Отдельное поручение (Повесть)
«Вечером 2 октября 197… года после ужина рабочих я пошла спать в свой балок. В балке я жила одна. Раньше со мной жила повариха Шумилова, но она уехала в Кедровый рожать. Я осталась и за повариху и за рабочую котлопункта. Спать я легла рано, часов в 8 вечера, потому что мне утром нужно вставать в 3 часа готовить рабочим завтрак. Приблизительно в половине одиннадцатого или чуть позже, но не позже одиннадцати, так как работал еще дизель электростанции, ко мне в балок постучались. Я спросила: «Кто?» Мне ответили: «Свои. Открывай!» Я узнала голос вальщика Пятакова Федора. Так как он до этого ко мне приставал, то открывать я побоялась, а наоборот сказала, чтобы он убирался. Он продолжал стучать в дверь, при этом нецензурно ругался. Голос его показался мне пьяным. Но я подумала, что этого не может быть, так как вина у нас на сплавучастке нету, а из Кедрового мы уже давно. Пятаков продолжал стучать в дверь кулаком и ругаться, но никто не приходил его унять, потому что дизель электростанции все заглушал. Я уговаривала его, чтоб он уходил, но он наоборот налег на дверь и сорвал крючок. Поясняю, что дверь у меня открывается вовнутрь. После этого Пятаков проник в балок. В балке было полутемно, пробивался только в окошко слабый свет от лампочки на столбе. Пятаков бросился к моей раскладушке и начал меня хватать. Я вначале не кричала, так как думала, что отобьюсь, а если буду кричать, то сбегутся рабочие и подумают, что я сама его запустила. А парень, с которым я хожу, сейчас в армии. Ему напишут, что я тут гуляю, и он потом на мне не женится. И даже если он мне поверит, ему будет неприятно, а солдатская служба и так трудная. Поэтому я и не кричала. Пятаков дышал мне в лицо перегаром. Кроме того, я знала, что он дважды уже отбывал срок в заключении. Мне было страшно, но я, наверное, минуты две или три еще отбивалась. Потом Пятаков сорвал с меня лифчик и повалил на раскладушку, и тогда я закричала. Но моих криков никто не слышал. И в это время в балок забежал тракторист Фомин Михаил. Они оба захотели меня изнасиловать и потому стали между собой драться. Воспользовавшись этим, я сорвала комариный полог, кое-как в него завернулась и выбежала из балка. В это время как раз смолк дизель, и я увидела, что к моему балку бежит много рабочих. Они быстро уняли Пятакова и Фомина. У Фомина все лицо было в крови, потому что Пятаков его сильнее. Тут подошли мастер Игловиков и заместитель директора конторы Береженцев, который приезжал на наш сплавучасток с проверкой. Мне он ничего не сказал, только посмотрел на меня презрительно, а мастеру Игловикову приказал, чтобы меня отправили в Кедровый и чтобы женщин впредь сюда не привозили, так как от них один разврат. Потом он заметил, что Пятаков и Фомин выпивши, и спросил, где они взяли водку. Фомин молчал, только все вытирал кровь с лица, а Пятаков стал нецензурно ругать Береженцева. Тогда Береженцев заявил, что дела так не оставит, а сообщит в милицию, чтобы хулиганов посадили. После этого мастер Игловиков распорядился, чтобы Фомина и Пятакова развели по разным балкам, а то они опять задерутся. Потом мастер и Береженцев сделали обыск у меня в котлопункте, так как подумали, что это я наварила браги и напоила рабочих. Браги у меня не было, так как я ее не делала. После этого они отпустили меня, и я пошла спать.
Вопрос: Почему вы решили, что Пятаков и Фомин хотели вас изнасиловать?
Ответ: Потому что они стали драться.
Вопрос: Вы пояснили, что Пятаков и раньше к вам приставал. А Фомин?
Ответ: Фомин не приставал, так как боялся своей жены. А когда напился, то ему море стало по колено.
Вопрос: Фомин делал попытки броситься к вам, когда вошел в балок?
Ответ: Нет, он стал драться с Пятаковым.
Вопрос: Во время драки Пятаков и Фомин произносили какие-либо слова или дрались молча?
Ответ: Пятаков нецензурно ругался, а Фомин кричал: «Федька, уйди, а то хуже будет!», при этом также нецензурно выражался. Мне прочитано следователем вслух, записано верно с моих слов».
