Кухарка (СИ)

— … а наживы, — его рот скривился от омерзения, — что ж, здесь вы её не получите, — он в упор посмотрел на Леську. — Настоятельно советую вам обратиться в полицию. Пусть там Ваша дочь, — он не отрывал от Леськи горящего взгляда, его верхняя губа скривилась в циничной насмешке, — расскажет все подробности произошедшего вчера. Уверен, ей представится такая возможность не единожды. Думаю, все полицейские чины, от мала до велика, захотят узнать, каким образом такая красавица лишилась девственности…
— Фёдор! — окрик отца прервал гневную тираду.
— Извини, пап, — парень оглянулся, — я не хотел проявить неуважения к тебе. — Он повернулся к Леськиной матери: — Несмотря на то, что я кажусь Вам сопливым папиным сынком, с честью или без неё, я готов понести любое наказание за то, что покусился на невинность и неопытность Вашей дочери. В том числе заключение под стражу.
Он говорил медленно и уверенно, так говорят, казалось Леське, обвинители в залах суда. Нижняя челюсть его была выдвинута вперёд, маленькая родинка сверкала праведным гневом. Тело напружиненно.
...Тогда она в последний раз видела его так близко.
 12 
 И ты не плачешь, но и я как всегда не причем… 
 Поломанные. “Та сторона” 
Им пришлось убраться из того дома ни с чем.
Перед тем отец Фёдора, попросил её задержаться на минуту. Когда они остались вдвоём в комнате, он спросил:
— Это всё правда? Вы были близки?
Леська судорожно выдохнула: “Да”.
— Сколько денег ты хочешь?
Она опешила. Даже не смогла поднять на него заплаканные глаза.
— Нисколько.
— Вот как? — её собеседник призадумался. — Отчего же? — он говорил, как говорят в старых книгах, используя слова, вышедшие из обращения и устаревшие фразы.
Леська растерялась. Что ответить? Что деньги не ей были нужны, а матери? Что она с Фёдором была по любви, что ничего ей не надо, лишь бы его сын не думал о ней, как о гадине, лишь бы не было ничего…
Мужчина всё ещё ждал ответа.
Леська протянула: — Ну, вы ведь не дадите всё равно.
— А если дам?
Она молчала, опустив глаза в пол. Зачем он всё это говорил?
— Мы ведь расписку не дали, что…, — Леська запнулась, — ну, в общем,… — её щёки стали пунцовыми.
— А обычно даёте?
— Обычно даем, — сказала она поспешно, хотя этого, может быть и вовсе не стоило делать.
— Так на что бы ты их потратила?
Она бы хотела их потратить на свободу: уехать от матери, закончить учёбу…
— Ни на что.
— Понятно. Ну, прощай!
Леська догнала мать на улице. Впервые за много лет такое происходило с ними: они уходили из богатого дома без гроша. Леська не жалела о деньгах. Она жалела о нестерпимых чувствах, которые вызвал в ней сын хозяина дома, о счастье, которое хотела обрести, но не смогла. Слёзы снова и снова набегали на глаза, когда она думала о его друзьях, которые ей так понравились, с которыми было так интересно, о морских барашках, которых сегодня они собирались поймать, о встречах, которые им предстояли, но которым никогда не суждено было случиться…
— Дура, — в сердцах бросила мать, огромными шагами пересекая ровный газон, — какая же ты дура! — А потом уже много часов спустя, за которые не проронила ни слова, добавила: — такая же, как я в твои годы.
Леська молчала. Уже тогда она понимала, что обратной дороги нет. Рассветов больше в её жизни не будет, проживи она хоть миллион лет.
Только иногда, забывшись, она начинала представлять каково это. Жить в семье, которая не стремиться нагреть руки на каждом встречном и поперечном. Работать, принося пользу людям. Идти по жизни с человеком, который тебя ценит, с которым у вас общие взгляды и устремления. Заслуженно пользоваться уважением окружающих людей, а не добиваться жалкой горсти денег, подставляя людей и продавая себя.
Каково это? Наверное, великолепно. Но — не для нее. Она не родилась с золотой соской во рту.
Как же ей продолжать жить, существовать в этом чудовищном мире, зная, что где-то там есть он? Который ненавидит её. Который содрогается от одного воспоминания о ней — девушке, предавшей его. О, это невыносимо! Нет. Нет. Нет!
