Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам

Пока она чухалась, он запихнул ее в машину, влез сам, рванул с места. Ехали переулками: в объезд орудовских постов.
— Когда ты на мою оговорку «домой» стойку взяла, я сразу понял: обязательно какой-нибудь фортель выкинешь. Хоть и знаешь, что себе и мне вред, а все равно выкинешь. Я и обезопасился, — Артем замолчал, не зная, что еще говорить, а Катерина молчала по другой причине. Надумал, наконец, что сказать: — Из-за тебя, Катерина, я теперь не знаю как жить.
Она попыталась лягнуть его туфлей. Он предупредил:
— Ноги свяжу.
Перестала она лягаться. Въехали в родной, до слез, переулок. Он вышел, открыл дверцу. Она продолжала сидеть неподвижно.
— Пойдем, — позвал он.
Она сидела. Тогда он подхватил ее на руки и, ногой захлопнув дверцу, понес ее к черной дыре — входу во двор.
В подворотне их ждал Глеб, который спросил:
— Зачем ты это сделал, Артем?
У дверей Артем поставил Катерину на ноги. Глеб постучал условным стуком. Холуй открыл и, увидев столь оригинально обезвреженную дамочку, улыбнулся. Вроде бы даже и хихикнул. Ему-то и досталось: изловчившись, Катерина, как заправский футболист, ногой нанесла точный удар. В пах. Холуй, согнувшись, присел от невыносимой боли. Справился — распрямился и повторно улыбнулся.
— Ты нас прости, Леша, — извинился Глеб. — Не успели предупредить.
— Бог простит, — сказал холуй Леша и удалился в свою комнату.
— Расхомутай ее, Глеб. А то я ее боюсь. Ты не при чем, она тебя не тронет, — тонко льстил Катерине мерзавец Артем. Глеб засмеялся и, взяв Катерину под руку, повел в спальню. Артем устроился в гостиной.
— Все в порядке, — заверил Глеб, возвратясь и усаживаясь в кресло.
— Как она там?
— Легла. Молчит. Выпьем по малости! — не ожидая ответа, Глеб крикнул: — Леша!
И Леша, не ожидая разъясняющих распоряжений, вкатил столик с напитками. Вкатил и ушел. Артем рассматривал этикетки. Виски, водка, джин, коньяк в графине. Пей не хочу. Предложил:
— Водки? — Глеб согласно кивнул, и Артем разлил. Подняли рюмки.
— Она что — нравится тебе? — выпив, спросил Глеб. Выпил и Артем. Выпил и ответил, глядя в пустую рюмку:
— Да.
— Было бы лучше, если бы не нравилась. Но, конечно, дело твое.
— Дело мое, дело мое, — Артем разлил по второй. — Какое же это дело? Это не дело, Глеб.
— Тогда еще хуже. Будь осторожен, Тема.
— Я осторожен. Давай о другом.
— А о нем другом? Другого у нас сейчас нет.
— Тогда выпьем, — опять предложил Артем.
Выпили. Говорить не о чем было.
— Эх, Темка, Темка! Что ты знаешь про баб, особенно про нее! — Глеб встал, взъерошил Артему волосы. — Ну, мне пора. Завтра день непростой. Валентина провожаем.
Кивнули друг другу, и Глеб ушел. Хлопнула дверь. Артем сидел в кресле с рюмкой в руке. Налил себе еще. Выпил.
Катерина лежала на знаменитой кровати. Артем позвал от дверей:
— Катя.
— Что тебе? — спросила Катерина, не глядя на него.
— Я по-другому не мог. Прости меня, Катя.
— В кроватку ко мне хочешь? — тихо догадалась Катерина. Резко села, спустив ноги на пол. Глянула злобно. — А ну давай отсюда! К холую на сундук!
— Какой еще сундук? — растерянно спросил он.
— В лакейской всегда сундук стоит. Для дежурных лакеев.
— Катя… — в третий раз начал он.
Катерина размахнулась по-бабьи и швырнула в него пепельницу. Не попала, но он ушел.
Артем проснулся оттого, что рядом чуть слышно плакала Катя. Он открыл глаза, начал было разевать пасть, чтобы привычно зевнуть, но вдруг понял, что рядом плачет Катерина, и пасть закрыл. Открыл чуть погодя, для другого:
— Ты что, Катя?
Катерина обернулась к нему, пододеяльником промокнула слезы, спросила:
— Который час?
Он на столике со своей стороны нащупал часы, глянул:
— Полдевятого.
— Вечера? Утра?
