Посиделки с Олегом
Она взяла в руки пульт дистанционного управления, нажала на нем красную кнопку и тотчас все вернулось на свои места, рука старика заняла прежнее место.
– Что это было? – испуганно спросила Диметра в то время как он сохранял полное спокойствие, рассматривая принявший прежнюю форму шкаф.
– Голография и биомоделирование. Когда технология только появилась, по закону было два основных требования репликации тела и личности человека: согласие родственников и свидетельство о смерти. – она поставила на стол чашки, чайник, издающий аромат чая и пригласила взглядом присесть. – А потом появилось много организаций, делающих это незаконно и в итоге сейчас на земле две третьих двойников, часть из которых создано не законно, без согласия и при жизни. Людьми руководит не разделенная любовь, жажда обладать бросившим любимым или же киноактером, а встреча с подобным двойником представляет огромную опасность для прототипа.
– Не думал, что будущее таково… – печально улыбнулся Олег.
– Не стоит сгущать краски. – успокаивала Изольда. По сравнению с вашим временем мы прошли три ступени эволюции: всё началось с траснгендерных чувств, в большей степени женщины освободились от бремени женственности и столь редкий феномен как чувство женщины себя мужчиной сейчас получил огромное распространение, стал признаком хорошего тона, появились соответствующие журналы, телепередачи; далее человечество освоило трансвозрастные чувства, и наконец – трансвидовые. Современный человек может себе позволить и умеет чувствовать себя не только представителем абсолютного любого пола и возраста, но и представителем любого вида, птицей, рыбой, принимая характерные особенности и преимущества, даже недостатки. – Как это?! – недоуменно усмехнулся Олег. – А вот так! – Изольда раскинула руки, взмахнула сначала кистями, потом обеими руками и оторвалась от пола, плавно, столь же плавно приземлилась на него. – Сейчас я почувствовала себя птицей. – она села и прихлебнула чая. – Мы можем менять черты лица усилием мысли и наши ученые предрекают зарождение четвертой ступени – транспространственные и трансвременные чувства, возможности самостоятельного изменения человеком индивидуального времени и пространства. Знакомое вам понятие «машина времени» усилием мысли, прохождение через абсолютно любые пространства и расстояния. Я много раньше читала по этому поводу, а когда муж умер, жизнь раскололась будто надвое.
В гостиную вошел старик и полными слез глазами посмотрел на Изольду.
– Ну прости, прости меня Мортон, ты не умер, ты с нами. – она обняла его, погладив по спине. Ну все, успокоился, да? Сейчас как раз твоя передача, про советы начинающим фетишистам. – она посмотрела на Олега и Диметру, – А вам, дорогие гости, пора спать. Одна из комнат, в которую ведет дверь за вашей спиной, к вашим услугам.
В комнате стояла кровать у стены, тумбочка, торшер. Олег снял брюки, рубашку, носку, оставаясь в широких трусах сел на кровать, голодными глазами смотря как раздевается Диметра. – Иди ко мне…
Утром их тела успели остыть от страстных минут чувств и оргазма. – Мне холодно, дорогой, – прошептала она.
Олег обнял ее крепче, привлекая к себе.
За столом Изольда вела себя задумчиво: – Точка возврата в музее Ангела.
– Ангела? – удивленно отставила кружку Диметра.
– Да. Это именно тот человек, о котором твои мысли. Все века мы глубоко уважаем Его творчество, из кирпичика Его внутреннего мира создан наш внешний, будущее.
Перед музеем был разбит огромный парк, высокие деревья украшали фонтаны, ко входу вела аллея, по обе стороны которой висели таблички, стенды, ведущие к музею, оказавшимся огромным зданием со стеклянными стенами, зеркальной крышей, стеклянной дверью, над которой выбито число 11776, внутри просторно, огромные витражи раскрашены в иррациональный рисунок, к стенам прикреплены полки, внутри них висели тексты со стихами, на стене напротив картины, написанные акварелью. Диметра замерла и долго смотрела на картину, на которой изображена черная башня. – И меня завораживает это творение, – сообщила Изольда.
