Сладкая борьба (СИ)

– Жаль, что носить некуда, – нарушил волшебство момента я.
Олаф только рукой махнул и приказал ассистенту отнести костюм на кассу. Как бы я ни отнекивался, но нам пришлось купить ещё пару костюмов, слава богу, более свободного кроя и не с таким дорогим ценником, хотя я не мог перестать краснеть как рак всякий раз, когда омега оплачивал покупки. И вроде бы шоппинг должен был поднять ему настроение, однако на обратном пути молчание в машине показалась мне давящим.
– Знаешь, Мэл, – нарушил тишину папа Олаф, – богатство не порок.
Я открыл было рот, чтобы сказать, что данное устойчивое выражение звучит немного не так, но мужчина продолжил, дав понять, что ничего не перепутал:
– Так же как и бедность, да. Но зачастую именно бедность заставляет человека совершать сомнительные поступки, – он на секунду умолк, задумавшись, и я подумал, что он говорит обо мне и моей выходке, чтобы попасть в академию, – я не имею в виду тебя, Мэл, – моментально считал мои мысли Олаф, – точнее, не обвиняю тебя ни в чём. Ты всего лишь хотел лучшей жизни. Вот только теперь, когда она у тебя есть, с чего вдруг так много стыда? – омега протянул руку и положил на мою полыхающую щёку.
– Я не думал, что всё зайдет так далеко, – опустил глаза я и накрыл своей ладонью миниатюрную веснушчатую ладошку, – я всего лишь хотел больше возможностей, а всё это, – я обвёл взглядом салон авто, заваленный всевозможными покупками, – не думаю, что дос…Ау!
Омега не дал мне договорить, резко ущипнув за щёку:
– Не тебе решать чего ты достоин, а чего нет! – перебил он меня, пока я потирал пострадавшее место, – вроде бы отличник, а в голове одни опилки. Я серьёзно, Мэл, пора принять своё положение. Именно поэтому я хочу для тебя большую сочную свадьбу, чтобы ты наконец поставил на своей прежней жизни жирный крест и не оглядывался назад.
– Может, Кеннет не хочет большой свадьбы, – робко заметил я.
Омега посмотрел на меня многозначительно и набрал в лёгкие побольше воздуха, прежде чем выдать:
– Да кто его спрашивать будет?!
Я не смог сдержать смеха от такого ответа, и вскоре папа Олаф тоже хохотал, притянув меня в объятии.
– Одно только обидно, – вздохнул я и склонил голову на плечо будущему свёкру, – все мои дети будут двухметровыми морковками.
– Мне нравится слышать множественное число, – чмокнул меня в макушку тот.
***
Кеннет заглушил мотор автомобиля на парковке академии и поспешил выйти из него, но когда начал обходить капот, чтоб открыть мне дверь с пассажирской стороны, вспомнил, что здесь мы играем по другим правилам, и немного неловко попятился назад. Я вылез из машины и направился к нему, чтоб помочь альфе с багажом, как вдруг заметил, что студентов будто бы стало больше. А помимо нашего Лексуса на парковке были и другие дорогие тачки, вот только вместе с ними стояли и обычные Шкоды или Вольво не самой новой модели.
– Погоди, – остановил я Кеннета, прежде чем он вытащил наши сумки с вещами, – что-то здесь не так.
Альфа пожал плечами и захлопнул багажник, и мы зашагали к главному корпусу, у которого не стояло привычного старосты. Вместо него стояла табличка, оповещавшая о том, что в главной аудитории будет проходить собрание в девять утра. Я взглянул на часы – мы уже опаздывали, поэтому когда дошли до нужного зала, место осталось только в тени прохода: помещение было буквально забито людьми.
С кафедры в микрофон говорил какой-то молодой человек:
– …Академию ждёт много изменений. Как вы видите, нас стало больше – это всё потому, что теперь на каждое оплаченное место приходится одно бюджетное. Совершенно новый преподавательский и административный состав. Однако смею вас заверить, – продолжил он, перекрикивая гул, – то, что академия теперь является государственным учреждением никак не повлияет на качество её услуг. Я, как новый директор, смею пообещать вам, что все метаморфозы пойдут только на благо…
Дальше я уже не слушал, потому что мне резко поплохело, в голове только расходилась волнами прилившая от внезапного адреналина кровь. Сердце забилось в неровном ритме, а перед глазами начало всё расплываться.