27
Прыгнул он по всем правилам, даже на мгновение не потеряв равновесия, как учили в воздушно-десантных войсках, где Цветков, окончив сержантскую школу, был отличником до конца службы. Приземлившись на косу, он без всякой подготовки твердым шагом двинулся к браконьерам. Шел, не суетясь, не делая лишних движений и дыша так ровно, словно перед этим не прыгал с высоты третьего этажа, а встал из-за стола. Со стороны могло показаться, что прыжок не стоил лейтенанту никаких усилий, и трое, пожалуй, не удивились: не захотел человек обходить — ну, и прыгнул. Как раз это и нужно было Цветкову: вроде прыгнул не по необходимости (и речи не могло быть, чтобы они удрали), а именно потому, что не захотел далеко обходить.
Он остановился в пяти метрах от шлюпки и от троих, которые по-прежнему стояли не шелохнувшись и все так же держа ружья наперевес. Цветков медленным взглядом обвел троих и узнал крайнего справа. А тот уже давно узнал участкового инспектора, потому, может, и не побежал и не призвал к этому остальных. Все трое были выпивши.
Стоя от шлюпки в пяти метрах, лейтенант больше не опасался, что они уедут. Он не допустит. Не опасался и того, что молчание играет им на руку. Больше не играет. Так что можно и помолчать. Спешить некуда. Сегодня уже все равно ехать поздно: по Итья-Аху с его плёсами можно передвигаться только днем. Придется ночевать в поселке. И до утра у них хватит времени выяснить отношения.
Он медленно, словно нехотя, переводил взгляд с одного на другого, и хотя ни один из них не отвел глаз, лейтенант понял, что трое начинают волноваться. Чем больше они волновались, тем спокойнее становился лейтенант Цветков.
— Ну, здорово, начальник, — мрачно произнес, наконец, крайний справа, по фамилии Пятаков, ранее дважды судимый за хулиганство, хорошо известный уголовному розыску и горрайотделу в целом, а также лично лейтенанту Цветкову: грязный, с недельной щетиной, с тяжелым взглядом из-под нахлобученной на самые глаза рваной шапки, за версту разящий перегаром. К этому необходимо добавить, что в кармане стоявшего перед ним участкового инспектора лежало зарегистрированное в Книге происшествий заявление об учинении им, Пятаковым, вкупе с неким Фоминым, хулиганских действий на сплавучастке. Уже не здесь ли и Фомин — один из этих двоих, хотя вряд ли: Фомин, судя по заявлению, тракторист из Кедрового, а эти, судя по их виду, оба из города. Да и шлюпка у них с городским номером. — Вот довелось опять встретиться на узкой дорожке, — мрачно продолжал Пятаков. — А мы уж думали, медведь по берегу чешет. Приготовились. Ан нет: ишо пострашнее зверь…
Лейтенант при этих словах вспомнил, что ружья они не схватили при его появлении, а уж были с ружьями, когда он появился на круче. Это меняло дело.
— Здравия желаю, — приложился он к козырьку.
— Здравствуйте, — с готовностью, которой Цветков не удивился, ответили двое городских, продолжая в то же время держать ружья наперевес; у одного из них, пожилого, коротконогого толстячка в черной кожаной куртке, в таких же кожаных штанах и в японских броднях с желтыми головками, был пуледробовой бокфлинт «Белка» с верхним нарезным стволом.
Все помолчали еще с минуту, и тут только участковый позволил себе как бы впервые и невзначай обратить внимание на ружья городских, направленные хоть и не прямо на него, но в его сторону. Однако именно Пятаков, на которого лейтенант не обращал внимания вообще, первый опустил свое ружье, и те двое тоже сразу опустили, как по команде. Вряд ли из этого можно было сделать вывод, что они в подчинении у Пятакова. Просто они все еще не могли прийти в себя от неожиданной встречи с милиционером и повторяли движения Пятакова, у которого по этой части был достаточный опыт.
— А девушка-то куда ушла? — спросил вдруг толстячок, подняв глаза на высокий берег. — Стояла-стояла — и вдруг ушла, — добавил он с такой озабоченностью, будто «девушка» была из их компании и вот зачем-то понадобилась. — В поселок разве?