Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам
— Пойдем музыку послушаем, — предложил Александр и, не дождавшись согласия, направился в гостиную. На специальной магнитофонной этажерочке отыскал нужную кассету, вставил ее куда надо, врубил стереосистему на полную мощность и упал в кресло, ожидая музыкального кайфа, тем более приятного в соединении с кайфом алкогольным.
Пора, пора, порадуемся на своем веку!И женщине, и кубку, и острому клинку!Пока, пока, покачивая перьями на шляпах,Судьбе шепнем не раз: мерси боку!— оглушительно гундосил Боярский, а Александр, закрыв глаза, кивал, соглашался с певцом в желании шепнуть судьбе мерси боку.
— Потише бы! Мало ли что! — стараясь перекричать Боярского, предостерег вошедший в гостиную Леха. Он катил перед собой столик, на котором все было комильфо — положение обязывало.
— Сделай, — разрешил Александр, и Леха умерил звук. — Порадуемся мы еще на своем веку, Леха?
— Я тебя о деле спросил, а ты не ответил, — напомнил Леха.
— Не знаю, Леха! — сказал Александр, не глядя на него. — На такое дело вряд ли людишек найдешь. Но и тобой, корешом единственным, рисковать не хочу.
— Рискуешь не ты. Рисковать буду я. Но учти, если я все слажу, ты у меня, там, за бугром, неоплатный должник.
— Тебе, даже если мусора просто так прихватят, вышка светит за старое!
— А куда мне деваться? Ты же контору прикрыл. После первого я на улице — голенький, бери меня любой за рупь за двадцать по всесоюзному розыску. Но тебе, в натуре, без меня и срам прикрыть нечем. Такой будешь голый, что голее не бывает.
Александр вырвался из кресла и пошел в спальню. Включил бра, включил ночник, угрохался на кровать. Лежал, смотрел в зеркальный потолок, изучая себя, расхристанного, пьяного.
— Когда? — поинтересовался Леха от дверей.
— Скоро. Я все подготовлю.
Катерина дремала под солнышком в гамаке, а в тени, в беседке, Артем и Глеб, перебрехиваясь, играли в карты. Дачная жизнь, ленивая нега и томная скука. И надо же, разрушая идиллию, бесцеремонно гавкнул клаксоном беззвучно подкативший к воротам дачи «Мерседес».
Глеб пошел открывать ворота, Артем поспешно собирал карты, а Катерина нехотя освободилась от гамака. «Мерседес» въехал на территорию, а «жигуленок» с пареньками остался у ворот.
С удовольствием оценив взглядом боевые стати Глеба и Артема, Валентин демократично пожал им руки, а Катерине, которую, как принято, поцеловал в щеку, предложил:
— Пойдем в дом, Катя. Поговорить надо. Вы уж нас извините, ребятки.
Ребятки, покивав, извинили, и Катерина с Валентином пошли в дом.
На тот стол, где совсем недавно обретался замечательный кейс, Валентин небрежно кинул красную с золотом книжечку и пояснил:
— Твой заграничный паспорт, Катюша.
— А билет? — небрежно полистав книжечку, спросила Катерина.
— Я думал, ты ключ от сейфа для начала вспомнишь, — Валентин рассмеялся и опять полез в карман. Вытащил конверт. — Здесь ключ, документы, полис на совместное владение для тебя. И билет на двадцать седьмое.
— Значит, через пять дней, — Катерина придвинула к себе конверт. — А ты когда?
— У меня командировка ориентировочно через двадцать дней. Ты еще невозвращенкой стать не успеешь.
— Люди, которые меня пригласили, кто они?
— Тебе не все равно? Если не графья, не поедешь что ли, побрезгуешь?
— Эх, Валя, Валя. Никак ты мне мою прошлую жизнь простить не можешь. И не простишь никогда.
— Я люблю тебя, Катя, — он потянулся через стол, дотронулся до ее руки.
— Ты про другое говоришь, Валя.
— Извини меня, — он притянул ее руку, поцеловал в ладошку.
Она потрепала его по щеке, и он прикрыл глаза.
— Держись, мальчонка! — наконец, Катерина улыбнулась.
— Понимаешь, нервишки разгулялись, прямо некуда… — заулыбался и он.
