Потерянное лето (СИ)

С безразличием Дженсен проводил её взглядом, задаваясь вопросом – зачем же он все-таки пришел сюда?
Здесь, на поверхности, его никто не ждал, он был чужим, лишним в своей светлой одежде, пропитанной специальным спреем. Такую выдавали всем обитателям бункера, кто совершал вылазку. Он выделялся даже поведением – не было медленной, едва живой походки, затуманенного взгляда по сторонам в поисках воды. Его кожа лишь слегка приобрела другой оттенок из-за отсутствия солнца. Но на Дженсена косились недобро, стараясь не сталкиваться. Таких как он, омег при «нужных» альфах, тут презирали, считали что те просто вытащили лотерейный билет, абсолютно ничем не заслужив спасение.
В горле запершило и Дженсен сглотнул, вспоминая, что его просили вернуться в бункер, как только он почувствует жажду. Фляжки с водой редко выдавались на время коротких вылазок на поверхность в целях безопасности. Нынче вода была настоящей драгоценностью для жителей поверхности – их спасением были лишь несколько пресных водоемов, которые едва ли могли утолить жажду нуждающихся. Сейчас все подводные источники, все возможные родники, реки – все они поставляли воду только жителям бункера, как единственным, кто должен был выжить в надвигающейся катастрофе.
Прежде, чем двинуться обратно к бункеру, Дженсен последний раз обернулся и попытался вспомнить, восстановить в памяти то, каким раньше был дом. Когда их семья была большой, дружной. Любящей. Когда не было этого чертового зноя и когда правительство еще не приняло решение бросить стариков и инвалидов на верную смерть. Когда их раса не поделилась на лучших – ученых, солдат, врачей, всех тех, кто был нужен в это опасное время людей, тех, кто мог сокрыться в бункерах со своими супругами и детьми; и на простых граждан – тех, кто не мог держать в руках оружие или шприцы с бинтами. Кто не мог помочь в этой войне.
Но кроме ярости отца, презрения в глазах матери и отчуждения братьев и сестер, Дженсен не мог ничего вспомнить. Пусто. Так же пусто, как и на этом умирающем клочке земли. Его ненавидели за то, что Дженсену суждено жить дальше; вычеркнули из своей те, кто вскоре умрет. И это было бы больно, чертовски больно не закрой Дженсен свое сердце от чужих эмоций.
Он прищурился, прикидывая сколько займет обратная дорога до бункера. Хотелось уже побыстрее уйти отсюда и оказаться рядом с тем, вокруг кого был сосредоточен весь мир Дженсена, его друзья, семья. С тем, кто единственный мог пробраться сквозь барьеры омеги.
Последний раз в своей жизни взглянув на некогда родной домик, Дженсен развернулся и быстрым шагом пошел в обратном направлении.
Эта засуха уничтожила не только почву. Она выжигала человечность.
Все так непривычно. Козырек над небольшой верандочкой не увит диким виноградом; нет обшарпанной, смешной, голубой скамейки; ступеньки не скрипят под ногами, как в их старом доме; а перила, гладкие, серые и блестящие, не усеяны мелкими занозами.
«Во всем ты хорош, Миша, кроме строительства! Эй, отдай мне наждачку! Ми-и-иша!» , – звонкий смех, как миллиарды серебрянных колокольчиков, зазвучал в его голове. Яркое воспоминание стерло плохое предчувствие и, глубоко вздохнув, Миша открыл дверь дома, готовый к радостному крику, приятному аромату домашних пирогов; готовый к тому спокойствию и уюту, что наконец-то окружит его, окутает собой, и он забудет о войне.
Только его встретил холод, от которого в груди тут же неприятно заныло, словно в нее вонзилась тысяча боевых осколков. Так больно не было при ранениях, во время пыток, когда его выворачивали наизнанку, пробираясь под кожу. Ощущение было, словно в этом месте не жили постоянно, не чувствовалась здесь забота и любовь хозяина к дому.
