Где таится дьявол
— Пойдешь со мной на стену, — спросил Хант на родном языке Секки, и Джулио поднял на него глаза. Их взгляды скрестились как стальные клинки. Джулио считал, что англичанин не должен был спрашивать, и поэтому не торопился с ответом. Только потом, когда Хант выдернул альпеншток, он ответил:
— Поговорим на глазах у всех. У меня жена и двое детей, Антонио и Нино, старший. Я, Джулио, глава семьи. Без их согласия я предпринять ничего не могу, мне нужно знать их решение, каким бы оно ни было.
— Буоно! — прошептал Хант, и у него отлегло от сердца. Он не ждал, что Джулио выскажется так сразу. Хотелось перешагнуть разделявшее их расстояние и пожать ему руку, но он знал, что этого делать не следует. Нельзя дать понять, что он переживает, и нельзя ничего требовать. Поэтому, отвернувшись, он молча вернулся к своим носильщикам, ожидавшим у груды багажа, принесенного из Понтрезины. Сев на валун, Хант краем глаза следил, что делает Секки. Тот ещё немного постоял на месте, потом отвернулся и отошел за дом.
Было около одиннадцати. Солнце пекло Ханту в лицо. В безветрии от раскаленных скал поднималось марево. Лежавший кое-где тонкий слой снега испарялся под палящим солнцем, не оставляя и следа. Из-под него там, где было хоть немного почвы, появились желтые стебли травы. Хант сбросил с себя толстую куртку — по утрам подмораживало — и приказал старшему из носильщиков разбить лагерь. Сам принялся ему помогать, а когда лагерь был готов, сел и раскрыл дневник.
Закончив, он проверил метеоприборы и так увлекся работой, что не заметил женщину с озабоченным лицом, по-деревенски нескладно одетую, с пучком светлых волос. Она стояла над ним, сложив на груди руки, и, когда он поднял глаза, торопливо и смущенно улыбнулась.
Элмер Хант вскочил, словно собираясь пуститься наутек, но овладел собой и даже хотел шагнуть навстречу, когда услышал голос, показавшийся ему знакомым.
— Я Сандра.
— Сандра… Александра Грози… — повторил Хант, и на лбу у него выступил пот сильнее, чем от возни с багажом под палящим солнцем.
— Мне нужно с тобой поговорить ещё до захода солнца, — снова услышал Хант, и в висках его молотом застучала кровь. Александра Грози — но как же она изменилась! Замотанная и усталая женщина. Конечно, жизнь под Монтпарсом с мужем вроде Джулио была нелегка и не на пользу женским прелестям.
— Я не хочу говорить с тобой здесь, Элмер Хант, приходи вечером на перевал.
— Приду. Но это далеко, — заметил Хант.
Женщина разразилась коротким деланным смехом.
— Ты был гораздо дальше, чем этот перевал, и путь оттуда занял у тебя целых девятнадцать лет.
— Ты хочешь меня убить? — преувеличенно весело спросил Хант, но на сердце у него было скверно. Перевал был узким проходом, которым впервые прошел старик Грози, отец Сандры. Однажды девушка провела и его туда. Небо там было невероятно синим, а они поднимались все выше и выше, миновали колючий кустарник и добрались до мест, где растут одни камнеломки. Подъем отнял у них все силы; спускаясь, Элмер нес её на руках, и Сандра уже не видела синего неба, лишь губы Элмера говорили ей о нем.
Они встречались на перевале. Поздним вечером, когда спускался туман, ночью, когда до луны было подать рукой. Элмер срывал звезды и бросал их Сандре на колени. Сандра весело твердила что-то о Лондоне, шумной Пиккадилли, блестящей Пэлл-Мэлл и деловой Риджент-стрит. Потом Элмер исчез, и настала зима. Зима жестоких морозов, злой тьмы и гроз вынужденного замужества. И её мороз уничтожил воспоминания об Элмере. Но Сандра часто ходила со своим первенцем на перевал, названный именем его деда, и гладила мелкие цветочки красных, синих, а выше — белоснежных камнеломок. Нино теперь было восемнадцать, и несчастье, постигшее его мать, было написано у него на лице.
— Ты всегда был сумасшедшим, хоть стал и взрослым человеком. Пастор Жиллис мне говорил, что таковы все поэты. Ну, я не знаю, но ты был таким милым безумцем… Так придешь?
Голос её звучал сухо и ясно. Совсем не так, как только что. Неужели этот голос может быть резким, скрипучим и противным, когда она говорит со своим мужем, когда-то великим Джулио?
