Чёрные крылья зиккурата (СИ)

— Ты слышала или, может быть, видела кого-то, кто видел убийцу своими глазами?
Клемента покачала головой.
— Мне жаль. Но если я увижу, я сразу скажу.
— Хотел бы я, чтобы весь этот чёртов город сожрали драконы из древних легенд. Чтобы проклятые валькирии собрали силы и начали новую войну. Пусть он пылает огнём, вместе со всей ложью, которая поселилась в нём.
Клемента пристально посмотрела на него.
— Думай, прежде чем желать, Маркус. Каким бы ни был наш мир, мы умеем находить друг с другом общий язык.
«Все, кроме тебя», — повисли в воздухе её невысказанные слова.
Маркус отпустил её лицо и поднёс пальцы, унизанные перстнями, к глазам.
— Когда даэвы причалили к берегам материка на девяти кораблях, — сказал он глухо, и взгляд его был устремлён не на гетеру, а за окно. Туда, где плескался океан, и серая дымка заволакивала горизонт. — Они думали, что сумеют начать здесь новую жизнь. Лишённые крова, они верили только в себя и никому не могли доверять. Но они были честны с собой. Они знали, что жестокость — единственный способ выжить среди людей, которые никогда не примут их. Они убивали, но они не пытались лгать.
— Я думаю, — после долгой паузы произнесла Клемента, — что тот, кто желает тебе смерти, не обязательно скрывается среди твоих близких друзей. Я сегодня снова была в Колизее… если хочешь, расскажу о последних новостях…
Он слушал гетеру вполуха, но мысли его неустанно устремлялись туда — на арену, где он покинул беловолосую воительницу. Если это в самом деле был каприз, то этот каприз определённо был сильнее здравого смысла, потому что Маркус с каждым мгновением отчётливее понимал, что не может оставить её там. Не может позволить чьим-то ещё рукам прикасаться к ней. Не может жить и знать, что та существует отдельно от него.
— Зачем ты пришла? — спросил он, поняв, что Клемента продолжает говорить, а он давно уже не разбирает слов.
— Хотела… не важно. Мне уйти?
— Нет. Останься.
Клемента грустно улыбнулась. Она подумала, что никто уже не способен вывести её из себя, кроме этого самодовольного черного кота.
— У меня есть для тебя кое-что. То, в чём тебе отказала императрица.
Маркус поднял брови.
К утру стало совсем плохо. Риана видела камеру будто бы через алую пелену, и эта пелена то и дело застилала картинку совсем. В минуты прояснения она ощупывала плечо — оно распухло и ничего не чувствовало.
Презирая саму себя за слабость, она вспоминала легенду, которую повторяли девушки-ученицы друг другу перед сном. Говорили, старший катар-талах не просто так бросает войска на Помпеи в шестой раз. Говорили, там, по другую сторону границы, отделившей растущую Империю от послушных Короне Севера земель, осталась единственная крылатая, которая была для него важнее, чем весь народ.
Намэ Вена — последняя настоящая намэ, попавшая в плен в первый же день войны.
Риане эта легенда казалась романтичной и злой. Она не верила в любовь, потому что к тринадцати годам — когда её отправили в бой в первый раз — ни разу её не встречала. Но она понимала, что значит отдать ради одного единственного человека всё.
Когда она только оказалась в плену, Риана думала с тоской, что у неё не найдётся по другую сторону никого, кто стал бы так же искать её. Она не видела в своей жизни ничего, кроме войны. Не знала никого, кроме братьев и сестёр по саркару, идущих с ней в бой плечом к плечу.
Теперь, когда время потеряло счёт, она думала, что если легенда о двух намэ и правдива, то Вена давно уже сошла с ума.
К тому времени, когда Риана попала в плен, война длилась уже двадцать лет. «Никто не выдержит двадцать лет в этом Аду», — так думала она, пытаясь уснуть.
С того момента, как Риана согласилась выполнить приказ своего нового господина, она по крайней мере получила возможность смотреть, как сменяются день и ночь. В бараках для гладиаторов под потолком тянулось одно единственное на все блоки продолговатое окно. В него заглядывало солнце, перед тем, как должен был начаться бой.
Сейчас в окошко смотрела луна, и возможность смотреть на неё самую малость смягчала боль.
