Союзник (ЛП)

Кантор кивает.
— Да. Сперва я подумал, что это шутка. Но потом он начал проявлять агрессию, — торговец хмурится. — Он перевернул столы, и воры набросились на украшения, похватав их с земли, а Лука ничего не мог сделать, потому что был вынужден защищаться от сумасшедшего.
Я задаюсь вопросом, видит ли Тарик тоже, что и я, что Кантор в этот момент представляет себя в подобной ситуации, и она его пугает. Странно, что он осуждает воров, когда сам только что поступил так с госпожой Верой.
— Ты заметил, что подобное поведение участилось? — спрашивает Тарик, кладя рубиновое кольцо на место. Он чешет подбородок и провидит пальцами по появившейся щетине.
Губы Кантора сжимаются в тонкую линию.
— Все замечают. Некоторые не такие наглые, как сбившийся с пути у прилавка Луки. Большинство тихие, разговаривают сами с собой или загадочно мечутся, словно другие собираются их пронзить. Он исчезает. Я имею в виду их разум. Становится таким же пустым, как пирамиды.
— Тебе приходит на ум причина, по которой это происходит? Ограничиваются ли эти случаи только средним классом? Заметил ли ты кого-нибудь из высшего класса, кто вёл бы себя точно так же?
Но Тарик уже знает ответ на этот вопрос; по дороге сюда он рассказал мне о всех свитках, которые получил от совета и прочитал. Единственные, кого болезнь еще не затронула — это люди из кварталов низкорождённых, и Тарик предполагает, всё дело в том, что те склонны держаться особняком. Низкорождённые вообще редко приходят в суд — даже для того, чтобы подать жалобу на более высокий класс. Анку говорит, это из-за того, что у них есть своё собственное управление. Я решила не говорить Тарику об этом на случай, если это посчитают предательством или подобной чушью, которую придумает Рашиди. Интересно, устанем ли мы с Рашиди когда-нибудь играть в игру вежливости и станем друзьями по-настоящему?
Как бы там ни было, почему Тарик задает вопросы, на которые уже знает ответы? Мне сразу вспомнился вечер нашей помолвки несколько дней назад. Он уже знал о Бардо, но захотел услышать о нём от меня. Этими наводящими вопросами он испытывает Кантора, как испытывал меня? И что Кантор может выиграть от сокрытия такой информации?
— Боюсь, что тебе придется предоставить королю-Соколу серьёзный отчёт, Тарик, — вздыхает Кантор. — Безумие не отдаёт предпочтение ни среднему классу, ни высшему.
Тарик кивает.
— Мой отец однажды сказал, что большое горе может вызвать у людей подобное безумие. Иногда люди не могут справиться со своей судьбой и теряют связь с самими собой. Что ты думаешь об этом?
Кантор пожимает плечами.
— Полагаю, в этом есть доля истины, но нельзя применить к этой ситуации. Жизнь такая, какой и была. Рождения, смерти, браки и разводы. Покупки, продажи, еда и питье. Нет ничего необычного, если спросишь меня.
— Может быть жители Аньяра чем-то обеспокоены? Может они волнуются из-за Тихой Чумы? Или может они беспокоятся о том, что король-Сокол не способен исполнить свои королевские обязанности?
Кантор, конечно, понятия не имеет, насколько личный это вопрос для Тарика. Только я слышу, как в голосе Тарика что-то дрогнуло, словно вопрос выбил его из колеи. Интересно, как давно он сомневается в своих способностях править. И имеет ли это какое-то отношение ко мне.
Лицо Кантора расползается в отеческой улыбке, полной спокойствия и заботы. Улыбка, которую я никогда не видела на лице отца.
— Я совершенно уверен, что это не так, Тарик. Люди любят короля-Сокола. Они всегда его любили. Боюсь, тебе придется искать источник бедствий в другом месте, если он вообще существует.
Я благодарна Кантору, потому что Тарик заметно расслабляется, без сомнения, услышав правду в словах торговца. Люди любят Тарика, и он хороший король. После того, что произошло между нами, это нельзя отрицать. Он любит свой народ и готов принести жертву ради него. Сейчас неподходящее время, чтобы сомневаться в себе.
