Под стягом Святослава (Историческая повесть)

Шумила, мужик не малосилок, Кудимово «копьецо» притащил волоком: свою рогатину он держал на плече.
Вскоре на Тудоровом поле выстроилось десятка два пахарей с копьями, мечами, дубинами и луками наготове. Погонычи привели сюда же волов, чтобы загородиться от нежданной беды. Для обороны поставили в ряд перевернутые плуги и сохи острыми ножами-ралами в сторону противника. Пахари с тревогой наблюдали за приближающимся отрядом.
— Похоже, наши! — медленно проговорил Тудор. — Вона шеломы островерхие и щиты червленые.
— Точно, русичи скачут! — загалдели мужики.
Разбрасывая копытами горячих коней вспаханный чернозем, к оратаям подскакала полусотня вооруженных всадников. Впереди лихо сидел на поджаром карабаире витязь небольшого роста, по виду — старшина отряда.
— Здравы будете, люд честной! — приветствовал он пахарей.
Землепашцы земно поклонились в ответ.
— Аль не признал меня, Кудим? — Витязь белозубо улыбнулся.
— Мудрено признать. Уж не Летко ли Волчий Хвост?
— Он самый.
— Да-a, ако жаро-птица стал. Сказывай, зачем пожаловал, сокол ясный? Слыхано, ты теперича при Святослав-князе в воеводах ходишь? Высоко залетел!
— Слух верен. А пожаловал я по двум делам. Одно — к Харук-хану поспешаю мира делить.
— Дело доброе — замириться с тем свирепым князем козарским. Сосед наш, чать. Сколь крови-руды русской пролил хан тот, кто сосчитает? Замиришь Харука с Русью, поклонимся тебе до земли.
— Замирю! — твердо пообещал Летко.
— Ну, а што еще, Летко Волчий Хвост, князь наш тебе наказывал? Поведай, коли можно. А то мы тут в глуши живем, мало што слышим и ведаем.
— Отчего ж нельзя? — улыбнулся воевода. — Не утаю и второго дела, кое мне поручено великим князем.
Витязь обернулся к отряду:
— С коней, братие!
Сам воевода тоже спрыгнул наземь.
— Ставр, подай дар княжий!
Оруженосец подошел к начальнику и протянул ему раскрытую ковровую суму. Летко запустил туда руку, вынул плетеный золотой обруч.
— Братие! Оружие к почету!
Спешенные богатыри вырвали из ножен блестящие клинки мечей.
— Витязь Кудим Пужала! — обратился воевода к богатырю-смерду. — Великий князь Киевский жалует тебя за великий подвиг ратный при защите земли Святорусской золотой похвалой!
И тысяцкий надел на могучую шею ошарашенного переяславского героя золотую гривну. Кудим слова не мог вымолвить от великого потрясения: такого он не испытывал даже в яростных битвах, когда тяжелые удары мечей попадали по его шлему.
— Братие и дружина! Воздадим воинский почет славному оборонителю земли Русской! — воскликнул Летко и первым взметнул над головой обнаженный меч.
— Слава! Слава! Слава! — грянули богатыри.
И смерды-пахари вторили воинам, потрясая рогатинами, дубинами и тугими луками.
Кудим низко поклонился тысяцкому и его воинам, потом односельчанам:
— Благодарствую за честь, братие! Передай, Летко, мой низкий поклон великому князю за почитание ратника!.. Хоть и скуден достаток мой, однако ж я приглашаю всех на трапезу к очагу моему! — Именинник повел рукой в сторону селища.
— Прости, Кудим! Простите и вы, братие! — отозвался Летко. — Дело великое торопит нас. Мир земной дорого стоит, и времени для него терять нам не можно! На обратном пути заедем. Готовьте все для пира званого, для стола братчинного!.. А сейчас, — он обернулся к воинам, — на конь! Вперед!..
Всадники растворились в степной дали. Смерды окружили Кудима, поздравляли, ликовали, как будто всех их осыпал золотом бранным великий князь-витязь земли Святорусской Святослав сын Игоревич.
И было отчего ликовать: помнит их родина, защитников своих безымянных!
  