Ей почти нравилась арена, куда даэвы приходили смотреть, как она убивает других даэвов. Где, пусть на забаву, но она могла убивать своих врагов.
На рассвете пришли подручные Луцио. Пару раз пнули её сапогами, и отошли, тихонько переговариваясь о чём-то. Риана не заметила, как снова осталась одна.
Прежде чем занять своё место в ложе, Клемента обошла вестибюль и поздоровалась с каждым, кого видела хоть раз в жизни. Для каждого у неё нашлась улыбка, а некоторым она даже оказывала честь, протягивая руку для поцелуя.
Санта не было, и она позволила себе задержаться чуть дольше. Юный даэв с рубином на лбу постоянно подмигивал ей, и Клемента выкроила минутку, чтобы подойти ближе. Она опустила в его ладонь надушенный платок и скользнула прочь, к выходам из амфитеатра.
Едва она успела отвернуться и сделать несколько шагов прочь, как наткнулась взглядом на расположившихся на скамьях вокруг подноса с закусками братьев Флавиев. Сколько Клемента знала их, не могла понять, как двое чистокровных даэвов могут настолько напоминать боровов. Большинство представителей высшей расы обладали яркой внешностью, грациозными повадками и фигурой, которая в самом худшем случае выглядела просто худощавой. Можно было упрекать их в жестокости и бессердечии, но в уродстве и вульгарности — никогда.
Эти же двое, хотя и хранили не самую драгоценную руну — им покровительствовал Гермес — даже для восьмой патрицианской семьи были слишком страшны на лицо. Клемента поспешила отвернуться от них и поспешила удалиться прочь до тех пор, пока они не проявили к ней излишний интерес.
У самой двери её остановили уверенные горячие руки. Мужчина был абсолютно невоспитан. Клемента развернулась было, чтобы влепить ему пощёчину, но тут же расплылась в улыбке.
— Артемис, это вы?
Артемис был сыном виноградаря Албацо. Оба происходили из старой, исконно римской семьи. Одной из тех, что имела влияние ещё до прихода даэвов. И, пожалуй, последней исконно римских семей, сохранивших влияние до сих пор.
— Прелестная Клемента, рад видеть вас здесь и в одиночестве.
— А я рада доставить вам удовольствие, мой господин.
— Вас по-прежнему некому охранять? Где же ваш кавалер?
— Кого бы вы могли иметь в виду?
Артемис рассмеялся.
— Цебитара. Кого же ещё.
Клемента почувствовала укол горечи, но улыбка на её лице ничем не омрачилась.
— Вы же знаете, Артемис, у меня нет кавалера и я в нём не нуждаюсь.
— Очень жаль. Что не нуждаетесь. Тогда полагаю, судьба Маркуса вам безразлична?
— Конечно… — она замолчала. — А, собственно, вы о чём?
— Ну, вы же знаете, слухи…
— Да уж конечно, я знаю, что такое слухи. А Маркус то тут причём?
— Поговаривают, — он притянул её к себе за локоть и наклонился к самому её уху, так что острый кончик носа коснулся её виска. Сделав паузу, он втянул в себя воздух, вдыхая аромат розы и корицы, — поговаривают, Цебитара хотят убить.
Клемента рассмеялась и чуть отстранилась.
— Да уж, вы сообщили мне новость. А я хочу стать наместницей Британи, что ж с того?
— Я так и думал, что вы уже слышали эту нелепую сплетню. Маркус ведь поэтому не показывается на форуме, так?
Клемента нахмурилась.
— Вообще-то, сомневаюсь, что причина в этом. Скорее я поверю, что ему опостылел пустой трёп. Простите, — она неискренне улыбнулась, — это его мнение. Не моё.
— Я так и подумал, — Артемис наклонился и приник губами к её руке, — прелестная Клемента. Вы никогда бы не осмелились оскорбить наше общество, в отличие от вашего… друга.
— Ещё бы, — раздался за спиной Артемиса хрипловатый голос, — одно дело воротить нос, когда ты третий патриций Рима, другое… в общем, у вас другой случай, так, госпожа Церера?
— Не совсем поняла, что вы имеете в виду, патриций Сант, — Клемента вздёрнула носик и отвернулась, — простите, я не хочу опоздать к началу боя.