* * *
Заметил он её издали, но не подал виду, пока не оказался совсем рядом. Она была напряжена, лицо блестело от пота, руки почернели от работы. Увидев его, Сандра устало опустилась на камень, а Хант остановился, ожидая, что будет дальше.
— Когда ты уехал, — начала она, — родился твой сын. Назвали его Нино, и Джулио любит его, как родного. Ты это знал?
Нет, Элмер не знал, не знал все эти девятнадцать лет, о чем и сказал.
— Мне кажется, ты лжешь, Элмер. Ты знал, иначе не прислал бы своего друга — как же его звали? Исмей, кажется, — чтобы кое-что уладить. Я отправила его обратно, потому что Александра Грози ни от кого не принимала милостей. Но теперь, Элмер Хант, мне нужна помощь, поэтому я позвала тебя сюда.
Хант стоял перед Сандрой, задумчиво уставившись вдаль. Перед его мысленным взором стояла фамилия Исмей. Исмей… нет, он такого не знал, такого не было ни среди родственников, ни среди друзей, ни среди случайных знакомых. Девятнадцать лет — большой срок, но фамилию Исмей он никогда не слышал.
— Ты не ошибаешься, Сандра?
— Сандра ошиблась только раз. И никогда больше. Звали его Кристиан Исмей, и он приехал из Лондона. Он был твоим другом, и ты послал его проверить, как у меня дела и не собираюсь ли я предъявлять претензии. Как только ты мог такое подумать об Александре Грози? Мой отец мог убить меня, меня и ребенка, но никогда ему и в голову не пришло бы предъявить претензии. Единственный, кто их предъявлял, — Джулио Секки. Я была его ещё до тебя, он это помнил. Он женился на мне ещё и потому, что услышал от Кристиана Исмея, мол, ты вернешься через два года и женишься на мне.
Элмеру показалось, что он сходит с ума. Исмей, Кристиан Исмей… Господи, он действительно никого такого не знал. Он начал клясться, что не посылал ни Исмея, ни кого-либо ещё на переговоры с Сандрой.
— Не клянись, клятвы тебе ещё пригодятся, Элмер. Ты же не хочешь сказать, что забыл обо мне, как только вернулся домой?
— Я правду говорю, Сандра, не посылал я Исмея, не знаю никакого Исмея, и, честно говоря, вернувшись в Лондон, забыл о тебе.
— Ты скотина, Элмер. Я думала о тебе все эти годы. Взгляни на меня. Видишь, что ты сделал со мной? А я на десять лет моложе тебя!
— Не моя вина, Сандра. Думаю, таинственный Исмей тебе сказал, что после моего возвращения умер отец и мне пришлось принимать дела. Я оказался на краю пропасти, потому что он умудрился растранжирить почти все состояние. Я не мог думать ни о чем больше. Мало того, мы разругались с братом. Еще через год умерла наша единственная сестра. Несчастье за несчастьем… Но мне, конечно, очень жаль…
— Так тебе жаль? — презрительно перебила она. — Тебе всего лишь жаль? Тебе нет дела до моих страданий?
Элмер Хант не был настолько чувствителен и ответственен за свои поступки, чтобы тут же от стыда начать биться о скалу. Он только пожал плечами и, считая вопрос исчерпанным, сказал:
— У меня была нелегкая жизнь, Сандра. Но теперь все это позади. Я хочу сделать что-нибудь для тебя и нашего сына, если Нино, как ты говоришь, мой сын. Что я могу для него сделать?
— Многое, Элмер, многое. Поклянись мне, что не потащишь Джулио с собой на скалы. Нельзя ему, а то вас всех проглотит дьявол Молчащих скал!
— Черт побери, что ещё за дьявол?
— Это ужасный страж тех мест, куда ещё не ступала нога человека. Он хозяин всех пространств, где нет людского духа. И если кто-то изгоняет его из тех мест, он ужасно мстит. Он здесь повсюду, глядит на нас всех со всех сторон и ждет свою новую жертву. Ты, что, не знаешь, что их было уже двенадцать?
— Двенадцать дилетантов, двенадцать лодырей, не проверивших ледорубы, трикони и репшнуры. Двенадцать слабаков, у которых рефлексы не в порядке.
— Ты хочешь сказать, что Тораччо был неопытным альпинистом? Что у длинного Фоскини не в порядке были нервы и снаряжение? Это были лучшие альпинисты. А что, Кассен, Штайнер, синьор Кавалли, Пике из Женевы — они тоже не были отличными скалолазами? И всех их до одного поглотил всесильный дьявол Молчащих скал. И вы тоже погибнете, и ты, и Джулио, если пойдет с тобой.