Верная жена
Он поцеловал бы ее очень легко, ее соски задели бы его грудь, губы прижались бы к губам. Ральфа не целовали столько лет, что он сбился со счета. Его язык притронулся бы к ее языку. Он взял бы в ладони лицо Кэтрин и нежно поцеловал.
Как мог он так долго без этого обходиться? К нему так давно не прикасались, не восхищались им, не любили. Прошла молодость, постарело тело, начало увядать, оно не станет прежним. Через десять лет он будет стариком.
И он сам довел до этого, ничего не пытаясь изменить.
Однажды вечером, через неделю после того как Ральф поведал историю своей жизни, он сказал за обедом:
— Думаю, мы поженимся в День благодарения. Если не возражаете.
— Хорошо, — согласилась Кэтрин. — Кого вы пригласите?
— А что, нужно?
— Не знаю. Обычно приглашают гостей. У вас наверняка есть друзья. Люди, с которыми вы общаетесь.
Я пока ни с кем не знакома.
— Мне кажется неправильным, если вы будете ездить в город. Люди начнут болтать. И погода…
— Но гости должны прийти.
— Несколько человек.
— Да, позовем их сюда. Будет угощение, ужин. Свадьба.
Женщина, которую Труит мечтал раздеть, увидеть обнаженной, была незнакомой. Ее слова, ее просьбы казались ему странными. Его так давно ни о чем не просили.
— Я не… Я не невинна. Вам следует знать. Он молча глядел на нее.
— Я была ребенком. Друг моего отца… миссионер в Африке. Однажды ночью он забрался ко мне и… Я не невинна. У меня случилась внебрачная связь. Отец убил его. Мне важно, чтобы вы знали.
Ральфа сочувственно дрогнуло. Он взял Кэтрин за руку. На мгновение. Впервые.
— Это в прошлом и было давно. Не думайте больше об этом.
Кэтрин смотрела в сторону.
— Для меня это ничего не значит, — добавил Ральф — Невинных нет. Моя дочь, Франческа, была невинна, и больше никто.
Он вышел в холл. Кэтрин казалась ему красивой и непостижимой. Ему хотелось отвести ее в свою спальню и уложить на огромную отцовскую кровать с массивным резным изголовьем из вишневого дерева. Кровать была заправлена прекрасным свежим бельем. Он откинул бы покрывало и уложил бы ее на прохладные белоснежные льняные простыни. Этот материал ткали на станках его фабрики. Он встал бы перед ней и мгновенно расстегнул все пуговицы на своей одежде. Оставил бы на тумбочке тяжелые серебряные отцовские часы. Опустился бы подле нее в белье, выстиранном миссис Ларсен, которое он менял ежедневно. Белье, всегда безупречно чистое, застегивалось на пуговицы от паха до шеи.
Каждое утро, еще до рассвета, Ральф мылся горячей водой. Комната напоминала турецкую баню, воздух поднимался ароматными струями. Он встанет перед Кэтрин, не думая о том, каким сильным и крепким было когда-то его тело. Не вспоминая о том, как истратил себя на шлюх.
Те задыхались от восторга, когда видели его голым, поражались силе и грациозности его тела. Он и сам удивлялся своему обнаженному отражению в большом зеркале. Шлюхи радостно хихикали и щебетали по-итальянски что-то для него непонятное что-то непонятное, это было так давно.
Он смотрел на Кэтрин. И представлял ее в постели. В своей постели.
Ему хотелось взять в ладони ее лицо, чтобы она подняла наконец на него глаза. Он бы по глазам прочел кто она. Узнал спрятанную от него душу. Ральф хотел поцеловать ее, держа за щеки, и получить в ответ страстный поцелуй. Хотел, чтобы ее рука проникла ему под рубашку и впервые дотронулась до волос на его груди до его кожи. И чтобы она тоже желала всего этого и одновременно этого боялась. Хотел, чтобы она подчинилась.
Иногда Труит ощущал свое одиночество, как пожар внутри. И казалось выходом взять бритву, полоснуть себя, отодрать кожу и прекратить этот пожар.
И понятно было, что этого не случится, этого с ним
никогда не произойдет.
— Хочу кое о чем попросить, — сообщила Кэтрин, глядя в огонь.
Впервые она выразила какое-то желание.
— Да, я слушаю.
