Называла имена и фамилии рецензентов, которым концертанты (певцы, инструменталисты) посылали билеты на свои концерты, вкладывая в конверт 25-50 рублей. Таких рецензентов часто ловили с поличным, когда, например, о театре, который они хотели «утопить», они писали, что спектакль прошел без единого хлопка при полупустом зале, в то время как на самом деле театр был переполнен и спектакль прошел под сплошные овации.
Театральные рецензии в этих органах, не уважаемых передовой частью общества, бывали не только недобросовестны, но и мало авторитетны и неприятно фамильярно-развязны. Мнением этой части прессы В.Ф.Комиссаржевская, конечно, не могла дорожить, как не могла и считаться с ним. Впрочем, в отношении Комиссаржевской эти газеты держались в общем нейтрально и обычно присоединялись к большинству. Поначалу они были сдержанны, холодноваты, потом стали писать сочувственно, и, наконец, безудержно, часто совершенно безобразно глумились над Верой Федоровной и ее театром в последний период ее жизни.
Реакционная, монархическая газета «Новое время» была презираема всей честной Россией за холопскую преданность царю и эксплуататорским классам. «Новое время» боролось не только против революции, но даже и против всего, что было хотя бы только либерально. В театральном отделе «Нового времени» не было цинически-примитивного взяточничества бульварных листков. Однако не было и свободы в выражении, театральных симпатий и антипатий, прежде всего потому, что ведь «Новое время» имело свой театр - петербургский театр Литературно-художественного общества. Фактическим хозяином и владельцем этого театра был хозяин-владелец «Нового времени» А.С.Суворин. А это означало, что львиная часть похвал, расточаемых «Новым временем», должна была направляться в адрес своего, суворинского, театра. Сам Суворин взяток, конечно, не брал, его, обладателя миллионного состояния, не мог интересовать «барашек в бумажке» в виде 25-рублевой ассигнации. Но он ведь был и драматургом тоже! Даже М.Г.Савина обязательно ставила его пьесы («Татьяна Репина», «Вопрос» и др.) в свои бенефисы, а также возила их в свои гастрольные турне по провинции.
В «Новом времени» у Комиссаржевской были недоброжелатели, которые писали о ней небрежно, неуважительно, насмешливо,- например Амфитеатров («Old gentleman») писал, что «госпожа Комиссаржевская в роли Дездемоны - это серенький осенний дождик… сплошные локти и локти!»…
Горячим ценителем, ранее других завоеванным и самым прочным в то время, была для Веры Федоровны либеральная газета «Новости». Но, увы, и это было не совсем бескорыстно: Вера Федоровна участвовала в спектакле «Отверженные» в роли Фантины на сцене Александринского театра и сыграла ее очень хорошо, а пьеса эта была инсценировкой романа В.Гюго, принадлежавшей перу редактора «Новостей» О.К.Нотовича.
Очень трудно оказалось завоевать еженедельный журнал «Театр и искусство». Эту твердыню Комиссаржевская так, собственно говоря, никогда и не взяла по-настоящему.
Во главе «Театра и искусства» стоял «Homo novus» - А.Р.Кугель. Хотя в журнале писали и многие другие театральные критики - П.Ярцев, Измайлов, Арсений Г. и пр.,- но основным театральным рецензентом, столпом журнала был сам «Homo novus». В одном и том же номере нередко бывали напечатаны статьи, подписанные «Homo novus», или «А.Р.Кугель», рядом с ними заметки за подписями «А.К.», или «А.Р.К.», или «А.К-ль», или другими, столь же прозрачными псевдонимами. «Homo novus» был человеком умным, остроумным, образованным, блестящим собеседником и, наконец, человеком, несомненно, по-своему страстно любившим театр. Однако все эти бесспорные достоинства парализовались отсутствием у «Homo novus’а» передового мировоззрения, отсутствием того, что мы теперь называем чувством нового.