Mascarade (СИ)

Меня нет. Я не был в особых ладах с самим собой, поэтому мне захотелось быть всеми и сразу. Свой суррогат богатого, забитого условностями педика я променял на несколько новых суррогатов. Эксцентричный молодой человек, подчиняющий себе всех и вся, подчинившийся, однако, непонятным каким-то чувствам. Смазливый потаскун, развратно отдающий себя каждому, кто хорошо заплатит, подделывающий неподдельную страсть. Нелюдимый студент-отличник, напяливший для конспирации очки с простыми стеклами. Я не знаю, который из них может оказаться мной настоящим, и меня пугает это…
В дверь постучали. И, судя по стуку, это не Фин, не Тори, а…
— Привет, Шон, — я слабо улыбнулся, пропуская блистательного Шона в квартиру и закрывая дверь.
— Привет, радость моя! — с привычной гиперактивностью Шон чмокнул меня в щеку и, подхватив на руки сонного Гектора, решительно устремился в кухню, ожидая традиционную чашку кофе.
С «Шоном» Джошуа Тейлором мы подружились где-то через пару месяцев после нашего своеобразного знакомства. Когда Шон не корчит из себя самодовольного ублюдка, он вполне приятный в общении человек, даже не смотря на эту его показную жеманность. С ним можно как веселиться, так и грузить его своими проблемами; он хоть и редкостное трепло, но выслушать тоже умеет. Их конфликт с Тори — самое забавное, что мне приходилось видеть. Откровенно девчоночий от начала и до конца! Оба яркие, привлекающие к себе внимание, но при этом с противоположными моделями поведения — Шону нравится быть всеобщим любимцем, а Тори попросту плевать на всех, с кем у него нет близких отношений. И, как ни печально, Шон гораздо умнее в жизненном плане. Он думает о том, что будет с ним после борделя, который Викторио упрямо именует клубом.
— Ты сегодня работаешь? — спросил я, засыпая кофейные зерна в кофемашину.
— Ага, — Шон любовно наглаживал Гектора — он у нас еще тот кошатник. — Вот, заскочил к тебе буквально на полчасика.
— О, Тейлор, скажи честно — я просто варю кофе лучше тебя, — фыркнул я, садясь напротив.
— Кофе — единственное, что ты можешь приготовить хорошо, — ехидно парировал Шон. Самое обидное, что так оно и есть — мы с кулинарией абсолютно несовместимы, я едва в состоянии сварить приличные макароны. Приходится питаться готовой едой из ближайшего ресторана.
— Ну, так кофе — это же святое. Ты тоже когда-то был молодым, должен меня понять!
— Хамло малолетнее, — засмеялся Шон, небрежным движением поправляя челку. В нём цепляет именно изящность любого движения, это я заметил почти сразу. Удивительно, но даже будучи пьяным в стельку, он остается грациозным и сохраняет лицо.
Шон играет, но прекрасно осознаёт это. Я же потерялся где-то в антракте между действиями.
— Эй, Синеглазка! Ты чего такой загруженный? — полувозмущенно-полуобеспокоенно спросил мой друг, махнув ладонью у меня перед глазами. Я перехватил его руку и скользнул взглядом по золотому браслету-цепочке с двумя ассиметричными голубыми топазами в тоненькой оправе.
— Блистательный Шон получил новую цацку, — хмыкнул я. В отличие от остальных ребят, мне подарочки от клиентов набили хорошую оскомину. Одеваю я их только на работу.
— Хаффман расщедрился, — жизнерадостно трещал Шон. — У него, вроде как, ты был в фаворе, но ты же сам знаешь этих похотливых козлов…
— Еще бы. Денег дофига, можно перетрахать хоть все бордели Калифорнии. Они же не жену ищут, к чему кому-то отдавать предпочтение?
— Но ведь Блэкстоун отдавал предпочтение тебе, Алфи. Он у нас вообще редко появлялся, а уж чтобы кого-то снять больше раза… Нам всем было интересно: чем же ты его так зацепил?
— Не знаю. Он мне не отчитывался, — раздраженно ответил я. Шон передернул плечами.
— Руис тебя к нему ревновал, — с кривой усмешкой сообщил он. — Это было так откровенно, что даже милый дурачок Гаспар заметил.