– Уходим, – еле выдавил я Кеннету и развернулся прочь из зала.
Тот посмотрел на меня странно, но тоже последовал на выход. И уже через пару минут я нервно теребил пуговицы на рукавах, сидя на переднем пассажирском, пока альфа сдавал назад, чтоб выехать с территории академии.
– Объясни, что происходит? – начал он, когда я жалобно попросил его ехать домой.
– Сам пока не понимаю, – ответил я и достал телефон.
На вэб-сайте академии действительно была новость о том, что у той сменилось руководство, а самое главное – статус. Но как это могло пройти мимо меня? Я лихорадочно строчил сообщения одногруппникам: кто-то тоже узнал только сегодня, кто-то знал, но не придал этому значения.
– Это правда, – подвёл итог я в конце концов, – академия теперь государственная. Аккредитация прошла в июле. Господи…
– Ну и что? Что это меняет? – всё ещё не понимал Кеннет.
– Для тебя, может, и не много, но я не могу в ней оставаться.
– С хрена ли?
– Я мошенник, Кеннет! Понимаешь? – меня вдруг начало мелко колотить, – до этого у академии был один большой плюс – она была частная. Это значит, что если бы меня раскрыли, то была бы хоть какая-нибудь возможность всё уладить в личном порядке. Нужно было бы доказывать факт подделки документов, корыстных намерений, бла-бла-бла. Государственному учреждению этого не требуется. Сейчас, если все узнают, что я омега, который занимает бюджетное место предназначенное альфе, то мной займётся прокуратура. Общественность вообще встанет на дыбы…
– Прекрати истерить, Мэл, тебя ещё никто не раскрыл, – указал на очевидное Кеннет, но я ничего не мог с собой поделать. Память сама подкидывала нужные воспоминания.
Я помню, когда отец сильно заболел, нам пришлось обратиться в местную клинику, потому что денег на частную у нас, само собой, не было. Уже тогда мы с папой понимали, что шансов у отца мало, точнее, у бедного работяги, которому требовалась пересадка сердца, их не было вообще, но это не останавливало нас от того, чтобы навещать его каждый день. Папа даже нашёл там подработку санитаром, чтобы больше времени проводить с отцом, а я был тогда ещё мелкий и всё свободное от школы время тоже ошивался там. Помню, что больница всегда была переполнена, и никому не было особого дела до восьмилетнего омеги, слоняющегося по коридорам. Периодически меня, конечно, спрашивали, не потерялся ли я, и мой уверенный ответ: “нет”, всех всегда устраивал. Один из пациентов той клиники мне сильно врезался в память.
Я видел его только по ночам. Маленький, худой омега, с хрупкими запястьями и натянутой на них бледной желтоватой кожей. Я даже сначала принял его за призрака, но он увидел, как я наблюдаю за ним из-за угла, и улыбнулся самой что ни на есть живой улыбкой. Мы быстро сдружились, его звали Анхель и ему было всего девятнадцать, как мне сейчас, но тогда он мне казался очень взрослым. Он рассказывал о том, что дома у него пятеро младших братишек, о которых некому позаботиться кроме него. И я до сих пор помню, как с глупой наивностью завидовал ему из-за того, что я был единственным ребёнком у папы, и что у меня не было старшего брата.
Анхель воровал плазму.
Тогда, будучи ребёнком, я не понимал тех жертв, на которые приходилось порой идти взрослым ради того, чтоб выжить и защитить своих близких. Его поймали, и я знаю, я точно это знаю, если бы он был альфой, то его назвали бы героем и оштрафовали бы больницу за нехватку донорской крови, но он оказался омегой. Девятнадцатилетним омегой, у которого было пятеро братишек, две отказывающие почки и один медбрат, который, судя по найденным бумагам, каждый день брал одному пациенту в два раза больше плазмы, чем прописал лечащий врач.
Работник больницы отделался простым отстранением от работы на несколько месяцев, благо, что оказался бетой, а Анхель умер, не дождавшись судебного разбирательства. Готов поклясться, что даже сейчас смогу отыскать в нашем с папой доме газетную вырезку, где вполне открыто заявлялось, что этого омегу можно было приравнять к убийце, ведь он незаконно пользовался той плазмой, которой могли спасти какого-нибудь альфу…