Влюбленная Пион

Это была красивая история, и она родила в нас свет­лое чувство, но ни одна девушка не выйдет в одиноче­стве к винограднику в ночное время, даже находясь в безопасности нашей усадьбы. Кроме того, что касается меня, то рассказанная история не заставила утихнуть мое нетерпеливое желание увидеть «Пионовую бесед­ку». Сколько же мне еще ждать?
Когда настало время обеда в Весенней беседке, жен­щины разбились на группки: сестры сидели с сестрами, кузины с кузинами, но госпожа Тан и ее дочь остались в стороне. Цзе уселась рядом со мной за столом незамуж­них девушек, как будто она уже не маленькая девочка и ее скоро выдадут замуж. Я подумала, что мама будет до­вольна, если я поговорю с гостьей, но вскоре я пожале­ла об этом.
— Папа покупает мне все, что я захочу, — ликующе заявила Цзе, чтобы я и все остальные, кто слышал это, поняли, что ее семья намного богаче, чем клан Чэнь.
Едва мы насытились, как услышали бой барабанов и тарелок. Они звали нас в сад. Я хотела выказать хорошее воспитание и степенно выйти из комнаты, но первой очутилась у двери. Я шла из Весенней беседки по коридору, освещенному мигающими фонариками. Я просле­довала по берегу центрального пруда, мимо беседки Вечного Наслаждения. Затем прошла через лунные во­рота, через которые можно было видеть заросли бамбу­ка, орхидеи в горшках и искусно обрезанные ветки де­ревьев, растущих за воротами. Музыка становилась все громче, и я заставила себя придержать шаг. Мне нужно было блюсти осторожность, потому что я прекрасно знала, что вечером у стен нашего дома стоят незнакомые мужчины, и если одному из них удастся меня увидеть, вина падет на меня, и обо мне будут дурно отзываться. Но мне казалось, что в моем положении быть осторож­ной и не бежать едва ли возможно. Скоро начнется пред­ставление, и я не хотела пропустить ни одной секунды.
Я подошла к территории, огороженной для женщин, и опустилась на подушку, расположенную рядом со сги­бом ширмы. Через щелочку можно было наблюдать за тем, что происходит на сцене. Видела я немного, но это было больше, чем я могла надеяться. За мной последо­вали другие женщины и девушки. Они заняли места на других подушках. Я была так взволнована, что ни капли не огорчилась, когда Тан Цзе уселась рядом со мной.
Четыре недели мой отец, на правах заказчика, наблю­дал, как актеры репетируют пьесу в одном из отдален­ных павильонов. Отец нанял мужскую странствующую труппу из восьми человек. Это очень расстроило мою мать, потому что эти недостойные люди занимали в об­ществе самое низкое положение. Кроме того, он прика­зал нескольким нашим слугам, в том числе Иве, помочь актерам и исполнить некоторые роли. «В твоей опере 55 сцен и 403 арии!» — однажды изумленно заметила Ива. Как будто я сама этого не знала. Представление целой оперы заняло бы более двадцати часов, но сколь­ко я ее ни пытала, Ива не призналась мне, какие сцены решил показать папа.
«Твой отец хочет, чтобы это был сюрприз», — отве­чала Ива, наслаждаясь тем, что имеет полное право меня ослушаться. Репетиции требовали немало усилий и даже привели к некоторым неудобствам: например, папа ве­лел принести ему трубку, и вдруг оказалось, что ее неко­му набить, или тетя просила подогреть воду, чтобы при­нять ванну, но никто этого не слышал. Даже я была не­довольна, потому что Иву выбрали на роль Благоухан­ной Весны*, служанки главной героини, и она все вре­мя проводила на репетициях.
Зазвучала музыка. Рассказчик сделал шаг вперед и вкратце поведал нам сюжет этой истории. Он особо под­черкнул, что любовное томление пережило три реин­карнации, и только после этого Лю Мэнмэй и Ду Линян поняли, что любят друг друга. Затем мы увидели глав­ного героя. Он был ученым, но его семья обеднела, и ему пришлось покинуть родительский дом, чтобы сдать императорский экзамен. Его фамилия была Лю, что зна­чит ива. Он вспоминает, как ему приснилась прекрас­ная молодая девушка, стоящая под сливовым деревом. Когда он проснулся, то решил принять имя Мэнмэй, Сон о сливе. Сливовое дерево, его густая зеленая листва и спелые фрукты напоминают о жизненной силе приро­ды, и потому даже я понимала, что это имя намекает на страстную натуру Мэнмэя. Я внимательно слушала, но мое сердце было с Ду Линян, и я с нетерпением ждала, когда наконец увижу ее.