— Я говорю о свадебном наряде. Было бы неплохо заказать в Чикаго ткань и сшить платье. Все девушки о нем мечтают. И еще кольцо, небольшое и не шикарное. Отец твердил, что кольца у меня не будет. По этой причине оно мне необходимо. Не для того, чтобы задним числом досадить отцу, а просто доказать себе, что маленькие мечты сбываются, и неважно, что тебе внушают люди.
— Я дам вам все, что угодно. Я ведь обещал.
— Не стоит слишком беспокоиться. Я не жду многого. У нас с вами договор, верно? Не детский каприз. У нас обоих есть причины для брака.
Кэтрин улыбнулась ему. Впервые он увидел ее улыбку, вызвавшую в нем тоску, наверное, по прошлому. И едва удержался от слез.
— Полагаю, серый шелк. Тогда потом можно будет его носить. После свадьбы. Я подарю его дочери, если у нас родятся дети.
— Заказывайте все, что пожелаете. Подготовьте список, завтра я отправлю телеграмму.
Ральф представил Кэтрин в свадебном платье, сшитом ее руками. Подумал о смертных грехах, бушевавших у него в крови. Возможно, его проклятие закончилось. Он боялся, что его желания его же убьют. И если у них родится ребенок, то появится еще один монстр.
Он не хотел женщину, чья фотография лежала у него в ящике вместе с письмом, которое написала Кэтрин, хотя могла и не написать. Он хотел ту, мимо которой проходил ежедневно, ту, что сидела напротив за обедом, ту, что ела так деликатно и очаровательно. Ее маленькие зубки сверкали. Она никогда не забывала расспросить миссис Ларсен о каком-нибудь соусе или ингредиентах, которых он даже не пробовал.
Труит мечтал, чтобы эти зубки его укусили. Оставили метки на его спине и ногах. Чтобы ее волосы душили его. Он желал услышать слова, что его прикосновения ее не убьют.
Желал вспороть ее и улечься в теплой крови ее тела,
Ральф полностью отказался от алкоголя. Не курил. Не ездил в Чикаго за сексом, как многие другие. Долгое время он этого не делал, ведь все это ничего не значил. И ничего хорошего ему бы не принесло.
Он ждал момента, когда наконец уляжется на Кэтрин. Обнаженная грудь на грудь. Ее руки полетят над его плечами, словно белые птицы в прохладную ночь, ее безумные пальцы будут вдевать нити в невидимые иглы. Ему было важно знать, что его страсть — это жизнь, светлая и цельная. Тоже хорошая, как у любого другого. Невероятно чистая жизнь. И абсолютно здоровая.
Такая простая вещь на закате.
В его фантазиях утро не наступало никогда. Они не просыпались в слепящем свете дня и не смотрели друг на друга смущенными или разочарованными глазами. Завтра не существовало. Была только ее рука, впервые пробравшаяся под его рубашку. Его естество, скользнувшее в самые потаенные места — не только ее тела, но и жизни. Их свяжет не просто страсть, но жгучая, неискоренимая память настоящего вкуса и запаха плоти.
Труит помнил каждую женщину, которой когда-либо касался. Он забывал имена людей, отметки, которые получал в университете, лица тех, с кем напивался и которым доверял свои секреты. Но сцены сексуальной жизни за годы добровольной ссылки приходили к нему все чаще. Он помнил, как звали партнерш, видел шелковые платья и бриллианты в ушах. Помнил фамилии ювелиров, которым заказывал побрякушки для своих любовниц.
Ночью в постели он видел себя словно со стороны. Видел, как занимается любовью с англичанкой леди Люси, а его друг и сосед по комнате наблюдает за ними из другого угла, слишком пьяный и не имеющий сил шевелиться. Видел метки, оставленные на нем ногтями Люси. Чувствовал на своих ногах ласки ее языка. Видел обвод рта, поглощавшего его плоть.
Помнил, как стоял позади рыжеволосой Сары в гостиничном номере в Чикаго. Она у раковины протирала тряпкой подмышки и между ног, а он поцелуями покрывал ее худые усталые лопатки.
Думал Ральф о вдове из соседнего штата. Он часто бывал там по делам. Эта некрасивая женщина затащила его в постель и отдалась, не проронив ни звука. Она изгибала спину, расставляла ноги и открывала для него все тайны своего тела. Она засовывала язык ему в рот, сосала его член, а потом лежала, обвившись вокруг него. Они оба, дрожащие в темноте, оплакивали то, что отдали и что потеряли.