В поисках новой колонии (СИ)
Сае не хотелось проделывать путь домой лишний раз. Она не лелеяла себя мыслями о том, что ей не придется возвращаться на поле после разговора рыцаря с ее семьей. Господин, представившийся Элом, немного пугал ее. От него исходила некая мощь, заставлявшая ее тело покрываться гусиной кожей при каждом взгляде на него, но вражды она не чувствовала. Потому, положившись на судьбу, Сая покорно вела его к своему дому.
Ее мысли прыгали от одного к другому. Она беспокоилась о Малышке, оставленной с двумя неприятными на вид людьми, ей было беспокойно о том, что скажет мать, увидев, что дочь ушла с поля и привела незнакомца в их дом. Боялась, что эта задержка заставит ее вернуться к ужину поздно, и ей могут снова ничего не оставить. Все эти мысли тяжелым грузом ложилось на хрупкие плечи Саи, заставив ее понурить голову.
Заметив, что девочка начала отставать, Эл подумал, что он слишком быстро идет, и сбавил темп. Хоть до дома осталось совсем ничего, но он решил не спешить, стараясь подстраиваться под шаг ребенка, хотя с его ростом это было не просто.
Пока они шли к дому волосы девочки, которые он решил, что собраны в косу, а на самом деле были всего лишь убраны за халат – растрепались. Хоть длина их была почти до пояса, сказать, что они ее красили, было нельзя, так как те больше походили на солому чем на то, что должно называться волосами.
Перестав оценивать внешность ребенка, разведчик посмотрел вперед.
“Мдя, сарай!”
Именно такое сравнение пришло Элу в первую очередь, когда девочка подвела его к дому, в котором жила. Обветшалая крыша, прохудившаяся дверь, множественные следы неумелого ремонта, и ко всему прочему закрытые ставни, что придавали жилищу столь убогий образ. Эл не стал стучать, боясь, что своим неловким движением может сломать дверь, потому предоставил все девочке, пропуская ее вперед.
Поднявшись по лестнице, хватаясь за сучковатые перила, она осторожно постучала и открыла дверь, проходя внутрь виновато произнося:
- Мама, я вернулась!
Из соседней комнаты послышались звуки, после чего из-за угла показалась немолодая женщина, обмотанная в шерстяные тряпки и косынке скрывавшей ее волосы. Она уже хотела задать дочери обоснованный вопрос: “почему та так рано вернулась”, но, увидев за ее спиной укутанного с ног до головы в плащ гиганта, икнула и лишь выдавила из себя:
- Ой...
Эл с трудом протиснулся через порог, не решаясь углубляться внутрь жилища, так как потолки его были слишком низкими и не предназначенными для людей такого роста, но и со своего места он мог спокойно оглядеть бедную обстановку. Если снаружи здание выглядело ужасно, то внутри всюду была видна женская рука: утварь не разбросана, грязи не видно, на столе было разложено несколько пучков трав, которыми по все видимости женщина сейчас и занималась, прежде чем он побеспокоил ее своим присутствием.
Эл не собирался разводить демагогию, так как для этого у него все равно не хватило бы словарного запаса. Он думал просто вручить узелок, попрощаться и уйти, а потому постарался сделать все как можно быстрее. Протянув руку с мешком, в котором, по мнению спутников, было полно еды, он сказал застывшей от удивления женщине:
- Брать! – для данного действия компьютер смог подобрать только это слово, отображая суть значимости, и он не видел в нем ничего дурного, произнося его, но для женщины услышавшей это, оно имело несколько другое значение.
Осторожно приняв мешок, по недоразумению который называли узелком, женщина развязала его и заглянула внутрь. Глаза ее раскрылись настолько широко, насколько это было возможно, оттого, что она увидела в мешке. Зерно, овес, желуди, сушеные яблоки, сыр, корка хлеба, вяленая рыба, мешочек гороха и несколько морковей. Это были сокровища, и она понимала, что с ними никто не расстанется просто так. Взглянув на стоявшую рядом с незнакомцем исхудавшую старшую дочь, и вспомнив о двух других детях, мать не колеблясь, для себя решила все очень быстро. Прижав мешок к груди, женщина решительно сказала:
- Хорошо, забирайте!