Артем моргнул, тупо глядя на электрический свет. Сообразил:
— Утра.
— Валентин улетит через сорок минут, — сказала Катерина.
— Если все в порядке, — уточнил Артем.
— У Валентина всегда все в порядке, — Катерина опять заплакала. — На могу, не могу!
— Что не можешь, милая? — как у маленькой спросил Артем.
— В подполе этом больше не могу! — кричала она. — Без солнца не могу! Беспрерывно на кровати валяться не могу!
— Что ж делать, Катя? Потерпеть надо.
— И трахаться здесь с тобой не могу! Все надоело.
— Я с Александром и Глебом поговорю. Может, придумаем что…
— Вы придумаете! — Катерина снова утерла слезы и пошла подмываться.
Александр стоял в зале отлета Шереметьевского аэропорта и смотрел вверх. Долго смотрел туда, где обычно появляются те, кто прошел таможенный досмотр. Отвлекся на несколько секунд — для расслабки — глянуть на сексопильно-подвижную задницу роскошной негритянки, и когда вновь поднял глаза, увидел Валентина, взиравшего на него сверху вниз. В прямом смысле. Встретились взглядами. Валентин прижал руку к левой стороне груди, но не к сердцу, к футляру с камушками, который лежал во внутреннем кармане. Александр кивнул и пошел к эскалатору.
Он спустился вниз и вышел к автомобильной стоянке. В машинном завале разыскал свою «Волгу», в которой его ждал Глеб.
Александр сел за руль, посидел, закрыв глаза, вдруг резко наклонился и лбом надавил клаксон. «Волга» рявкнула.
— Улетел? — спросил Глеб.
— Ага, — подтвердил Александр и открыл глаза. — Крутой паренек. Я трясся как заячий хвост, а ему хоть бы хны.
— Его бояться надо, Александр.
— А я и боюсь. Только он меня боится еще больше, — Александр включил зажигание. — Встряхнуться бы, Глебушка, не мешало.
— Тогда в берлогу, — предложил Глеб.
«Волга» выкарабкалась из завала и покатила к Москве.
Вот она, встряска! Все трое уже были тепленькие. Кричал Вилли Токарев, что он маленький такой, но его не слушали. Глеб и Артем внимали разглагольствованиям Александра:
— Я же был полный лох, когда в дело входил. Думал, что стал самостоятельно ворочать финансами, а на самом деле шестерил на Арончика. Фабрика-то моя была всего-навсего самым большим филиалом его концерна. Но спасибо ему, еще до своего отъезда он промыл мне глазки и кое-какие концы передал. Ах, Арончик, Арончик! Вот голова! Все его были: и министерство, и городские руководители, и милиция.
— А теперь это все твое? — спросил Глеб.
— Было до недавнего времени. К сегодняшнему дню я все свое хозяйство передал.
— За бесплатно? — удивился поддатый Артем. Трезвый бы зря не удивлялся.
— Темочка, дурачок, а полтора миллиона откуда?
— Ты бы не хвастался, Александр, — посоветовал Глеб.
— А чего бояться? Я все ликвидировал и все переправил. Рассчитаюсь с вами, и конец всему. Даже эту берлогу продал, с первого августа она не моя.
— Вот этого и надо бояться. Ты — голенький. Здесь у тебя ни капиталов, ни команды. Один Леша. Бери тебя за рупь за двадцать.
Хотел было ответить Александр, но увидел Катерину, вышедшую из спальни. Спросил трезвым вдруг голосом:
— Ты куда, Катя?
— Помочиться, — с древнеримской прямотой и краткостью, которая сестра таланта, ответила Катерина и исчезла за дверью помещения, где это можно произвести. Артем дернулся, Глеб сделал вид, что не слышал, Александр хихикнул и приказал:
— Сдавай, — посмотрел, как разливает Глеб, взял свою рюмку и продолжил: — А вам, птенчики, советую: набейте бабок как следует, в валюту переведите и за бугор.
Выпили и закусили. Миногой. Минога была — хорошая закусь. Александр выпил с удовольствием, закусил тщательно и отметил вторичное появление Катерины в гостиной гостеприимным приглашением:
— Присаживайся к нам, Катя.
— Я с тобой на одном поле и срать не сяду, — спокойно, как о давно решенном, объявила Катерина, но из комнаты не ушла. Включила телевизор, устроилась в отдалении. Тоскливо в спальне-то. В телевизоре возник Егор Лигачев. Он стоял на трибуне и рассказывал о неимоверных социалистических ценностях, завоеванных за семьдесят лет неусыпными стараниями КПСС.