Смерть ростовщика

В промежутке между занятиями с двумя группами кази-калон успевал разбирать несколько тяжб. И в этот день, используя время до начала занятий с нашей группой, он опрашивал тяжущихся, находившихся снаружи, на террасе.
Когда было закончено разбирательство того дела, которое начало слушаться до моего прихода, на циновку уселась следующая группа. Наконец ушли и они.
На циновку села третья группа тяжущихся. Это и были те, которых я ждал, — бай и его ответчики.
Я весь обратился в слух, не сводя с них глаз.
Казий взял из рук служителя прошение бая, снова задал те же вопросы, что и два дня назад, и выслушал те же ответы. Когда на вопрос, имеет ли бай подтверждающий его иск документ, или у него есть свидетели, тот ответил, что у него есть свидетели, казий сказал:
— Представьте своих свидетелей!
Бай подал знак привезенным мной из Розмоза «свидетелям», которые уже стояли за его спиной. Те уселись рядом с баем на циновку.
— Ого, да это давно знакомые «честные мусульмане, верные и безупречные, всегда говорящие одну правду», — пробормотал себе под нос кази-калон.
Услышав слова кази-калона, я подумал: «Он, очевидно, понял, что эти люди подкуплены». И у меня появилась надежда, что выслушав их показания, кази-калон бросит им в лицо обвинение в том, что показания их ложны, что они подкуплены, отвергнет их свидетельство и прикажет их арестовать.
— Знаете ли вы, как по шариату нужно давать свидетельские показания? — спросил кази-калон свидетелей.
— Знаем, господин, знаем! — один за другим ответили курносый Холик-ишан и горбоносый Розык-халифа.
— Обязательное условие для того, чтобы давать свидетельские показания, — это быть правоверным мусульманином. Знаете ли вы основные религиозные предписания?
— Знаем, господин, знаем!
— Можете вы прочитать символ веры и изложить наизусть двадцать одно обязательное правило?
— Можем, господин, можем!
— Если так, изложите мне их!
Сначала Холик-ишан, а за ним Розык-халифа изложили эти правила так точно, полно и даже изысканно, как, пожалуй, не смог бы изложить их перед кази-калоном никакой ученый мулла-имам.
— Прекрасно! Теперь давайте свои показания!
Сначала выдвинулся вперед и дал показания Холик-ишан.
— Аузу биллахи минашшайтони раджим! Бисмиллохи рахмону рахим. {23} Свидетельствую перед богом нелицеприятно, что покойный Абдунаби, их брат (при этом Холик-ишан указал рукой на ответчиков), взял у бая в долг при нас, седовласых старцах, когда мы были у бая в гостях, две тысячи тенег, что составит триста рублей русскими бумажными деньгами, обязавшись отработать за них четыре года.
И Розык-халифа, в свою очередь, дав точно такое же показание, также «честно» заслужил свои пятьдесят тенег.
Вопреки моим ожиданиям кази-калон, взглянув на ответчиков, сказал им:
— Теперь этот долг в две тысячи тенег считается за вами. Расходы по суду также падают на вас. Вы должны уплатить их наличными здесь же, в канцелярии суда, а не то будете заключены в тюрьму. Если договоритесь с баем, можно будет тут же оформить долговое обязательство.
Ответчики, восклицая «господин, господин», хотели что-то растолковать кази-калону, но он с шумом захлопнул окно, заклеенное вместо стекол бумагой, и обратился к учащимся, чтобы начать лекцию.
Ответчики, дрожа и стеная, вскочили со своих мест и бросились к окошку, желая поговорить с кази-калоном, но служители, грубо прикрикнув на них, силой стащили их с суфы, которая была перед канцелярией. Однако голоса их еще доносились в комнату. Можно было разобрать, что дехкане, потеряв теперь всякую почтительность к баю и называя его на ты, всячески поносили и проклинали, а служители, желая их запугать и заставить замолчать, кричали: «Хватай их, вяжи, тащи в тюрьму».
Не знаю, о чем задумался кази-калон, но некоторое время он молчал, опустив голову. Я подумал, что, может быть, он сам перед собой сознает, что приговор несправедлив, и это мучит его. Наконец, взглянув на старшего ученика, который всегда читал текст, разбираемый на лекции, кази-калон приказал:
— Читайте!
Прежде чем тот начал читать, я поднял руку и сказал:
— Господин! Разрешите обратиться!
Кази-калон недоуменно уставился на меня,
— Мне знакомо это дело, которое только что разбиралось. Бай клевещет, а его свидетели подкуплены. До этого времени они не знали ни бая, ни покойного Абдунаби! — торопливо и волнуясь проговорил я.
Кази-калон пожевал губами и, все так же пристально глядя на меня, произнес:
— Шариат принимает за истину то, что очевидно. Он не старается докапываться до тайн, как ты. Свидетели, правоверные мусульмане, дали показания в соответствии с шариатом. Ответчикам присуждено выплатить деньги. И ты не можешь доказать ни то, что этот иск является клеветой, ни то, что свидетели подкуплены. Если они услышат, что ты назвал их лжесвидетелями, они будут вправе предъявить тебе иск за оскорбление. Ты же, конечно, не сможешь привести двух правоверных мусульман в свидетели и тогда будешь наказан сам. Лучше тебе не вмешиваться в такие дела, а стараться понять свои уроки.
После такого наставления мне ничего другого не оставалось, как опустить голову и замолчать.
Насмешливые улыбки моих товарищей, которые завидовали тому, что я сел близко к кази-калону, показывали, что они присоединяются к его мнению, и это заставило меня опустить голову еще ниже.
К счастью, начался урок. Старшина класса, на обязанности которого лежало чтение разбираемого текста, громко прочел одно предложение из книги, по которой мы занимались. Остальные ученики, вытягивая шеи и взъерошившись, наподобие бойцовых петухов, стали громко спорить друг с другом о том, как толковать прочитанную фразу. В пылу спора обо мне, конечно, забыли.
Целый час продолжался крик. Один ученик ругал другого, совсем не понимая того, что говорит его противник. Наконец очередь ругаться дошла до кази-калона.
— Ах вы, ослы! Ах вы, растяпы, ах вы, невежды! Замолчите! Поймите наконец, что хотел сказать этой фразой покойный автор, да будет над ним милость аллаха!
Так окончилась лекция, и мы вышли из аудитории.
От служителя я узнал, что ответчики сверх того, что оказались должны баю тысячи тенег, принуждены были обязаться уплатить сто тенег судебных издержек. Но и этого мало: их посадили в тюрьму за то, что они бранили бая и его свидетелей.
Больше я ничего не слышал ни о бае, ни о его сыне. Все, что я мог сделать, — это порвать с ними знакомство.
  
