Проклятие ульфхеднара (СИ)

Мёрд прошла мимо пленников, едва повернув голову в их сторону, и скрылась в шатре Фьётры. Мужчины проводили её заинтересованными взглядами. Ингольв — мрачным. Блефиди что-то тихо сказал ему, вопросительно изогнув брови, а тот лишь плечом дёрнул. Ромей разочарованно покачал головой.
Женщины разговаривали недолго. Воительница откинула полог и вышла первой, так же не глядя по сторонам, а Фьётра, явно подавленная, подозвала одного из подручных и указала взглядом на Асвейг, бросив короткий приказ. Мёрд приблизилась, нависла, обрушивая на голову тяжёлый взгляд.
— Ты что-то хотела мне сказать? — проронила будто и не ей вовсе.
— Я хотела, чтобы ты помогла мне спасти Ингольва, — Асвейг поёрзала, усаживаясь так, чтобы было удобнее смотреть на воительницу. — Мне нужно поговорить с конунгом.
— Замахнулась, — фыркнула та, отворачиваясь, но не уходя.
— Твоё право мне отказать. Но я прошу не для себя. Знаю, добра мне ты не желаешь, но…
— Я поняла, — жена конунга властным жестом махнула в её сторону и распорядилась, обращаясь к мужчине, что стоял за её спиной: — Веди за мной. Приказ конунга.
Тот ни словом не возразил. Только схватил Асвейг под локоть и потащил за быстро удаляющейся Мёрд.
Она едва поспевала, спотыкаясь почти на каждой кочке. Затёкшие ноги слушались плохо. Зато на душе стало легче от надежды: Хакон выслушает и, возможно, согласится дать ей слово на тинге.
Её повели до самого поместья, каждый угол которого напоминал о не самых приятных месяцах, здесь проведённых. Мёрд свернула по протоптанной дорожке в сторону и вышла к дому, где проводились советы и разного рода важные разговоры правителя.
— Можешь идти, — воительница повернулась к сопровождающему. — Мои люди вернут её под надзор Фьётры очень скоро.
Тот заметно засомневался, чей же приказ ему выполнять теперь, но посчитал, видно, что перечить жене конунга выйдет дороже. Он молча ушёл, верно, придумывая на ходу, как будет оправдываться за скорое возвращение.
Мёрд открыла дверь и качнула головой, разрешая заходить.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — она не последовала за Асвейг, но вместо неё вошёл крепкий воин, с виду суровый и не готовый к разговорам.
Такой на уговоры не купится, если пленнице вздумается сбежать, и остановит — полшага не успеешь сделать.
— Думаю, знаю, — Асвейг с удовольствием размяла запястья, когда ей развязали руки.
Конечно, это не надолго, но хоть временное облегчение.
— Я согласилась помочь тебе только ради Ингольва, — наблюдая за ней, процедила Мёрд. — Надеялась, что тебя больше в жизни не увижу.
— У жизни другие планы на нас.
Мёрд фыркнула и закрыла дверь, ничем не дав понять, чего ждать теперь: то ли и правда встречи с Хаконом, то ли подлости очередной. А ну как теперь этот детина кинется?
По спине пронёсся холодок. Асвейг покосилась на стража, который даже не смотрел в её сторону, замерев у двери. Нет, он просто надзирать приставлен, а не творить бесчинство и унижать по приказу конунговой супруги. Время в ожидании потянулось, словно нить с прялки. Снаружи доносились голоса, едва слышное шуршание травы, когда кто-нибудь проходил достаточно близко от двери. И вдруг прозвучал отрывистый приказ не тереться здесь и идти работать: видно, любопытствующих, которые желали бы услышать хоть обрывок разговора с пленницей, набралось предостаточно.
Хакон резко открыл дверь и вошёл, исподлобья оглядев и стража, и Асвейг, которая сидела за столом в комнате дальше. Он тихо распорядился воину выйти, тот возразил было, но всё же послушался. Конунг неспешно подошёл и остановился напротив Асвейг, которая уже встала ему навстречу.
— Правду сказать, не думал, что Ингольв станет таскать тебя за собой так долго, — прикрыв обрубленную по локоть культю плащом, другую руку он заложил за спину.
— Так уж вышло, — Асвейг пожала плечами. — И раз уж он доверяет мне, я хочу попытаться оправдать его перед тобой. Потому как ни в чём, что говорит та женщина, он не виноват.
— Я догадываюсь, что она многое скрывает. И не верю, чтобы Ингольв решил начать разбойничью жизнь. Но у неё видоки. За её спиной родичи, которые подтвердят каждое её слово. И люди верят ей, — Хакон вздохнул. — К тому же скоро приедет Альвин Белобородый. Ты ведь помнишь его? Тогда Ингольву вряд ли удастся избежать казни. Его и так уже кличут нидингом. За трусость. Это только всё усложняет.
