Страницы прошлого

«Homo novus'ом», то есть «новым человеком», он был только по своему псевдониму. За всю свою долгую критическую жизнь А.Кугель никогда ничего и никого не открыл в театре; наоборот, все новое, значительное, выдающееся, несшее в себе зерна завтрашнего дня, он всегда поначалу принимал с сомнением, так сказать, недоверчиво сощурившись, а порою и вовсе враждебно, в штыки. Он любил только то, что было признано уже до него, но не умел быть в числе первых открывателей красоты еще не признанной, правды еще не канонизированной. Он любил мастеров московского Малого театра и петербургской Александринки, но он с упрямой слепотой проглядел Московский Художественный театр, не хотел видеть и признавать его, относился к нему порою просто враждебно, Он писал о Московском Художественном театре, что это «театр механических кукол и фантошей», и долго не хотел признавать в нем ни одного большого актерского таланта. Другой сотрудник его журнала называл этот театр «Московский якобы художественный театр».
Позднее, когда признание Московского Художественного театра стало всероссийским, «Homo novus» стал писать об этом театре в тоне полупризнания, но писал часто явно неискренно, петляя, как лукавая лиса.
Петербургских актрис ругали в «Театре и искусстве» почти всех. И тех, кто этого заслуживал, и тех, кто не заслуживал, кого, наоборот, следовало поддержать на их трудном пути. Исключение составляла одна только М.Г.Савина. О ней «Homo novus» писал всегда восторженно, хотя этот восторг бывал иногда совершенно ощутимо неискренним. Иначе говоря, он писал о Савиной трусливо, ибо, как все петербургские критики и рецензенты, «Homo novus» боялся Савиной. Случалось и так, что о какой-нибудь актрисе, которую неудобно было обругать, но невозможно было и похвалить, «Homo novus» писал каким-то пародийно-эзоповским языком. Так, об исполнении В.А.Мичуриной роли в пьесе «Глухая стена» «Homo novus» написал: «Артистка прекрасно провела истерику 4-го акта, и отчетливость ее движений достигала художественного совершенства». Что можно было понять, что могла извлечь для себя актриса из этой издевательской похвалы, написанной епиходовским стилем?
Надо ли удивляться тому, что этот журнал не оказался в числе друзей Веры Федоровны Комиссаржевской? Она была новая для Петербурга актриса,- хвалить первым «Homo novus» не умел. Она необыкновенно быстро завоевала петербургского зрителя, она стала в полном смысле слова кумиром демократического зрителя и учащейся молодежи, и это раздражало и тревожило. Всего же более тревожила игра Комиссаржевской, не похожая на игру ни Савиной, ни Потоцкой, ни других уже признанных петербургских актрис. Долго «Homo novus» писал о Комиссаржевской с совершенно непозволительной насмешливой небрежностью. Так же, как и «Old gentleman» - Амфитеатров, он не принял Комиссаржевскую в «Отелло», но уже не за «локти», а за то, что она якобы играла не Дездемону, а Дездемонхен. «Госпожа Комиссаржевская во всех ролях играет одну и ту же очень милую дочь немецкого аптекаря»,- так писал «Homo novus» об актрисе, уже тогда создавшей незабываемую Ларису в «Бесприданнице» и Нину Заречную в «Чайке». Он не мог не видеть, что перед ним - талантливейшая актриса, но он все же предпочитал не замечать этого. Ее травили в бездушном Александринском театре, ей не давали играть, доводя ее, тяжко больную, до полного отчаяния. Вот когда надо было выступить всякому честному критику, которому подлинно дорого не только вчерашнее искусство театра! Но «Homo novus» продолжал с тупым упрямством барски-небрежно ронять по адресу Комиссаржевской оскорбительно снисходительные замечания. Так, например, браня какую-то актрису, провалившую роль, «Homo novus» писал: «Эту роль сыграли бы гораздо лучше не только актрисы Икс или Игрек (следовали фамилии незначительных актрис Александринки. - А.Б. ), но даже Комиссаржевская», что должно было, очевидно, означать: «даже такая бездарность, как Комиссаржевская!» Другой критик из журнала «Театр и искусство» Арсений Г., писал об исполнении Комиссаржевской роли «Снегурочки»: «Наивничание, подкладывание ручек под подбородочек… Поджимающаяся, делающая поминутно «большие глаза», госпожа Комиссаржевская не поэтична. Так, ходит по сцене какая-то сиротка горемычная…»
Правда, было два сезона, когда журнал «Театр и искусство» относился вполне дружелюбно и к самой В.Ф.Комиссаржевской и к ее театру. Это были те два сезона, когда в ее театре «Пассаж» служила издательница «Театра и искусства» актриса З.В.Холмская. Оговариваюсь: Холмская была очень талантливая актриса,- в частности, она великолепно сыграла Меланию в «Детях солнца» Горького. Но наличия Холмской в труппе театра Комиссаржевской оказалось достаточно и для того, чтобы журнал «Театр и искусство» впервые разглядел наличие таланта и у Комиссаржевской тоже: в эти два сезона журнал хвалил Комиссаржевскую за все,- даже за такие сомнительные удачи, как роль Авдотьи в пьесе Найденова «Авдотьина жизнь».