Она появилась в сцене под названием «Увещевание дочери». Линян была одета в платье из золотистого шел­ка с красной вышивкой. Ее головной убор был украшен пушистыми шелковыми нитями, бабочками из бусинок и цветами, которые покачивались при каждом ее дви­жении.
— Мы лелеем нашу дочь, словно драгоценную жем­чужину, пела госпожа Ду своему мужу. Но, обращаясь к дочери, она строго спросила: — Ты же не хочешь, что­бы люди считали тебя неотесанной, не правда ли?
Господин Ду добавил:
— Добродетельная и воспитанная девушка не пре­небрегает своим образованием. Не жалей времени на рукоделие и прочти книги, стоящие на полках.
Однако родительские увещевания не помогли Линян исправиться, и вскоре ей и ее служанке Благоуханной Весне пришлось выслушивать наставления учителя Чэнь. Его уроки были очень скучными и в основном состояли из заучивания правил. Они были мне очень хорошо зна­комы: «С первыми петухами девушка должна вымыть руки, прополоскать рот, причесать волосы и заколоть их булавкой, а затем приветствовать свою мать и отца».
Подобные замечания я слышала каждый день. Кро­ме того, мне говорили, что я не должна показывать зубы, когда улыбаюсь, а должна ходить ровно и медленно, за­ботиться о чистоте, ухаживать за собой, почитать тету­шек и не забывать обрезать ножницами оборванные нитки на одежде.
Бедная Благоухающая Весна с трудом высиживала урок; она попросилась выйти из комнаты, чтобы схо­дить в уборную. Мужчины, сидевшие по другую сторо­ну ширмы, засмеялись, когда Ива согнулась в талии, скорчилась и стала обеими руками хвататься за живот. Мне было неприятно видеть, что она так ведет себя, но она выполняла то, что велел ей мой отец (что шокиро­вало меня, ведь как он мог знать об этом?).
Чувство неловкости заставило меня отвести глаза со сцены, и я увидела мужчин. Конечно, они сидели спи­ной ко мне, но некоторые повернулись, и я могла видеть их в профиль. Я была девушкой, но смотрела на них. Это было непозволительно, но ведь за пятнадцать лет я не сделала ничего такого, что хотя бы один из членов моей семьи назвал бы нарушением родственного долга.
Я посмотрела на мужчину, который повернулся, что­бы взглянуть на своего соседа, сидящего рядом с ним в кресле. У него были высокие скулы, большие добрые глаза, а волосы черные, как вход в пещеру. На нем было простое платье из темно-синего шелка. Его лоб был выб­рит в знак покорности маньчжурскому императору, а длинная коса небрежно перекинута через плечо. Он поднес руку ко рту, чтобы сделать какое-то замечание, и в этом жесте я увидела свидетельство мягкости, утон­ченности и любви к поэзии. Он улыбнулся, обнажив прекрасные белые зубы. Его глаза оживленно горели. Он был таким томным и грациозным, что напомнил мне кота — большого, гибкого, с лоснящейся шерсткой, ум­ного и уверенного в своих силах. Этот мужчина был очень красив. Он опять посмотрел на сцену, где шла опера, и у меня перехватило дыхание. Я медленно выдох­нула и постаралась сосредоточиться на том, что гово­рит Благоуханная Весна. Она как раз вернулась из убор­ной и теперь рассказывала о том, что видела в саду.
Когда я читала эту часть истории, мне всегда было очень жаль Линян, потому что она находилась в заточе­нии и даже не знала, что около ее дома есть сад. Она всю жизнь сидела взаперти. Благоуханная Весна предлагала своей хозяйке выйти в сад, чтобы увидеть цветы, ивы и беседки. Линян эта мысль показалась соблазнительной, но она искусно скрыла свой интерес от служанки.
Затем спокойствие и нежность прервал громкий рев фанфар, возвестивший о начале сцены «Быстрые плуги». Губернатор Ду прибыл в деревню, чтобы призвать к крестьян, пастухов, работниц шелкопрядилен и сборщиков чая усерднее работать в новом сезоне. Акробаты кувыркались, клоуны пили вино из бутылок, мужчины в ярко разукрашенных костюмах разгуливали по саду на ходулях, а наши слуги пели крестьянские песни об уро­жае и танцевали. Это была сцена ли - она была наполнена всем тем, что, как мне казалось, составляло боль­шой мир мужчин: бурная жестикуляция, утрированные гримасы, нестройное гудение рожков, резкие удары гон­гов и барабанов. Я закрыла глаза, чтобы не слышать этой какофонии, и постаралась углубиться в себя, чтобы в тишине припомнить прочитанные некогда строки. На мое сердце снизошел покой. Когда я открыла глаза, то опять посмотрела в щелочку и увидела того мужчину которого разглядывала раньше. Его глаза были закры­ты. Неужели он чувствует то же, что и я?