Взгляд и нечто
Корабли… Корветы, фелюги, каравеллы, клиперы, фрегаты, крейсера, авианосцы. Продаются в больших коробках с картинками такой реалистической, будоражащей кровь силы, что хочется тут же, немедленно, купить весь флот. Это желание — купить все — возникает и при созерцании всех марок существующих автомобилей — нет, не в салонах «Рено» и «Фиат» на Елисейских полях, я не хочу больших автомобилей, это хочет сын — я хочу маленькие, и маленькие мотоциклы, и паровозики, и электровозы, и спальные вагоны не существующего уже Orient-Express [47] (Агата Кристи!), и «боинги», «миражи», «фантомы»… В Японии, говорят, даже «МиГ-25» есть.
Стоит всего два доллара. Здесь его нет, и я купил «раму», «Фокке-вульф» 189 А-2, ту самую, которую по утрам мы так ненавидели в Сталинграде, проклятый, все видящий, все снимающий рекогносцировщик-корректировщик.
Все вышеупомянутые корабли надо клеить самому. Об одной из таких Санта-Марий я как-то написал рассказ. Как привез я из Америки одному мальчику такую каравеллу, как с его папой мы долго ее клеили, а потом мальчик со своим товарищем стали играть в мяч, и каравелле крепко тогда досталось. У рассказа есть теперь продолжение. Оба мальчика выросли, у обоих теперь окладистые бороды, и вот один из них, оказавшись в Америке, решил искупить свою вину — прислал мне из Лос-Анджелеса такую же точно каравеллу. Через десять лет. Сейчас она украшает шкаф одной, увы, забывшей меня киевлянки. А вообще они, эти каравеллы, украшают не только шкафы, они украшают жизнь, поверьте мне…
Солдатики… Всех национальностей и всех эпох. У нас на Родине этот вид развлечения не популяризуется (каких делать солдатиков? Советских и каких? Кто с кем будет воевать? И кто победит? А вдруг не наши?), здесь же есть все, начиная от римских легионеров и наполеоновских гренадеров до… советских пехотинцев. Правда, на них можно разориться. Какой-нибудь маршал Даву или Ней (а есть и они) может стоить и сто, и двести франков.
Вчера в нашем доме был двойной праздник — 2 февраля — десять лет внуку, Вадику, и 34-я годовщина окончания Сталинградской битвы. Мне подарили солдатиков, идущих в атаку, и маленькую стреляющую пушку. Вадику же… Всего и не перечислишь. И какой-то электрический автодром, и авианосец «Клемансо», и набор чего-то оптического (мама с бабушкой, конечно, ничего лучшего не нашли, как купить шорты и кеды…), и верх ребячьего восторга (конечно, я придумал) — маска президента Французской республики Валери Жискар д'Эстена. Ее рвали из рук в руки, все примеряли и конечно же фотографировались. Я с грустью смотрел на это… Подумать только, я просто зашел в магазин, где продают всякие забавные нелепости, и спросил — combien coute Giscard? — почем Жискар? — тридцать шесть франков — ответили мне. Представляете себе такую же картинку в Москве — почем Брежнев?
Но свернем на одну из боковых улочек, ведущих к Сене, на рю Бонапарт, или рю Сен-Пер, или рю де ла Сен. Старинные вещи… В этом магазине все морское: карты, астролябии, компасы, секстанты — полный набор Жюля Верна. В этом — оружие. Всех веков, кавалерии и инфантерии. И все настоящее. Панцири, шлемы, хвостатые каски, самурайские и Карла Великого мечи, шпаги, сабли, рапиры, пистолеты и арбалеты, мушкеты и мушкетоны. И бешено дорогие. Немецкая серая каска со шпицем, периода первой войны, — шестьсот франков — прекрасное дамское пальто.
Магазины кукол — опять всех веков и народов… Магазин марионеток — нет, не Ли Сын Манов и Тхэу, а арлекинов и пьеро. Магазин будд, тотемов и африканских божков из эбенового дерева (вспомнился писатель Вадим Кожевников, привезший из Китая, по словам его жены, «мешок Будды»). Магазин морских чудищ — сушеных осьминогов, звезд, морских коньков и монстров — маленьких каких-то акул с открытым ртом, очень похожим, говорят, на мой. когда мне вырвали зубы, чтоб вставить новые, прекрасные. Магазин птичек, попугаев и колибри… Собачий магазин… Но это уже мы попали на набережную Сены, возле Пон-Нёф. А если перебежать улицу, над самой Сеной, вдоль каменных парапетов — букинисты!
Букинисты!!! (восемь восклицательных знаков). Час, два, пять, десять, можно целый день бродить, разглядывать, листать, прицениваться, торговаться, уходить, возвращаться, опять торговаться и наконец купить «L'Illustration» за 1916 год (Верден!), «Signal», немецкий журнал, издававшийся во Франции в годы этой войны (присланные мне из Парижа номера, посвященные Сталинграду, хранятся в архивах КГБ, отобрали при обыске), открытки с видами Парижа времен Сары Бернар, картинки, гравюры, портреты киноактрис вплоть до Мери Пикфорд и Пири Уайтт, когда они были еще хорошенькими, карты, ордена, деньги, марки (это, правда, лучше покупать по субботам и воскресеньям на рынке неподалеку от Champs Elysees [48]), ну и книги, книги, книги… Книги, книги…
Стоп! Остановись, несчастный! Французы тебя на смех подымут. За это вот все, что ты написал… Зулусы приехали!
Витрин не видали, рты раззявили. Да, не видали! Да, раззявили! Да, дикари, скифы мы с раскосыми и жадными глазами. И всё хотим купить. И покупаем. Не так, правда, как эмиры с Персидского залива и их жены, но приходите как-нибудь на Gare du Nord к отходу московского поезда — зрелище, достойное кисти не знаю кого, не было такого художника… «Нет, нет, проводник не пропустит», — с тоской и ужасом во взоре стонут уезжающие, глядя на эвересты своих чемоданов, и тут же жалобно: «Знаешь, сколько заказов? Тому то, тому то. Без этого не приезжай. Одних джинсов на пол школы. О таможне и думать боюсь. Третью ночь снится…» А раскормленный, рыластый проводник только ухмыляется, знает все наперед, ждет, когда потная, потерявшая от волнения голос хозяйка всех этих памиров сунет дрожащими руками полста, а то и побольше ему в карман. Прожженные бестии, за своей пол-литрой тоже небось жалуются: «И тому надо, и тому надо…»
Да, книги, книги, книги…
Есть такой магазин FNAC. На рю де Ренн. Я боюсь его как огня. И как кролик в пасть к удаву. Где бы я ни оказался, ноги всегда приводят меня в конце концов к нему — в этот трехэтажный, будь он трижды проклят, магазин, где книги на двадцать процентов дешевле. Вот и несут туда ноги, сами сворачивают на рю де Ренн.
Счастье, что у меня еще плохо с французским языком. Говорю об этом без тени улыбки. Ограничиваюсь пока книгами с картинками — фотоальбомами, путеводителями, справочниками, словарями и — о-о-ох! — по искусству. По искусству… Жить не хочется, когда видишь эти чудеса полиграфии, одной рукой и не подымешь. Я не говорю уже о всех Микеланджелах, Босхах и прочих Матиссах, а «Франция поверх крыш»? Летал, черт, на самолете со своим «каноном» над всеми Бургундиями, Пикардиями и Нормандиями и нащелкал, гад, так, что дух захватывает. А «Любимый Париж» («Paris que j'aime»)? А такая же любимая Флоренция, Венеция, Севилья, половина городов Европы? Ночной Париж… Таинственный Париж… Старый Париж… Мосты Парижа… Париж вчера и сегодня… Уходящий Париж… Стон рвется из моей груди. Сам хватаю себя за руку. Не надо! Не надо! И уже у кассы…
А детские книжки! Все эти Алисы в Стране Чудес, братья Гримм, Перро, русские сказки (Билибин!), шотландские, восточные, норвежские… И в немыслимом количестве комиксы.
О них, о bandes dessinees, [49] отдельный разговор. Считается, что это гибель для детей. Начинается, мол, с комиксов и, минуя книги, кончается телевизором. А читают все, от мала до велика; стесняясь, подсмеиваясь над собой, но читают. Вот и я влип. Ах, куплю для Вадика — купил и не смог оторваться. Увлекся абсурдными историями — а я-то думал, что только стрельба и погони, — и не замечаешь, как время летит… Техника рисунка безукоризненна. От традиционной диснеевской до прекрасного иллюстративно-графического реализма, лаконичного, броского, с лихими ракурсами, полными динамики.
Рухнул я, взяв в руки «Необыкновенные похождения Адель Блан-Сек» — «Адель и чудовище»… Начинается все с того, что 4 ноября 1911 года, в Музее естествознания парижского Ботанического сада, в 23.45 вылупился из яйца цыпленок ихтиозавра. Вылупился, разбил окна и стал летать по Парижу. Подняты на ноги все, вплоть до Клемансо и Армана Фальера, президента республики. Газеты задыхаются от сенсации. Монстра видели там-то, он похитил того-то и того-то, кто-то его даже сфотографировал. А тем временем в Лионе… И пошло накручивание.