Сейчас зверь внутри не скалился, прижимая к себе крохи сознания, напротив – оглядывался испуганно, не понимая, как его обманули, что произошло не так, где…
Не сразу Миша разобрал приглушенный гул голосов, и тут же, словно подтверждая, что это не обман слуха, из одной из комнат выглянул знакомый чернявый паренек, которого он вроде бы видел несколько месяцев назад на Звездной Базе, когда решал какие-то формальные проблемы с бумагами. После того, как его нашли после последней битвы, потерянного в открытом космосе. Парнишка как-то через чур радостно улыбался сейчас, салютуя железным стаканом, наверняка с каким-то здешним соком. Он даже вроде что-то сказал, наверное, поздравил с возвращением домой, только Миша не слышал его. Прошел дальше в дом широкими шагами, не разуваясь, не сбрасывая с плеч тяжелую жаркую куртку, и замер в дверях широкой овальной комнаты.
Там было несколько человек – женщина, которая держала в руках бокал с вином, двое мужчин на диване и один у окна. Миша заметил, как последний едва заметно повернул голову, явно уловив терпкий запах Альфы, и тут же отвернулся. В комнате сразу стало тихо – все замерли, с неверием глядя на него, будто увидели живой призрак. «В каком-то смысле, так и есть» , — с тоской усмехнулся он. Родной штаб не пощадил и его. Закопал заживо, отправив семье «похоронку». Миша понимал, что побуждения были благими – зачем кормить гражданских ложными надеждами – но от осознания того, что его считал мертвым тот, к кому он обещал вернуться, снова стало больно.
От тишины в комнате стало неуютно. После войны, когда каждую секунду взрывались снаряды и грохот взрывов заглушали только крики захлебывающихся в собственной крови альф, здесь, в безмолвии, Миша чувствовал себя чертовски некомфортно. Хотелось рассказать какую-то старую шутку, сделать глупость, вскочить, воскликнув громкое «Хэй!» . Сделать хоть что-нибудь, лишь бы на него не смотрели со странной смесью страха и немого боготворения.
Передернув плечами, Миша все-таки неловко улыбнулся:
— Рад вас всех видеть…
И видимо от него ждали чего-то подобного – Джули, уронив бокал с вином, бросилась к нему на шею, заключая в крепкие объятия. Ричард, подскочив с дивана, и оттолкнув Роба, хлопнул Мишу по плечу, а Мэтт робко стоял позади, с восторгом глядя на старшего офицера. Их голоса дрожали от сумасшедшего микса из слез и радости, от бурного коктейля эмоций и облегчения. Его ждали. Ждали, когда он вернется с войны, только… Только Миша рассчитывал, что войдя в этот дом, тут же очутится в других объятиях.
Мужчина, стоявший у окна, медленно повернулся. Его крепкие руки, сложенные на груди, широкий размах напряженных плеч, сильная накачанная грудь – всего этого не должно было быть у омеги и альфа удивленно вздохнул. Тот смотрел на Мишу уставшим, полным холодного безразличия взглядом, словно был разочарован и не слишком рад его присутствию. И скривив губы в нечто напоминающее добродушную улыбку, он произнес:
— Ты вовремя: чайник как раз вскипел…
Восемь лет назад.
Дженсен знал, что этот день наступит. Он внушал себе: так бывает, так надо, все к лучшему. И в какой-то момент ему стало казаться, что подсознание поверило и не будет так больно, так чертовски больно потерять Мишу, своего альфу.
Все осыпалось острыми осколками, когда в их комнату зашел гонец и сообщил, что Мише вверили в командование Первый отряд и приступить к своим обязанностям ему необходимо уже завтра. ПО – отряд специально обученных элитных солдат, которым вверяли едва выполнимые миссии. Такие отряды собирались крайне редко и лишь в критические моменты войны. Их наверняка поставят в первых рядах, и Мишу вместе с ними.
Тогда Дженсен спрашивал себя – почему именно его альфа? В чем он провинился?
Не хотелось верить в реальность, принимать эту боль, но всю войну не просидишь с закрытыми глазами; когда-то надо их открыть, окунуться в творящийся хаос, вдохнуть полной грудью запах отчаянья, осознавая собственное бессилие. От него в этой войне ничего не зависело – законом было запрещено присутствие омег в армии. Но в то же время их оберегали, Дженсен это осознал, когда к нему приставили несколько бет, а после он увидел ту же ситуацию и в других семьях.
И когда за Мишей пришли, перед тем, как пропасть в этой чертовой войне, скрывшись за массивными дверьми бункера, он, обхватив лицо омеги ладонями, притянул к себе и жарко зашептал на ухо: