Выбор офицера

И грабили. Взрослых вначале пытали, видимо, чтобы выдали все ценное, только потом убивали. Я видел вырванные ногти, страшные ожоги.
И это сделали полицейские. Те, кто по самой сути своего дела должен защищать, очищать мир от такой мрази.
С этого момента у меня появилась цель. Ответить должны не только исполнители. Ответить должен организатор, тот, кто отдал приказ. Пусть не сейчас, ничего, я умею не спешить.
А шевалье де Браму повезло — он сошел с ума. Тихо слез с лошади, тихо сел на травку и стал тихо хихикать.
— Люси, дочки, пойдемте в лес за ягодами! Ну что же вы, скорее! Я знаю прекрасные места! Там такие вкусные ягоды!
Потом вскочил и побежал в поле.
— Догоняйте! А вот и не догоните! Люси, дочки, смотрите, здесь так красиво!
Пришлось связать.
Бедная баронесса, как ей это пережить.
Бедный барон — как он будет ей об этом рассказывать.
Ненавижу! Сколь раз увижу — столь раз убью. Господи! Сколь раз увижу — столь раз убью. Дай мне силы!
Сразу отправили дружинника к ближайшей церкви за священником. С утра отпевали и хоронили крестьян, всех сто двадцать семь человек. Тела де Брамов взяли с собой, де Безье решил похоронить их в семейном склепе.
По прибытии в замок барон пошел к жене один. Вышел примерно через час, позвал меня. Боже, что с женщинами делает горе… Еще вчера передо мной стояла гордая красавица, иронизировавшая даже осознавая опасность. Это я уже ночью выяснил, когда бой кончился. Она даже спать не ложилась и дочерей уложила одетыми — каждую минуту была готова к побегу.
А сейчас лежала на кровати и молилась. И была в ее взгляде такая тоска беспросветная… Сели мы с бароном около кровати, взяли ее за руки, да так и просидели до вечера. Потом меняться стали, как в карауле, — каждые четыре часа. Днем приходили сестры, Гастон, все пытались ее разговорить. Только на третий день баронесса поела.
А на четвертый в Безье прибыл личный адъютант графа тулузского со свитой для проведения расследования. Барон, оказывается, сообщение в Тулузу направил прямо из Брама. Уважаю — как бы тяжело ни было, а свои обязанности он исполнял безукоризненно.
Однако теперь он, как вассал, полностью обеспечивал следствие, а все заботы о баронессе легли на мои плечи.
Я рассказывал сказки, хвастался успехами Гастона, расхваливал дочерей, ругался на распустившуюся без ее присмотра прислугу (попробовали бы они распуститься из-за болезни госпожи). Я кормил ее с ложки, как ребенка, и подавал вино, кстати великолепный антидепрессант, если бы привыкания не вызывало, водил на горшок — благо этикет этому не препятствовал. Только через неделю баронесса смогла самостоятельно встать с кровати и подойти к окну. В этот день я впервые перепоручил ее слугам, а сам завалился спать и проспал сутки.
Высокая комиссия проработала у нас десять дней и уехала, забрав с собой пленников. Дальнейшей их судьбы я не знаю, как и итогов расследования. Однако, судя по отсутствию какой-либо официальной реакции, ничего нового они не рассказали. Простые исполнители, что им известно?
В результате всех этих событий в наших отношениях с бароном произошли серьезные перемены. Де Безье перестал тыкать и называть меня полковником. Только барон, правда без господина, и только на Вы. Поверьте, это дорогого стоило, если феодал с дворянской родословной в полтыщщи лет признал меня ровней.
И вот в конце июля состоялся судьбоносный разговор.
— Барон, — это он мне, — нам надо поговорить.
— К Вашим услугам.
— Два вопроса. Первое — происшедшее в Браме не должно остаться безнаказанным. Поможете?
— Конечно. Я не ясновидящий, чтобы найти мерзавцев, нужна удача, но все, что в моих силах, — сделаю. Обещаю.
— Вы правильно сказали — только найти. При всем уважении — это дело не Ваше. Я должен отомстить лично. И второе. Вам уже шестнадцать лет, ну… в смысле… Вы меня понимаете.
— Разумеется.
— В ближайшие дни Ваши ровесники со всей Галлии прибудут в Клиссон для поступления в Бретонскую академию.