— Есть с чего. Хотя, по-моему, ты врешь: нету у тебя никаких нервишек.
— Ну, пусть будет так, — решил он и поднялся.
— Спешишь? — Катерина тоже встала.
— Ага, — он обошел стол, обнял ее. — Ты мне изменяешь, Катя?
— Это для тебя так важно?
— Да.
— Ну тогда нет.
— Эх, Катя, Катя… — начал было дублировать ее интонацию Валентин, но спохватился. — Считай, что я ничего не говорил. Все. Проводи меня.
«Мерседес» с привычным хвостом отбыл. Катерина сидела на верандных ступеньках, Артем в неопределенности бродил, глядя на свои кроссовки, по траве, а Глеб начал было закрывать ворота, но, подумав, вдруг спросил:
— Ты один здесь управишься, Тема?
— С чем? — вопросом на вопрос ответил Артем, продолжая любоваться кроссовками.
— Я должен быть уверен, что за время моего отсутствия с Катериной ничего не случится, — важно объяснил Глеб. — Я могу быть уверен?
— Можешь, можешь, — успокоил его Артем и посмотрел на Катерину.
Та указательным пальцем что-то чертила на песчаной дорожке. Рисовала, писала, считала? Глеб тоже глянул на нее и решился:
— Ну, тогда бывайте, — и удалился в гараж.
И шведский автомобиль «Вольво» укатил. Артем подошел к Катерине, наклонился, любопытствовал, что там она изобразила на земле. А изобразила она человечка по с детства известному рецепту — точка, точка, запятая…
— Это кто? — спросил Артем.
— Я, наверное, — ответила она и одним движением ноги уничтожила бедного человечка. Артем подумал, подумал и сел рядом.
— Я скоро уеду, — с трудом — подбородок лежал на коленях — сказала Катерина.
— Навсегда?
— Не знаю.
— Значит, навсегда, — понял Артем. — А мне что делать?
— Еще кого-нибудь караулить будешь. Или похищать. Ты же наемник, — вспомнила она. Он обиделся и встал со ступенек. Поднялась и она. — И еще молодой. Совсем молодой. Живи не хочу!
— Без тебя.
— Без меня, — подтвердила она. — Ну, чем тебе помочь? В койку с тобой сейчас лечь?
Больно ударила. Он оскалился, схватил ее за плечи, тряхнул как следует. Она не сопротивлялась, жалеючи глядя ему в глаза.
Он шепотом выматерился, оттолкнул ее и вернулся на лужайку. Разглядел в траве камушек, отфутболил его яростно.
— Тема! — позвала она.
— Что тебе? — спросил он, не поднимая головы.
— Тема, — еще раз, уже требовательно. Он поднял голову. Она стояла на ступеньках и улыбалась. Артем вздохнул и, как бычок на веревочке, пошел к ней.
Не лил, не хлестал, не налетал — падал. 15 июля 1990 года на Москву падал дождь. Падал мелко, нудно, однообразно, но с убедительной непрекращаемостью.
От парка Горького через Крымский мост наступал людской поток. Развернутый на всю Садовую организационно оформленными и дисциплинированными зеленоградцами лозунг еще читался, но остальные манифестационные предметы потеряли свою идеологическую неповторимость: просто поникшие знамена, просто размокшие бумажные плакаты, просто обвисшие транспаранты. И не разберешь, где анархосиндикалист, где правоверный мусульманин, где щирый жевтоблакитный самостийный украинец, где зловредный ёрник-москвич… Шли под дождем непривычно веселые люди под зонтами, шли, зная для чего идут!
Свернули на Кропоткинскую, миновали Ленинский райком КПСС, музей Толстого, музей Пушкина, Доску почета…
С пречистенского холма открылась чудная картина: прямо на золотые купола — прекрасные на сине-сером небе — кремлевских колоколен двигались, плотно прижавшись друг к другу, тысячи и тысячи черных блестящих зонтов. Ни людей, ни знамен, ни транспарантов. Только зонты, скрывшие людей, одни зонты.
Что решать под этими зонтами?
«Органы госбезопасности по своему предназначению призваны действовать в политической сфере. Они защищают главное, что есть в политике — государственные и обществено-экономические устои страны».