Trust me (СИ)
Какой бред, Ньют, уймись.
Бывают на учебе такие дни, когда хочется только привалиться на что-нибудь, будь то парта, стена, собственный кулак или чье-то плечо, и пребывать все время в некой прострации, ничего не замечая и не воспринимая, что тебе говорят. За время регулярного посещения курсов у Ньюта выработалась зависимость от такого состояния: оно преследовало его из занятия в занятие, и, сколько блондин ни пытался, прогнать его удавалось редко.
В этот раз настроение погодой высосалось, кажется, у всех. Зевали даже преподаватели, на чьих серых лицах легко можно было прочитать «Мы не меньше вашего хотим свалить отсюда нахрен». Принцип «раньше сядешь — раньше выйдешь» для них эффективен не был, и вместо того, чтобы как можно скорее разъяснить материал и по-быстрому прогнать всех учащихся по практическим заданиям, они мусолили один пункт около часа, неизвестно зачем чертили схему, которую так никто и не разобрал, на грязной черной доске, а с практикой возились намного дольше.
Нетрудно догадаться, что из здания Ньют выполз практически в девять. Остальные, не менее раздраженные, уставшие, проклинали все на свете. Кто-то даже замолвил словечко об уходе, но заглох сразу же: деньги жалел. Вся группа растеклась в разные стороны улицы, а блондин так и остался стоять под козырьком у входа, пытаясь придумать, что делать дальше. Странно. Они учатся вместе уже полтора месяца, а той псевдо-дружеской болтовни, которой все начиналось, уже не было. Все выглядели, как по чистой случайности собранные в одном месте незнакомцы (что, в принципе, было правдой), не желавшие знать друг о друге ничего. Поэтому никто не предложил никому сесть к себе в машину и доехать до дома, никто не поинтересовался, далеко ли им, спешно натягивающим тонкие куртки над головой и раскрывающим зонты, идти. Те, у кого были свои авто, просто плюхнулись на сухие сидения и поехали туда, куда нужно.
А Ньют даже зонт забыл взять. Дурак.
Он стянул толстовку, обвязал ею голову, как платком, и с неохотой вышел под дождь. Издалека Ньют наверняка напоминал страшноватую мужеподобную монашку, которая к тому же прихрамывала на одну ногу и изредка откашливалась басовитым голосом с зачатками прокуренной хрипоты. Капли скатывались по носу, как по горке в парке аттракционов, потом шлепались либо на землю, либо на губы, откуда Ньют их по привычке слизывал.
Толстовка промокла быстро, а вместе с ней — волосы, шея и плечи. Ньют зябко ежился, постоянно поднимал глаза на таблички с наименованиями улиц, чертил в голове карту местности и рисовал путь до ближайшей автобусной остановки.
Слишком долго. Слишком холодно.
Город (или, по крайней мере, этот район) вымер. Ни одного прохожего. Машины — редко. Общественный транспорт отсутствовал вовсе. От темени защищали только фонари, в свете которых искорками серебрились наклонные линии капель. Ньют уже чувствовал всем телом забирающуюся в организм простуду — если не что-то похуже, — хлюпал носом и мрачно насвистывал нескладный набор звуков. Отравленное ужастиками подсознание превращало низкие деревца у обочин в людей с ножами наперевес, рисовало повсюду каких-то уродцев, на деле оказывавшихся забытыми вещами, пустыми, разъеденными влагой коробками, скамейками, мусорными баками и припаркованными у входа в дома велосипедами. По всей длине улицы — прямоугольники света из занавешенных окон, блеклые витрины близких к банкротству магазинчиков, где хозяева сидели на низких стульях, уставившись в телевизор. Люди грелись в теплых помещениях, смотрели в окна и только качали головами. Он же, Ньют, шел сквозь холодную массу весь мокрый, злой и пепельно-серый, как небо над головой.
На одном из поворотов промокшие насквозь кеды заскользили по брусчатке (Ньют едва удержался на ногах), и блондин чуть было не выехал на проезжую часть. Благо, успел ухватиться за что-то — кажется, за воздух — и замереть, согнувшись пополам над первой белой линией пешеходного перехода. Из некстати расстегнувшегося нагрудного кармана посыпались приносимые промоутерами визитки, шелуха тыквенных семечек и несколько сложенных бумажек. Ньют принялся зачем-то все собирать, хотя давно клялся опустошить карманы от мусора, и наткнулся на неаккуратно вырезанный им же кусочек картона, на котором значился адрес и номер телефона Томаса.
Направление к его дому все еще было свежо в памяти. Ньют простоял с секунду, задумчиво покусывая губы и не обращая внимания на ливень. К Томасу определенно ближе, чем до дома. И не важно, что этот засранец обязательно подумает, что Ньют только искал повод с ним встретиться. Как бы принципиален Ньют ни был, он замерз, устал, промок и злился настолько, что готов был плеваться ядом и пламенем. Если Томаса не будет дома, он не захочет открывать дверь или скажет, что Ньют пришел не вовремя, блондин обязательно развернется и пойдет домой. Только отсидится немного в холле и хотя бы самую малость согреется.
Вздохнув громко и протяжно, Ньют помчался на другую сторону улицы, гримасничая от неприятного хлюпанья мокрых кед.
На втором этаже его шаги лаем провожала собака. Ньют перескакивал через две ступеньки, и за подошвами его волочилась вереница мокрых отпечатков. Толстовку он выжимал на ходу — вода с нее стекала ручьями. Пару раз он поскользнулся снова, больно ударился коленом здоровой ноги и остаток пути хромал уже на двух.
Перед дверью нужной квартиры Ньют долго и нерешительно топтался на месте, обматывая кофту вокруг шеи. Несколько раз поднимал руку к звонку и снова ее опускал, лихорадочно стуча зубами и кусая заусеницы. Когда все-таки нажал на черную круглую кнопку и услышал по ту сторону дребезжащий звук, отшатнулся, будто от удара током, и принялся ждать. В квартире молчали. Отголоски шагов даже не мерещились. Ньют позвонил во второй раз, уже недовольно хмурясь. Снова тишина. Выжидающая, вкрадчивая, недоверчивая.
«Если ты сейчас не откроешь, клянусь всеми богами, я тебя придушу,» — бормотал под нос Ньют, вжимая палец в звонок в третий раз. Дальше он навязываться не собирался. Он просто уйдет к черту и больше никогда не будет пытаться на кого-то надеяться. Никогда.
Секунда. Две. Три. Ньют прожигал дверь взглядом, все больше и больше сводя брови к переносице.
Внутри квартиры кто-то, специально шаркая ногами по полу, направлялся к двери. Шаги становились все отчетливее, все громче, и Ньют уже готов был вздохнуть с облегчением. В дверном замке что-то щелкнуло. Полоска света просочилась в холл, и сквозь образовавшийся проем между дверью и косяком просунулась одна четверть знакомого лица. Распознав Ньюта, лицо, не выражая абсолютно никаких эмоций, скрылось на миг, а потом появилось снова за распахнувшейся настежь дверью.
***
Томас не мог поверить своим глазам, хоть и не показывал этого. Перед ним переминался с ноги на ногу Ньют, синегубый, мокрый и явно замерзший. Он обвил себя руками, пальцы его дрожали в одном ритме со стучащими зубами, под ногами набралась лужица, а на коврике отпечатались следы грязных подошв. Блондин смотрел на Томаса, бессловесно спрашивая разрешения войти, и Томас, поймав себя на том, что неприлично долго пялится, отскочил в сторону, вытянув руку в малопонятном жесте и пробормотав рассеянное «Заходи, заходи».
Ньют протиснулся мимо него, по привычке держа левую руку подальше и отчего-то опуская глаза. Томас, задумчиво почесывавший нос, убежал внутрь квартиры, попутно бормоча что-то про сухое чистое полотенце. Ньют стискивал в руках мокрую толстовку, прикрывая ею предплечье, и водил глазами вокруг.
Тесный короткий коридор оканчивался запертой дверью. Слева, буквально на расстоянии вытянутой руки, коридор отделялся пустым бездверным проемом от просторной комнаты. Со своего места Ньют видел стоящий справа от проема диван (его блестящий подлокотник выглядывал из-за угла), в противоположном конце помещения — барную стойку и кухонную гарнитуру непонятного пастельного цвета, освещаемую квадратом из небольших ярких лампочек под потолком. Томас, судя по звукам, скрылся в ванной, дверь в которую располагалась чуть дальше входа в кухню-гостиную (по крайней мере, так представил себе обстановку в большой комнате Ньют). Там что-то шебуршало, переставлялось, падало, делалось что-то в большой спешке. До Ньюта доносились тихие, словно бы невзначай произнесенные комментарии, которые разобрать не представлялось возможным.