Но потом, хоть и не сразу, всё встало на свои места. Она смогла уехать от матери. Встретила Алексея Григорьевича, он научил её азам профессии, познакомил с разными нужными людьми, показал, что она способна честно трудиться. Она смогла сама зарабатывать себе на жизнь, родилась Маська. Никто больше не заставлял её заниматься теми ужасными вещами. Никто не требовал предавать и продаваться. Случившееся, превратилось в сокровенную тайну, которую Леська не хотела вынимать из сундуков канувшего в лету.
 13 
 И так уж вышло, что кому-то нужно уходить. 
 Поломанные. “Та сторона” 
— Хорошо, Федь, я всё понимаю, правда, понимаю, они поступили с тобой отвратительно, — жалобный голос Ксении долетал до Леськи, как будто из другого мира, — но и ты меня пойми. Где я возьму повара за десять часов до начала ужина? Я представления не имею. Я не могу заказать еду из ресторана — это упасть ниже плинтуса, да и поздно уже. Сам знаешь, какие люди сегодня должны быть. Я не могу взяться за это сама — я и без того, несмотря на организаторов, сегодня весь день буду бегать: цветы, украшения, музыка, макияж, салон. У меня нет человека, которому я могу это поручить, — нет! Просто потерпи один день. Сегодня в полночь она уйдёт, и мы больше её никогда не увидим. Клянусь! Как бы хорошо она не готовила, на каком бы уровне не был ужин, обещаю, больше я её не позову! — голос замолчал, и Леське нестерпимо захотелось выглянуть, чтобы увидеть, что происходит. Она не до конца была уверена: хочет ли она быть выставленной за дверь и, наконец, вздохнуть спокойно, или хочет остаться, чтобы…
Чтобы что?..
Заработать? Ну не так уж ей нужны были сегодняшние деньги, с голоду они с Маськой не помирали.
— Подумай, она всего лишь обслуживающий персонал. Она только кухарка. Она приготовит, обслужит нас, наведёт порядок и уйдёт. Оттого, что она пробудет здесь один день, она не станет хозяйкой положения, о'кей?
Леська давно привыкла, что многие богатые относятся и к ней, и к людям её профессии с пренебрежением. Конечно, это задевало всегда, но сейчас задело особенно: она ни за что не останется. Ни за что.
— Меня тошнит уже от того, что она находится в соседней комнате.
— Ради меня!
— Только ради тебя! Ради того, для чего я сегодня приехал.
— Спасибо!
— Она будет обслуживать за столом?
— Да, а что?
— Надо предупредить отца.
— Думаешь, он её помнит?
— Уверен.
— Хорошо, позвони ему, а я пока посмотрю, не сбежала ли она.
Леська стремглав бросилась в кухню. Чёрт! Почему она ещё не ушла?
— Я знаю, Вы всё слышали, — Ксения появилась за спиной, едва дав Леське дойти до стола.
— Это не важно, я всё равно не могу остаться.
— Можете, — отрезала девушка, — те слова, про кухарку и обслуживающий персонал, я сказала только для своего брата. Я так совершенно не думаю. Насколько я слышала, Вы — профессионал своего дела. Не только в том, как Вы готовите, но и в том, как храните секреты, которые Вам стали известны, в том, как безупречно Вы себя ведёте в других домах, в том, учитываете пожелания всех гостей и во многом другом. Даже то, что я узнала за те несколько часов, которые мы знакомы лично, говорит мне о многом.
Она ей зубы заговаривала — определённо!
— Нет.
— Да!
— Вы не понимаете! — вскрикнула Леська, — я не могу остаться!
— Это Вы не понимаете: Вы не можете уйти!
— Ещё как могу!
— А как же насчет Вашего обещания?
— Какого обещания? — Леська замерла, хотя уже была в дверях.
— Дайте-ка припомнить, как Вы сказали? — Ксения задумчиво поднесла палец к подбородку и процитировала: — Даю слово, что не подведу Вас! Кажется так?!
Веки девушки сощурились, и Леська припомнила смутную тревогу, которую испытала в кафе. Подсознание узнало этот прищур, абсолютно одинаковый у брата и сестры. Только разум тогда ещё не понимал в чём дело.