— Брось ты ерундой страдать, Шон. Какая ревность? У нас с Тори нет никаких отношений. О, если не считать отношениями то, что он когда-то назвал «полезным дружеским сексом», — я подошел к кухонному шкафчику, чтобы достать чашку.
— Не пудри мне мозги, снежная ты королева, — засмеялся Шон. — Ты ведь не идиот и навряд ли не видишь очевидного: Руис в тебя втрескался. Не всё же ему с Мэттом в долгое динамо играть?
— В любом случае, он получил то, что хотел — полезный дружеский секс. Я слишком эгоистичен и принципиален, чтобы разыгрывать с ним великую любовь.
— Детка, разве ж я предлагаю что-то такое? — он эффектно вскинул бровь. Я поставил перед ним чашку с кофе.
— Пей уже.
— Пусть остынет, — Шон чуть склонил голову на бок, хитро щуря глаза. — Что, заговорил мне зубы и рад?
— Не понимаю, о чем ты.
— Да все ты понимаешь!
Ладно уж, ему вполне можно рассказать то, что не расскажешь Тори или Фин.
— Шон… об этом никто не знает, но я сознательно пришел к Бриджит.
Его серо-голубые глаза изумленно расширились.
— Хм. А я-то думал, что омерзительно красивый и кошмарно умный мальчик потерял в борделе. Но… я не понимаю.
— Я сам не понимал, что передо мной было множество дорог, и просто выбрал ту, которую посчитал самой легкой… И в итоге ошибся, даже заблудился. Не могу понять, где я сейчас.
— Ясно, — медленно протянул Шон. — Ты живешь двойной жизнью и не можешь понять, какая из них — твоя, где ты настоящий.
Я кивнул. На первый взгляд Шон не блистал интеллектом, но позже я понял, насколько этот человек умен в чисто жизненном плане.
— Лапочка моя, — он надул губы, — ты загнул, конечно! Всё в порядке, я сам через это прошел. Мне уже скоро двадцать восемь лет, почти старик… И знаешь, контракт я через полтора года продлевать не собираюсь. Заведу постоянного любовника, ну или любовницу, буду работать по специальности, бухгалтером. Жизнь другая, ты другой! Даже я это понимаю. А вот тебе пример: Викторио, прости Господи, — ни образования, ни мозгов особых. Он так погряз во всей этой бордельной пьесе, что сам начал верить в правдивость своей роли. Куда он пойдет после, когда станет слишком стар для «роли»? Только что в «Полночь», барменом, но лишь потому, что Матушка его любит и непременно пожалеет.
— Пожалуй, ты прав, — я готов был взять что-нибудь тяжелое и дать себе по башке за этот сомневающийся тон.
Проводив Шона, я рухнул на кровать. Кисло воззрился на капсулы, красноречивым напоминанием рассыпанные по всей тумбочке. Уж не знаю, у какого доктора Бридж выцарапывает столько рецептов на секонал. Красные таблеточки обеспечивают восемь часов спокойного сна. М-да… за эти восемь часов я бы лучше что-нибудь почитал, чем глотать наркоту и дрыхнуть без задних ног. Но жить еще хочется, а за круги под глазами и нетоварный вид наша Матушка прибьет без разговоров.
«…Человеческие страсти превращают человека из маленького, незаметного существа в героя, в существо, которое вопреки всем преградам пытается придать смысл собственной жизни. Он хочет быть творцом самого себя, хочет превратить свое неполноценное бытие в полноценное, осмысленное и целеустремленное, позволяющее ему в максимальной мере достигнуть целостности своей личности…» — поведал мне со страниц книги герр Фромм. Что ж, не могу не согласиться… С другой стороны, мне эта целостность личности особо не помогала… Перестав язвить и жалеть себя, я снова уткнулся в книгу, стараясь отвлечься от идиотских, совершенно не нужных мыслей.
«…Ведь и садист — тоже человек и обладает человеческими признаками так же, как и святой. Его можно назвать больным человеком, калекой, уродом, который не смог найти другого способа реализовать данные ему от рождения человеческие качества, — и это будет правильно; его можно также считать человеком, который в поисках блага ступил на неверный путь…»
Я перевернул книгу и с интересом прочел на задней обложке краткую биографию Эриха Фромма — оказалось, что этот «радикальный гуманист» умер двадцать два года назад. Ему бы со мной при жизни познакомиться — здрасьте, я гей-ницшеанец… До тысяча девятьсот восьмидесятого он бы точно не дожил.