Втроем они прошли к центру зала, прямо к статуе высотой три метра. Это был Ангел, свет падал на рельеф стрижки, глубоко посаженные глаза устремлены вдаль, ровный тонкий длинный нос будто телесного и не серого цвета, тонкие губы слегка приоткрыты, узкий подбородок немного поднят, подчеркивая сосредоточенность лица, на узких плечах медицинский халат, прикрывающий крылья, будто из ткани, белый, а не серый; ровные брюки, тяжелые армейские ботинки, в левой руке лист со стихами.
– Здорово же они изобразили Оксану, образ получился как живой, – с нотками ревности комментировал Олег, глядя на завороженную Диметру.
– Впервые Вы тоже стояли так, – сказала Изольда, – а став почетным директором музея больше никогда его не покидали. Вон, видите? – она указала на зеркала. – Вы их установили таким образом, что фотографии в них движутся создавая иллюзию живого человека, потом вы поставили динамики и постоянно воспроизводили голос Ангела, а однажды заперлись изнутри на ключ и перестали пускать посетителей, после чего Вас, Диметра, нашли мертвой возле статуи в разрезанными вдоль рук осколками зеркал руками, но вокруг не было обнаружено и единой капли крови, даже в Вашем трупе. Тело долго исследовали, следов крови так и не нашли, но статую после этого зажила своей отдельной от музея жизнью – посетители стали замечать ее чудодейственные свойства. А Ваше отражение впоследствии сохранили достаточно много зеркал музея, последние 150 лет Вы его призрак. Ну, перед тем как вас двоих отпустить обратно, я бы хотела спросить: вы поняли, что есть истинная свобода? – Да, –ответила Диметра с грустью в голосе. – Ну что же так грустно? – успокоила тоном говорящей с детьми воспитательницы Изольда. – Это только возможное будущее, касательно Вас, и, хотя и является фиксированным, некоторые коррективы возможны. – Свободу можно разделить на внешнюю и внутреннюю, – начала Диметра не сводя глаз со статуи. – Внешняя свобода есть свобода тела, как возможность увидеть мир и побывать в крайне опасных пещерах, каньонах, тут конечно же важно не быть одной, чувствовать сильное плечо рядом, внутренняя же свобода – полная противоположность, напрямую зависит от устранения внешних раздражителей. Свободный внутренне человек свободен истинно. Это комната три метра в ширину и четыре в длину без дверей и окон, с тусклым светом и белыми стенами, сливающимися с белым потолком и полом. Только из нее можно попасть куда угодно, в любую точку пространства и времени, податливо изменяющегося и растягивающегося при помощи усилия мысли, только лишь в ограничении внешнего пространства обретающей силу, столь упорно уничижаемую и выкорчевываемую техническим прогрессом, дарующим лишь удобство – подмененное понятие внешней свободы.
Договорив Диметра огляделась и видела себя во дворе, ее голова лежала на коленях Олега, бережно перебирающего ее волосы, при рассматривании снизу вверх столь неотличимо, будто две капли воды похожего на Оксану гораздо более достовернее, чем статуя в музее.
Равенство
Утренний двор был пронизан воздухом, будто чьи–то мысли окутывали его неизменные контуры. Диметра сидела на скамейке, сведя ноги бесцельно издавая искры из зажигалки, кремень которой казалось бы за это время стерся, но вопреки ожиданиям искры разметались и рождался огонь, тут же умирая, когда она отживала клапан.
Диметра всегда чувствовала спиной, когда Олег рядом. Так произошло и тогда. Он сделал небольшой крюк вокруг скамейки слева и стал перед нею. Олег был одет в тельняшку, горизонтальные полоски которой создавали впечатление абсолютной плоскости его тела, не заправленная она кончалась открывая взору мужские шорты ниже колен светло–серого цвета и гораздо темнее не зашнурованные кеды – темно–коричневые, с сероватыми шнурками. Олег смотрел на Диметру изучающим взглядом, делая затяжку из папиросы в зубах и при этом за его левое ухо была заложена еще одна папироса. – Чего щелкаешь? – заинтересованно спросил он. – Думаю о табаке, – отрешенно и задумчиво ответила Диметра. – Я за равенство! – Воскликнув, Олег протянул Диметре папиросу, достав ее из–за уха.