— Ты ведь не желаешь зла ему, конунг, — Асвейг пристально вгляделась в его спокойное лицо. — Так позволь мне вступиться. Дай слово на тинге.
— Ты пленница. И он обидел меня достаточно в своё время. Что, впрочем, не позволяет мне вредить ему нарочно.
— Вредить нарочно не позволяет тебе совесть. И благородство.
— Не льсти мне, женщина, — Хакон улыбнулся, и улыбка его оказалась приятной.
Не зря даже увечье когда-то не умаляло его привлекательности для девушек. Во время разговора с ним оно и вовсе забывалось как что-то незначительное. Что же не нравилось Мёрд в жизни с молодым, толковым и справедливым правителем? Неужто настолько сердце до сих пор сохло по Ингольву?
— На лесть у меня нет времени и желания, — Асвейг невольно улыбнулась в ответ. — Я хочу привлечь свидетеля, который лучше всех знает, что произошло. И он не сможет солгать.
Конунг заинтересованно оглядел её лицо, поиграл желваками, размышляя и, кажется, о чём-то уже догадываясь.
— Кто же он?
— Убитый Види, — не моргнув глазом уронила она. — Ты ведь наверняка знаешь, кто я. И каковы мои умения. Я могу как упокаивать мёртвых, так и призывать их вновь.
— Только за эти слова мне стоило бы сжечь тебя на костре, — Хакон чуть приблизился и сощурился плутовато, давая понять, что таких намерений вовсе не несёт в мыслях. — То, что ты совсем не обычная рабыня, мне стало понятно ещё тогда, когда Ингольв, не раздумывая, убил побратима ради тебя. А сейчас я вижу, что ты ещё опаснее, чем казалось.
— Мои способности весьма скромны, — Асвейг развела руками. — Но для того, чтобы воззвать к ответу погибшего Види, их будет достаточно. Он умер не так давно. Только позволь мне. Дай добро словом конунга.
— Что я получу взамен? — он отвернулся и прошёлся взад-вперёд. — Боюсь, кроме новых проблем, свобода Ингольва мне ничего не даст. Так каков резон?
— Люди станут доверять тебе ещё больше, когда увидят высшую справедливость. Разве не это самое важное для правителя? А если за тобой будет народ, то всё остальное достигнется гораздо легче.
— Сразу видно, что ты и с Лейви знаешься: приноровилась словами мёд лить, — Хакон вдруг расхохотался, но скоро снова стал серьёзным. — И говоришь ты всё верно. Но я всего лишь человек. И я бываю мелочен. Бываю злопамятен. Одной любви народа, который и без того уважает меня достаточно, мне мало.
Асвейг тихо и глубоко вздохнула, готовясь слушать его дальше.
— За возможность сказать правду можешь требовать соразмерную цену.
Конунг остановился полубоком и нарочито сосредоточенно задумался.
— Думаю, плата окажется гораздо меньшей, чем ты думаешь, — он криво усмехнулся, но в глазах его залег холод. — Как только Ингольв и вы все будете оправданы перед людьми, ты придёшь, чтобы разделить со мной ложе. Всего-то. Наверное, ничем другим расплатиться со мной ты не сумеешь.
— Зачем, конунг? — Асвейг взглянула на него, и правда не понимая.
Неужто ему, правителю, наложницей которого не откажутся стать многие из женщин, приглянулась именно она? Тем более сейчас, не слишком чистая и причёсанная после долгой дороги. Да и раньше он знал её рабыней. Страха перед тем, чтобы провести с ним ночь, не было. Почему-то она знала, что он не станет мучить или унижать. Просто знала. И не могла разуметь, зачем ему понадобилась столь сомнительная плата за услугу.
Хакон запахнулся в плащ и уже повернулся уходить.
— Говорю же: я бываю злопамятен. Но за эту малость ты получишь многое. Ты получишь слово на тинге. Разве не так?
Больше ничего объяснять он не стал. Просто вышел, оставив Асвейг в замешательстве и смятении. Отступаться она, конечно, не надумает. И раз Хакону нужно, чтобы она пришла к нему, она придёт и сделает всё, что тот пожелает. Собственное тело после надругательства Эйнара теперь не являлось для неё большой ценностью. Главное, выбраться отсюда живыми и сохранить хотя бы обрывки доброго имени. Чтобы не ходить, уперев глаза в землю, и не сносить постоянные насмешки людей. Такая жизнь способна показаться хуже смерти. Она знала это, хранила воспоминания об этом в самых глубоких закоулках памяти.