Я останавливаюсь здесь так подробно на «Homo novus’е» - Кугеле и «Old gentleman'е» - Амфитеатрове потому, что оба они были видными представителями тогдашней критики и являются для нее типическими фигурами. Приверженность ко всему старому, общепризнанному, дозволенному , враждебность ко всему новому, революционному в искусстве были характерны для этих критиков. Один из них, Амфитеатров, был явный политический авантюрист, всю жизнь метался, меняя кожу и предавая своих недавних единомышленников. Из махрового черносотенного «Нового времени» он в начале века перешел в либеральную газету. Затем снова вернулся на прежние черносотенные позиции. А после Октябрьской революции перебежал в самую бешеную заграничную белоэмигрантщину. Там, по слову поэта А.К.Толстого, «за безопасным сидя рубежом». Амфитеатров до последнего вздоха «лаялся, как пес, из-за ограды» в эмигрантских листках. А.Р.Кугель остался в Советской стране, и, нужно признать, в его взглядах и оценках произошла некоторая перемена.
От этих ведущих критиков того времени не отставала, конечно, младшая братия критиков рангом ниже. Образцом несправедливого и недобросовестного отношения к В.Ф.Комиссаржевской может служить рецензия тех лет, в годы службы ее в Александринке, о спектакле «Идиот» (по Достоевскому). В этом спектакле Савина играла Настасью Филипповну, а Комиссаржевская - Аглаю. Спектакль явился неудачей для обеих актрис. Савина провалила роль Настасьи Филипповны, для которой не имела ни внешних, ни внутренних данных, а Комиссаржевская ничего не сделала из роли Аглаи Епанчиной потому, что инсценировщик не дал ей никакого материала. В пьесе была сцена, где встречались обе соперницы, происходил словесный поединок, и Настасья Филипповна одерживала победу над Аглаей, обратив ее в бегство и провожая ее истерическим смехом и криком: «Ушла! Ушла гордая барышня!» На этом основании один критик, шулерски передернув, написал, что Савина (не Настасья Филипповна, а Савина) собрала весь свой талант и разбила свою соперницу - Комиссаржевскую. Но ведь если бы актрисы поменялись ролями, то в силу авторского замысла Комиссаржевская в роли Настасьи Филипповны «разбила» бы Савину - Аглаю! И это получилось бы вне всякой зависимости от степени талантливости обеих исполнительниц.
Замечу попутно: эта рецензия, представляющая собой трусливое, нечестное передергивание, цитируется у нас некоторыми доверчивыми театроведами, не умеющими с необходимой осторожностью подходить к критическому наследию прошлого.
Будет, пожалуй, уместно привести здесь напечатанное в журнале «Театр и искусство» интересное высказывание одного критика конца XIX - качала XX века. Критик этот, скрывшийся под псевдонимом «Старый библиограф», писал:
«…Театральные рецензии следует читать с комментариями. Будущему историку театра, литературы, нравов предстоит не мало труда, когда он станет разбираться в театральных рецензиях… Некоторые комментаторы доказывают, что оды Горация суть на самом деле сатиры. Быть может, и нынешние рецензентские оды должно иногда читать, как сатиры, при помощи комментариев…»