Тем не менее, Тарик может быть прав, что касается людей и их бремя забот. Но это не имеет ничего общего с его пригодностью быть королём. И я не могу позволить, чтобы он так думал.
— Может, — со слабой улыбкой говорю я, — народ недоволен его выбором королевы. В конце концов, он собирается жениться на дочери своего старого заклятого врага. Это не так просто принять.
Меня беспокоит то, что Тарик не возражает. Но Кантор просто смеётся над этим предположением.
— Барышня Сепора, как только у вас могла появиться такая идея? Многие из жителей Аньяра наблюдали, как принц-Сокол растёт и превращается в прекрасного короля-Сокола. Мы все надеялись, что когда-нибудь он заключит выгодный брак и теперь мы радуемся ещё больше, что он, благодаря этому соглашению, нашел свое счастье. Он и принцесса Магар кажется очень влюблены друг в друга, по крайней мере, так выглядело на процессии в честь помолвки. Не говоря уже о мире, который воцарится в результате союза наших королевств. Чего еще мы можем желать? — почти недоверчиво спрашивает он.
Если я сейчас открою рот, наверняка начну заикаться. Какое впечатление я произвела во время процессии в тот день? Влюблены друг в друга? Должно быть этот торговец тоже теряет рассудок. Сетос говорил что-то подобное, но я отмахнулась от его слов, потому что он постоянно подшучивает надо мной.
Тарик хмуро смотрит на меня, затем снова переводит взгляд на Кантора. Скрестив руки и прочистив горло, король говорит:
— Что касается принцессы Магар — люди ее любят?
— Если наш мудрый король-Сокол любит, значит и народ любит.
— Люди ее не знают, — быстро вмешиваюсь я. — И едва видели пару вместе, чтобы делать о них какие-то выводы.
— Ха! — Кантор хлопает себя по толстой ноге. — Возможно, любовь — сложная штука, чтобы самому разобраться с ней, барышня Сепора. Но со стороны ее легче узнать. Те двое королевских ребёнка любят также, как и вы любите друг друга.
— Э-э, Кантор, это совсем не… — качая головой, начинает Тарик.
— Тарик и я не…, - мой язык запинается на слове.
— Значит ты говоришь, Кантор, — бормочет Тарик, — что наша дружба основывается на взаимной…
— Взаимном уважении, — заканчиваю я за него, и чувствую, что мои щеки настолько краснеют, что от них, наверное, исходит пар.
Кантор смеется еще громче, и толпа за нашими спинами начинает с любопытством оглядываться. Я чувствую их взгляды, которые они переводят то на меня, то на Тарика, слышу их шепот, несмотря на ветер и расстояние. Они думают, что мы торгуемся с Кантором о брачных украшениях. И некоторые из них думают, что мы отличная пара.
— Что ж, хорошо, — говорит Кантор. — Вас объединяет дружба. Значит ли это, что вы двое ни разу не целовались, гм?
Святые Серубеля, мое лицо сейчас растает. У Тарика тоже, судя по всему. Однако, одному из нас придется произнести ложь. Одному из нас придется положить конец этому вторжению в нашу личную жизнь.
— Конечно, мы не целовались, — говорю я, в то время как Тарик произносит:
— Только однажды.
Я негодующе смотрю на мальчишку-короля. Он пожимает плечами, от моего испытующего взгляда ему неловко.
— Ну, мы целовались, — в конце концов говорит он, глядя на Кантора. — И это была настоящая катастрофа. Мы поклялись никогда больше этого не делать.
Кантор смотрит на меня, приподняв бровь. Я киваю, точно не зная, с чем именно соглашаюсь.
— Знаете, — начинает торговец, интонация его голоса поучительная. — Первые поцелуи почти всегда заканчиваются катастрофой. Поцелуи — это опыт, который требует время, чтобы овладеть им. Почему бы вам не попробовать еще раз?
Я чувствую, что у меня отвисает челюсть. Мы с Тариком обмениваемся испуганными взглядами.
— В этом нет необходимости, — говорит Тарик. — Если это желание появится вновь, я уверен, мы… справимся.
Кантор хихикает.
— Можете зайти в мою палатку, чтобы побыть наедине.
— Может в другой раз, — говорит Тарик, уже схватив меня за запястье, чтобы оттащить от прилавка. — В конце концов мы здесь по официальному делу короля.