IX
 
Вернемся, однако, к Кори Ишкамбе. Постепенно я разузнал кое-что из его биографии.
Отец дал ему имя Исматулла. Когда мальчик подрос, его определили в школу. Едва он научился немного читать, отец отдал его на обучение к чтецам Корана, и, после того как он выучил наизусть Коран, к его имени стали прибавлять почетное «кори», что означает «чтец Корана».
Тем временем отец его умер, оставив в наследство сыну маленький домик и две кельи в одном из доходных, имеющих много вакуфного имущества медресе Бухары.
Деньги, которые он получал в качестве вакуфного дохода от келий, и то, что он зарабатывал чтением Корана, сообразительный молодой человек стал давать малосостоятельным соседям по кварталу и мелким торговцам в рост, под проценты.
Вскоре он нашел и другой источник дохода: подружившись с мальчишками со своей улицы, он научил их азартным играм. Добывая где-то карты и игральные кости, он все больше заражал азартом мальчишек. Началась игра на деньги. Этого-то и добивался Кори. Он стал получать от игры регулярный доход. Раскрашивая кости, он продавал их игрокам по высокой цене. Всегда была у него за пазухой нераспечатанная колода карт. Когда карты у мальчиков загрязнялись и покрывались всякими отметками, он вытаскивал новую колоду и предлагал ее за цену, раза в четыре большую, чем она стоила в действительности.
Играл он и сам, разумеется не проигрывая. Он ссужал проигравшихся и «попавшим в рабство» {24} давал деньги до следующего вечера, когда они должны были вернуть свой долг в двойном размере.