Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам
— А сортир где, пацаны, во дворе?
— В дому, в дому! — успокоил ее Глеб. — Чин-чинарем, с унитазом!
— Цивилизация, — проворчала Катерина и ушла. В сортир, вероятно. Артем посмотрел ей вслед и стал сдавать карты.
Две черные машины еле ползли по узкому асфальту. Впереди «Волга», сзади «Мерседес» Доползли до дачи, стоявшей на отшибе.
Александр вылез из «Волги», крикнул Валентину, выглядывавшему из «Мерседеса»:
— Здесь, вроде!
— Здесь, здесь, — подтвердил из-за забора Глеб и открыл ворота.
«Волга» и «Мерседес» въехали на участок.
— А симпатичная дачка! — решил Александр. Он вылез из машины окончательно: в руках держал обтрепанный рюкзак военного образца.
— Ничего, — согласился Валентин и захлопнул дверцу «Мерседеса». Неприятности не повлияли на него: элегантен, ловок, процветающ. Костюмчик «тропикал», светлая сумка через плечо, замшевые кремовые мокасины. Глянул на подошедшего Глеба, спросил:
— Где Катерина?
— В дому, где ей еще быть? — хмуро отозвался Глеб и пошел в дом. Александр и Валентин покорно потянулись за ним.
В темной от росших у окон кустов высокой сирени столовой их ждала Катерина. Они вошли, и она встала из-за стола.
— Здравствуй, Катя, — сказал Валентин.
— Здравствуй, Валя, — сказала Катерина.
— Глеб, ты эту дачку снял надолго? — симулируя тактичность, задал нейтральный вопрос Александр. Но уходить из комнаты, судя по всему, не собирался.
— До конца лета, — ответил Глеб, усаживаясь на диван. — Счет тебе я сегодня представлю.
Александр уселся рядом. Сидели, смотрели на куст сирени в окне: говорить было не о чем. Молчали и Катерина с Валентином, но только потому, что поговорить им надо было о многом.
— Говори, Валя. Все, что хотел сказать, говори. Ты же ведь и речь заготовил, едучи сюда, а? — Катерина не выдержала первой. Валентин покосился на диван. Она тоже глянула на Александра и Глеба. Весьма презрительно. — Ты что, этой шпаны стесняешься? Да им ссы в глаза — все божья роса.
— Не надо так, — попросил Валентин.
— Только так, — возразила Катерина. — Говори.
— Зачем ты сделала это, Катя? Ты мне не верила?
— Я всем не верю.
— Я для тебя — как все?
— Тогда был как все.
— А сейчас?
— А сейчас не как все.
Валентин вдруг засуетился, стал расстегивать сумку, заторопился в речи:
— Я тут твои вещички привез. Небось, надоело в одном-то платье? Майки, джинсы, юбку летнюю, босоножки, чтобы вольготнее себя чувствовала…
Говоря это, он выкладывал прямо на обеденный стол соответствующее. И кроссовки, о которых не упомянул. Александр, понаблюдав суету, потрогал себя за нос и осведомился:
— Наворковались, голубки?
— Прикрой хлебало, Сандро, — посоветовала Катерина.
Ничуть не обидевшись, Александр с грузинским акцентом процитировал из старого анекдота:
— Дэло нада делать. Дэло!
И подойдя к ним, аккуратно переложил Катеринины пожитки на стул, а на стол водрузил свой боевой рюкзак. Долго распутывал грязно-белый шнур, распутал, растянул горловину и вытащил из рюкзака чемодан-кейс. Не очень новый, даже слегка потертый, но настоящей кожи, изящной отделки. Короче — фирма. Небрежно отбросив рюкзак в угол, уселся и предложил остальным:
— Сядем рядком да поговорим ладком.
Все послушно уселись. Вздохнув, Александр набрал цифровой код, открыл кейс и откинул крышку. В чемодане рядком и ладком лежали пачками стодолларовые купюры. Впрочем, не рядком — рядами в несколько слоев.
— Сто пятьдесят пачек по десять тысяч. Пиши расписку на полтора миллиона, Валя.
— Господи, ну до чего же ты дешевка со своими эффектами, Сандро! — сладострастно констатировала Катерина, а Валентин негромко сказал:
— Расписка-то зачем? Бумажка, сообщающая о том, что у скромного директора небольшой галантерейной фабрики были полтора миллиона долларов, — оружие обоюдоострое, Сандро.
— А все ж напиши для моего спокойствия, — стоял на своем Александр.
Валентин расковырял пачки в чемодане, вытащил одну из глубины, надорвал, ловко и небрежно пересчитал, объяснил свой поступок:
— Для моего спокойствия, — и кинул пачку в чемодан. — Бумагу и ручку.
Он писал, и все смотрели, как он пишет. Написал. Александр притянул бумагу к себе, прочитал, взял ручку, внизу вывел «Свидетели» и предложил Катерине и Глебу:
— Распишитесь.
— Два пальца об асфальт, — изрекла Катерина и размашисто расписалась.
Глеб прежде прочитал написанное и только после этого подмахнул.
Александр сложил расписку, спрятал в карман.
— В Шереметьево я передам тебе футлярчик с булыжниками.
— Все? — спросил Валентин и встал.
— Все, — ответил Александр, закрыл кейс и двинул его по столу к Валентину. — Код — 985, первый год перестройки. Не забудь в него камушки вложить.
Валентин взял кейс, проверил его на тяжесть и сказал:
— Тогда я пойду. Береги себя, Катерина…
— Это мы ее бережем, — поправил Глеб.
Валентин его не услышал, повторил:
— Береги себя, Катерина. Через десять дней я вернусь, и мы обо всем поговорим. До скорого свидания, родная моя.
Как только он вышел, в столовую вошел Артем. Знал свое место и время.
— Аж страшно! — признался Глеб. — Человек абсолютно свободно уходит с чужими миллионами в чемодане. Александр, не боишься, что он за бугром в осадок выпадет?
— Пусть попробует. Я ему там обеспечу такое, что его просто привлекут как уголовного преступника. Ну, да он — умный человек и все просчитал. Правильно я говорю, Кэт?
— Да пошел ты… — откликнулась Катерина.
— Да, я пошел, — решил Александр. — А вы, ребятки, как стемнеет, забирайте гражданку и в берлогу. Там надежнее.
— Гуляй спокойно, начальник, — успокоил его Глеб. — Не первый год замужем.
— Что ж, гуляю спокойно. — Александр поднялся, пожелал: — Самого наилучшего всем вам… — и вдруг вспомнил: — Да, совсем забыл! Я же тебе, Кэт, подарок приготовил.
Он прошел в угол, подобрал рюкзак, порылся в нем, как в мешочке, где спрятаны бочонки для игры в лото, вытащил слегка помятые фотографии размером восемнадцать на двадцать четыре. Для начала показал мужикам.
Показывал и натужно веселился, подмигивая, подхмыкивая, двусмысленно жестикулируя. Радовался неизвестно чему. Какое его собачье дело до того, что Катькин муж путался с заграничными блядями? А на Катерину не смотрел, хотел, чтобы она смотрела на него — триумфатора.
…Валентин в явно несоветском гостиничном номере недвусмысленно развлекается с голой дамочкой. Естественно, тоже голый. И все в цвете, в цвете!..
Протянул фотографии Катерине.
— На долгую память, Кэт.
Катерина ладошками сбила фотографии, чтобы аккуратнее была пачка.
— Спасибо, Сандро. Постараюсь и тебе ответный подарочек приготовить.
Александр победительно посмеялся — будто покашлял — и ушел. Катерина перебирала фотографии.
…Голая дамочка, голый Валентин…
Голая Катерина и голый Артем. На ампирной, поперек себе шире, кровати. На зеркальный потолок не смотрели: в отчаянной, безоглядной, бесстыдной этой, вроде бы, любви не до этого было.
После молча лежали — отдыхали.
А потом Катерина закурила, углом рта пускала дым под абажур ночника. Дым клубился, струился, слоился, неустойчиво застывал. Артем смотрел на дым.
— Какая ты баба! — вдруг сказал он восхищенно.
— Ты что — в потолок на меня смотрел? — поинтересовалась она.
— Нет, — испуганно ответил он. Катерина воткнула сигарету в пепельницу и, не таясь, встала: складная, подобранная, соблазнительная. Особенно для своих лет.
— Я — женщина, сявый дурак. А для настоящей женщины любовь — даже такая, с тобой — искусство.
И — нагишом, босиком — пошлепала в ванную.
Одетый Артем ждал ее в гостиной. Не женщина — хамелеон. Без косметики, со стянутыми резинкой волосами, в свободной маечке с надписью «Кис ми», естественно, без лифчика, в легких летних джинсах, девчонкой выпорхнула на встречу с Артемом. Выпорхнула, подмигнула и вопросом предложила: