Mascarade (СИ)

— Псих…
— Да, псих.
— Откуда он у тебя? — я коснулся губами короткого шрама на его шее. — Недалеко от артерии, надо же.
— Ножевое ранение, — неохотно ответил Винсент. — Так, юношеские разборки, обычная история…
— Ни фига себе, «обычная история».
— Ничего особенного, — он усмехнулся. — Рана была не слишком серьезной. Швы наложили и отправили на все четыре стороны. Голос, правда, до сих пор хрипит.
Времени было навскидку четыре утра. Бутылку вина мы таки выхлебали в перерывах между сексом и… сексом. Хорошая такая альтернатива пафосным беседам о превратности судьбы.
А вообще… я чувствую себя обманутым. Всё же странно и неприятно осознавать, что лучшую ночь в своей жизни ты провел в роли проститутки. Я хотел продать, а в итоге получил больше, чем стоило бы. И я отнюдь не про пресловутые деньги.
Он внезапно взял меня за руку, прикладывая ее к своему запястью. Как выяснилось, придирчиво сравнивал цвет кожи, который заметно отличался.
— Белоснежка, — снова смешок.
— Эй, с таким же успехом я могу обозвать тебя чертовым ниггером!
— Благодарю, — саркастически протянул Винсент в ответ. — Только тебя мог возмутить безобидный комплимент.
Где тут комплимент-то? Я вложил в свой взгляд всё ехидство, на которое был способен.
— Ты мог бы заметить, что я не люблю комплименты.
— Красивые люди самодовольны, — возразил он скептически.
— Я бы хотел быть самодовольным, — с этими словами я закрыл глаза и сцепил пальцы на груди. — Это помешало бы мне ненавидеть собственное лицо и дало веру, что я весь такой идеальный.
— Для идеального у тебя чересчур мерзкий характер, — протянул Блэкстоун после недолгого молчания. — Нет в мире совершенства. Давай напьемся?
Я мог бы влюбиться в него уже только за эти слова. И это было бы величайшей глупостью с моей стороны.
====== Глава 3. L’essence des choses ======
 Комментарий к Глава 3. L'essence des choses (1) l'essence des choses (фр.) — истинная суть вещей
(2) КУЛА — Калифорнийский Университет Лос-Анджелеса
 «Свободный ум» — это холодное слово дает радость в таком состоянии, оно почти греет. Живешь уже вне оков любви и ненависти, вне «да» и «нет», добровольно близким и добровольно далеким, охотнее всего ускользая, убегая, отлетая, улетая снова прочь, снова вверх; чувствуешь себя избалованным, подобно всякому, кто видел под собой огромное множество вещей, — и становишься антиподом тех, кто заботится о вещах, которые его не касаются. И действительно, свободного ума касаются теперь вещи, — и как много вещей! — которые его уже не заботят…
5 июля, 2002 год
— Не верится, что умудрилась пересдать высшую математику на более-менее высокий балл! — бедняжка Фин до сих пор в шоке. Для нас, студентов, профессор Крафт есть худшее, что может случиться с нашей успеваемостью. Более пристрастного и педантичного препода, наверное, не сыскать.
— Один парень с архитектурного факультета грохнулся в обморок, представляешь? Мы всей толпой его в чувство приводили.
— Вполне представляю, — еще бы не представлял — два года общаюсь с экзальтированными особами вроде Шона и Викторио. — Я сам после математики только успокоительным и питаюсь.
— Но сдаешь же! — возмутилась Фиона. — Скажи, дружок, ты хоть раз в жизни был на пересдаче?
Мы с Фин шли домой. Я задумчиво уставился на свое медленно тающее мороженое, норовящее скатиться мне же на руку. Слизнул капельку, грозящую сорваться с края вафельного рожка.
— Не-а, не был.
— Ты вообще человек? — со смешком поинтересовалась она. — А то я за эти два года не раз сомневалась, честно.
— Да ну? И чем же я себя выдал? — улыбнулся я.
— Ну, ты не сгораешь на солнце, не ходишь на вечеринки к однокурсникам, не получаешь неуды, не бегаешь за девчонками, не…
— Все, все! — я замахал руками. — Я понял, что ты считаешь меня этаким неудачным научным экспериментом. Значит так: на солнце я бываю как можно реже, иначе действительно сгорю в два счета. На вечеринки не хожу, ибо не хочется — я интроверт и в какой-то степени мизантроп, сама знаешь. Не получаю неуды потому, что занимаюсь.
— А девчонки? — всё так же весело потребовала Фин.
Черт возьми. Черт возьми! Меня имели во всех мыслимых и немыслимых позах. Чокнутая извращенка Бриджит наряжала развратной школьницей, облачала в вульгарные кожаные тряпки и заставляла «заводить публику», то бишь обжиматься-целоваться с другими парнями. Почему я еще не разучился краснеть?!
— Ну… я не умею общаться с девушками, — осталось лишь неловко улыбнуться.
Ложь — одна из тех вещей, которая удается мне с особой виртуозностью, особенно последние несколько лет. Но однажды любой процесс натыкается на свою системную ошибку. И моя системная ошибка — вот этот искренний человек, которому я безбожно вру.
Во многих отношениях она — как я, только наоборот. Семья у нее тоже как моя, только наоборот. Родители Фионы — типичные простодушные ирландцы, и дочь они воспитывали никак не иначе. К счастью, набожность родителей-христиан она не переняла — будучи отъявленным нигилистом, я не верю в Бога, и общения на такой идеологической почве не вышло бы. Я не люблю набожных людей и одновременно завидую им. Религия — это культ, который порабощает разум; она же и вера, которая дает смысл. Вера, которой у меня нет. Человек не может верить во что-то, если наделен способностью видеть истинную суть вещей и сочетать в себе худшие из глупостей, мудростей и философских учений.
— Ты не похож на мизантропа, Алфи, — Фин покачала головой. — Каждый раз, когда мы с тобой оказываемся в компании… — когда Фиона отрывает меня от очередной книги по социальной психологии, — …ты улыбаешься, шутишь, невольно завладеваешь вниманием всех моих знакомых и друзей. Ты даже моих братьев очаровал, чего уж там!
Сначала я по привычке подумал что-то пошлое. Потом сам от себя обалдел — Джозеф и Симус были старшими братьями Фин и по совместительству жуткими гомофобами. Они действительно поначалу косились на меня так, словно бы я пришел с работы, не переодеваясь.
— У тебя есть харизма, которой ты не стесняешься пользоваться. Знаешь… — Фин перекинула через плечо свои тяжелые огненные кудри и придержала меня за локоть, пока я не прошел мимо поворота. — С тех пор, как мы узнали друг друга получше, мне то и дело казалось, что я наконец поняла тебя, поняла, что ты за человек… Но ты как будто чувствуешь, что кто-то хочет… как бы, разгадать тебя. И меняешься.
На автобусной остановке сидел нелепо выглядящий парень в клетчатых штанах и толстовке, уши которого закрывали большие наушники. Мимо проехала девочка на велосипеде. Я перевел взгляд на полурастаявшее клубничное мороженое. Ни за что и никогда она не узнает, что несколько секунд назад разгадала… если не меня, то, по крайней мере, мой когнитивный стиль.
Оставшиеся полтора квартала мы прошли молча. И только на лестничной клетке Фин снова удержала меня. У нее был такой вид, словно она не решается меня поцеловать… Впрочем, это могло быть относительной правдой.
— Я боюсь, что никогда не смогу разгадать тебя, О’Нил. А ты даже не хочешь мне помочь.
— Извини, — сказав ей это своеобразное «до завтра», я скрылся у себя в квартире.
Это был намек?.. Нет, Фиона никогда не намекает. Хотя, я уже ни в чем не уверен.
Со стороны природы было садизмом наделить меня аналитическими способностями. Я недаром выбрал факультет психологии — искусства как наука кажутся чем-то пошлым, сваями на стройке истории самих себя. Романский стиль я могу отличить от барокко, хорей — от амфибрахия, но разве это что-то дает? Я много знаю, очень много и в очень многих областях. В итоге я — хаслер, пусть и жутко дорогой хаслер… Шлюха. И это был гораздо более осознанный шаг, чем думают Бридж и Тори.
Я начал изучать психологию еще до университета. Это помогает систематизировать свои мысли и поступки. И вот сегодня, сейчас, буквально шурша новенькой упаковочной бумагой, ко мне пришло это чертово понимание. Меня нет…