Есть здесь такая Военная академия Бретони, куда вся дворянская молодежь поступить мечтает. Причем, ведь не единственное военное училище в Галлии, а народ именно в него уперся.
Естественно, не все приходят сдавать экзамены, герцогам, например, в казармах жить не по чину. Но остальные… Вот и наводняют шестнадцатилетние дворяне каждый август небольшой бретонский городишко Клиссон, потом разъезжаются по домам. Конкурс бешеный, а пытаться поступить в эту академию второй раз не принято.
Потому и надлежит мне по достижении шестнадцатилетия поддержать традицию — поучаствовать в этом искусственном отборе.
— Знаю, но у меня-то заведомо нет шансов — из всей магии мне доступно только бросание камнями и зажигание костров. Правда, камни я бросаю далеко и метко, а зажечь могу все, что хоть как-то может гореть, но на этом, извините, все.
Другие требования меня действительно не волновали — на коне держался уверенно, железками тыкать научился, языком владел, математику знал — а чего ее знать, если она здесь на уровне начальной алгебры и эвклидовой геометрии. Я же МИФИ закончил, прежде чем погоны надеть.
Теологией занимался упорно, в отличие от большинства местных; классику художественной литературы скрепя сердце освоил — средневековых авторов всегда терпеть не мог. Так что в принципе мог бы и поступить, но магия… Для местных дворян она естественна, как умение говорить, которому вроде никто не учит — само приходит. Потом можно бесконечно совершенствоваться, учить иностранные языки, но если в свое время не научился — все. Это только у Киплинга Маугли остался человеком, а в реальной жизни дети, воспитанные животными, нормально общаться так и не смогли, причем независимо от врожденных способностей. И я полноценно колдовать не смогу, хотя все моим магическим потенциалом восхищаются — такие броски и такой огонь, как говорят, действительно уникальны, а толку-то.
— Барон, Вы не правы, — это опять де Безье, — поступает все равно один из двадцати, здесь смысл в другом. Две недели вы будете находиться среди своих сверстников со всех уголков страны, представителей знатнейших семейств. Это время для завязывания знакомств и приобретения авторитета, возможно даже славы. В мою бытность в Клиссоне шевалье Ануаж, нищий захолустный дворянчик, убил на дуэли сразу трех человек — противника и обоих секундантов, в том числе и своего, тем самым обратив на себя внимание самого короля. В академию не поступил, но был принят при дворе и сейчас возглавляет первую роту королевских гвардейцев — а это одна из влиятельнейщих придворных должностей, на уровне первого камер-юнкера, следящего за состоянием королевской спальни.
— Только состоянием? — иронично уточнил я.
— Не только! И вообще, барон, я не слышу в Вашем голосе должного почтения! За такой тон и такие вопросы, заданные на людях, без головы можете остаться не только Вы, но и Ваша семья.
— Извините, учту. И все-таки, я не чувствую в себе призвания придворного. Хотя и на самом деле до сих пор не представляю, чем могу здесь заняться. А ведь вопрос о наследовании нами до сих пор не решен.
— Ничего, не горит. Сейчас не это важно. Сейчас главное — Ваше вхождение в дворянское сообщество. Вхождение, достойное славного рода, который Вы имеете честь представлять. И я не собираюсь пускать это дело на самотек. Тем более что когда-то я служил лейтенантом в полку нынешнего начальника Академии — знатного рубаки и мудрого командира. Вы едете в Клиссон, и это не обсуждается. Я уже внес залог за Ваше обучение. Запомните, поколения моих предков поддерживали честь рода, которая незапятнанной должна достаться потомкам, и сейчас она в Ваших руках. Будьте верны короне, подчиняйтесь старшим, не позволяйте командовать собой всем остальным. Ни в коем случае не уклоняйтесь от дуэлей, ибо приобрести репутацию труса легко, а избавиться от нее трудно, почти невозможно.
Честно говоря, на этом я перестал слушать, хотя и продолжил почтительно кивать. Вы наставления отца д’Артаньяну помните? Ну так вот, один-в-один. Надеюсь только, коня непонятной масти он мне не всучит. Все-таки семья богатая, приехать старшему сыну де Безье в Клиссон на сивом мерине и с восемью экю в кошельке — не комильфо. Тут уж злые языки по чести рода пройдутся — никакими дуэлями не заткнешь. Так что на этот счет можно быть спокойным.