“Что? Забирайте? Это ты забирай дура, тебе отдаю”, – обругал Эл непонятливую женщину, но прежде чем до него дошел смысл сказанных слов, раньше поступили результаты эмоционального фона присутствующих. Тоска, обида, смирение и удивление кого-то за стеной.
Услышав слова матери, Сая побледнела. Она поняла, что сейчас перед ней происходило, и оттого ей было так больно, что мать с такой легкостью отказалась от нее, но, взглянув на лица появившихся из-за угла голов, маленького Касса и Роберты, Сая смогла понять свою мать. Она догадывалась, что было в мешке, и как бы ей не было больно, старалась простить стоявшую перед ней женщину, что не осмеливалась взглянуть в ее сторону. Она не знала, какой бы выбор сделала сама, окажись на месте своей матери, но оттого что она ее понимала, легче не становилось. Сае с большим трудом удалось подавить в себе желание броситься матери к ногам, и большую роль в этом сыграли не понимающие в происходящем взгляды брата и сестры. Проглотив тяжелую обиду, Сая в последний раз посмотрела на мать, желая встретиться с ней лицом, но этого не произошло. Опустив глаза, она приняла свою судьбу. Единственным кто еще не был в куре оставался виновник происходящего.
Эл не сразу заметил глядящих из-за угла детей. Переключившись на лицо женщины, он отметил в ее глазах решимость, а справа от него ключом бил фонтан обиды. Сделав небольшой поворот в сторону девочки, чтобы суметь разглядеть ее, он увидел, как та прячет глаза, уставившись в пол, но от его аппаратуры нельзя было спрятать эмоции, хотя любому взглянувшему в эту минуту на ее лицо никакая аппаратура бы не понадобилась, чтобы понять творившееся у девочки в душе.
“Ой дуры...”, – мысленно улыбнувшись из-за сложившегося недоразумения, Эл собрался уже все объяснить женщине, что все происходящее в эту минуту лишь заблуждение, но остановился задумавшись, прежде чем что-либо сказать.
“Трое детей, возможно, есть еще кто-то. Старшая работает на поле, на котором ни хрена не растет и не вырастет. Скорее всего, она там даже помрет а, глядя на то с какой легкостью мать только что отказалась от своего ребенка, можно здраво судить, что ее смерть даже не заметят. Пропала да пропала. Есть нечего, кормить всех надо. Если оставить все как есть, в конце концов, это не мое дело, страшилка долго не протянет, – взглянув еще раз на девочку, оценивая ее внешний вид, Эл продолжал размышлять: – После того, что сейчас выкинула эта мамаша, девчонке этот день будет уже не забыть, а потому либо сбежит, и помрет где-нибудь от голода, учитывая положение дел вокруг, или повеситься после такого. А так и мать вроде понять можно, этой еды на троих, или сколько их там на самом деле, хватит дольше, чем на четверых. В общем, похоже, я только хуже сделал, – воображаемо почесав затылок, рассудил Эл. – Не надо было мне сюда переться, надо было на поле девчонке дать мешок да идти дальше. Вот что значит благими намерениями дорога в ад вымощена. Идиот!”
Эл понял, виновником чего он стал, и чем это в последствии выльется для семьи, а точнее, для Саи. Единственным на данный момент правильным поступком было принять ответственность за свои действия, что он нехотя, но сделал.
Ощутив, что молчание с его стороны затянулось, Эл тяжело вздохнул. Еще раз взглянул на страшную девочку, лицо которой скрывали длинные каштановые волосы, выглядевшие словно парик, он скомандовал:
- Идем!
Здесь больше незачем было оставаться, и где-то глубоко внутри он надеялся, что ребенок за ним не пойдет.
Сая украдкой уголком рукава вытерла появившиеся из глаз дорожки и, стараясь не поднимать головы, вышла вслед за рыцарем на улицу. Не так она себе представляла сегодняшний вечер, не так. Она уже знала о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, и понимала, для какой цели могла понадобиться одинокому рыцарю, а значит и мать, не могла об этом не знать.
“Наверное, он очень богат, раз так свободно отдал за меня столько еды, – взглянув на свои замызганные волосы, усмехнулась про себя Сая. – Те двое, наверное, его оруженосцы или слуги, наиграется – отдаст им”, – улыбнувшись сквозь слезы, представила она свое незавидное будущее.