СЛОВО ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КИЕВСКОГО
 
онцы из Итиль-кела и Киева примчались одновременно. После недолгого размышления Харук-хан решил первым принять вестника от кагана-беки Асмида. Делал он это скрепя сердце: само имя «Асмид» вызывало в старом хане дрожь ненависти и сдержанной ярости.
— Выскочка! — шептал сквозь зубы Харук. — Хитрец и трус! Он уже загубил Хазарию, и разве я могу уважать его за это? Если бы только я один…
Верный слуга Умаш, скрестив руки на груди и склонив голову, пригласил каганова посланника в юрту. Два стражника откинули полы кочевого жилища, и перед глазами Харук-хана возник ал-арсий в полном боевом снаряжении. Со света воин не мог сразу разглядеть хозяина, но смотрел именно на то место, где тот должен был сидеть и где властитель этой земли сидел на самом деле.
— Говори! — раздалось из полумрака.
Ал-арсий не склонил головы, поприветствовал хозяина небрежно, и ярость колыхнулась в груди Харука.
— Говори! — прошипел хан, готовый дать знак стражникам, чтоб те зарубили дерзкого.
Белый богатур понял вдруг, что перед ним сила не меньшая, чем сам каган-беки Асмид. Понял и вздрогнул. Но ал-арсий действовал не по собственному желанию, поэтому стоял прямо и гордо. И голос он старался сделать внушающим трепет:
— По воле кагана-беки Асмида Могучего…
— Говори короче! — раздраженно прервал его Харук-хан.
— …Через твои земли едет посол великого царя Шад- Хазара Наран-Итиля!
При упоминании царского титула каждый должен был встать на колени и склониться в сторону столицы Хазарского каганата, где стоял дворец светоносного. Харук-эль-тебер не сделал этого. Посланец опешил.
— Дальше! — раздался невозмутимый старческий голос.
— Ты не боишься, о недостойный, что великий пришлет тебе черный шнурок? — невольно вырвалось у гонца. — Или ты позабыл, что это такое?
Харук-хан не забыл: черный шнурок от великого царя означал приказ собственноручно повеситься.
Глаза ал-арсия привыкли к полумраку юрты, и он отчетливо видел лицо эльтебера: хан был грозно спокоен.
— Ты много лишнего болтаешь. Говори главное! — В голосе степного властелина прозвучали зловещие нотки.
— Посла зовут Джурус-хан. Он едет в Куяву, слово кагана-беки могучего коназу Святослябу везет.
— Какое слово?
— Об этом, если на то будет воля Джурус-хана, он сам тебе скажет. Ты должен встретить посланца кага…
— Иди! Ты свободен, — проскрипел Харук-эльтебер.
Белый богатур глянул на него пристально, побледнел и, прощаясь, поклонился уже по собственной воле.
Когда доспехи гонца прозвенели за полами шатра, хан приказал Умашу вполголоса:
— Возьми воинов, догони этого дурака и где-нибудь подальше в степи избей его бичом. Избей так, чтобы он помнил об этом всю жизнь.
— Слушаю и повинуюсь, мой эльтебер!.. Я знаю этого ал-арсия. Зимой на базаре в Итиль-келе он похвалялся срубить голову самому кагану Святослябу. — Глаза Умаша смеялись.
— Храбрый, значит, — мрачно усмехнулся хан. — Ладно, позови Зарир-богатура, а сам спеши исполнить мою волю. И спаси тебя аллах, если этот невежда и хвастун уйдет от возмездия!
Умаш еще раз склонился чуть не до земли и, пятясь, исчез за полами юрты…
Вскоре перед эльтебером стоял на коленях Зарир, ездивший в Киев к Святославу. Харук долго сверлил его глазами, потом сказал ровно и спокойно:
— Ты плохо исполнил мою волю и задержал мои слова к кагану Святослябу. И видимо, вместо коня ты оседлал черепаху, когда вез ответ кагана Урусии ко мне.
Зарир-богатур почувствовал, как ледяной пот проступил на его согбенной спине. Но, сохранив достоинство, он твердым голосом поведал все, что произошло с ним за последнее время.
По мере того как гонец излагал хану предложение грозного соседа — совместно идти на Каму, в Булгарию, жесткие складки на лице степного властителя разглаживались, а губы невольно расплывались в улыбке.
— Ашин Летко хочет тайно встретиться с тобой, чтобы обо всем договориться. Он ждет тебя в урусской сторожевой крепости у брода, где безымянная речка течет, — закончил Зарир свой рассказ.